Расстаемся ненадолго - Кулаковский Алексей Николаевич - Страница 52

Варя тихо подошла к Трутикову. Убедившись, что это он (старик стал что-то не похож сам на себя), хотела встать по-военному и спросить разрешения обратиться, но передумала, сказала просто:

– Добрый вечер, Никита Минович!

Трутиков поднял на нее глаза, вгляделся: по голосу, видно, не узнал.

– А, Варя? – обрадовался. – Добрый вечер, добрый! Пришла? Ну, садись, – кивнул он на пенек. – Устала, небось, голодная? Может, сказать, чтоб покормили сначала, тогда уже поведем разговор?

– Я не голодна, – весело отказалась Варя, – и не устала. Я дневала тут, у своих.

– Ну, тогда рассказывай! Первым делом – как наша девчина, докторша наша? Андрей Иванович чуть не каждый день спрашивает о ней. Долго ли еще придется наведываться туда, или скоро сама заявится к нам? Как ты думаешь?

– Думаю, через недельку, другую вместе придем, – сказала Варя. – Долечится тут, в лесу.

– Как там ей, спокойно? Тихо там?

– Пока тихо. Да в хате той такие люди, что случись беда, сами погибнут, а ее в обиду не дадут. Спрашивал дед, нужна ли подвода партизанам? У меня, говорит, кобылка есть, военные хлопцы подарили, наши, красноармейцы.

Никита Минович довольно потеребил кончики усов, хотел по старой привычке и бороду разгладить, да сразу отнял руку: бороды-то уж нет… Еще в районной группе заметил: почти все, даже совсем молодые хлопцы отпускают бороды. И Ладутька туда же… Вот чтоб не быть похожим на всех, Трутиков взял вчера да и сбрил свою. Оставил только усы – пышные, под стать атаманским.

– Вот и ладно, – похвалил он Варю, – придет девчина, будет у тебя хорошая подружка, а у нас еще один доктор. Вержбицкий вряд ли отложит винтовку…

– Никита Минович, – Варя понизила голос до шепота, – в той деревне хлопцев много… Комсомольцев. Слышала я, ищут случая с партизанами связаться. Может, попробовать?

– Попробуй, только смотри, осторожно… Что у тебя еще? Дома как?

– После того как батька мой побывал в деревне, приезжали туда фашисты из местечка. Балыбчика забрали, слышно, в больнице теперь. Остальных допрашивали, били. Допрашивали и других. А Павел Швед удрал из деревни, где-то скрывается, дома ни разу не ночевал. Немцы сход провели, хотели старосту назначить, да никого такого не нашли. Потом забрали директора в комендатуру.

– Вот как?

Последнее больше всего заинтересовало Никиту Миновича.

– А мы ждали Жарского. Должен был прийти в условленное место. Вот человек! Говорил же ему, не раз говорил… Ну, ладно, Варя, сходи к Сокольному, доложи обо всем. Он там, с хлопцами.

– Доложу, – Варя легко поднялась, поправила на голове зеленую, будто специально подобранную под цвет листвы, косынку.

– Никита Минович!

– Что?

– А вам лучше без бороды.

– Ат, нашла о чем! – отмахнулся Трутиков. – Не смейся над стариком, иди.

– Право слово, я без смеха, Никита Минович!

Андрей озабоченно расхаживал под старой сосной. Перед ним шеренгой выстроились партизаны. В полной военной форме, туго подпоясанный ремнем, с пистолетом в кобуре, Сокольный вполголоса разъяснял задачу первой партизанской операции.

– Андрей Иванович, – обратилась к нему Варя, – мне надо с вами поговорить!

Андрей обернулся, увидел девушку и сразу направился к ней.

– Зайцев! – кликнул на ходу. – Проверь у всех затворы и выдай боеприпасы!

…Незадолго до выхода из лагеря Миша Глинский, смущенно улыбаясь, подошел к Варе.

– Почему ты так к нему обращаешься? – с легким упреком спросил он. – Это ж командир отряда!

– Правда? – Варя удивленно вскинула брови. – А Трутиков?

– Никита Минович – секретарь подпольной партийной организации и комиссар отряда. Есть постановление бюро райкома партии.

– Ну, что ж, – сказала Варя, сверкнув глазами на Андрея, – хороший будет командир. Молодой, стройный. Смотри, как на нем все ладно сидит! А учитель из него был неважнецкий, правда?

– Ну, сколько он проработал у нас? – вступился за командира Миша. – Просто не успел проявить себя.

– Не успел? – Варя смешливо приложила к щеке руку, будто заслоняясь от тех, кто мог ее услышать. – А помнишь, как он турнул из класса этого самого Павла Шведа? Так треснулся тот в коридоре башкой о стенку… Школу бросил… Может, из-за этого и бросил?

– Лодырь он, этот Швед!

– Слушай, Миша, а у Никиты Миновича все равно будет много забот, правда?

– Конечно! Еще больше чем было: вся партийная работа теперь на нем, да и хозяйственной хватает.

– Слушай, Миша, а моего отца кем-нибудь назначили?

Хлопец опустил глаза.

– Чего ты, Миша?

– Пока… нет, – с заминкой ответил Глинский.

– Почему? Обидится батька. Привык в начальниках ходить. Хоть небольшим… Где он сейчас?

– Пошел за радиоприемником, Никита Минович послал. В час ноль-ноль должен вернуться.

– Так уж точно?

– У нас теперь настоящая воинская дисциплина, понимаешь? Все по приказу. И на занятия ходим, и стрелять учимся.

Варя хихикнула, прикрывая ладонью рот:

– Хорошо, что вас хоть немного поприжали. А я никакой дисциплины не боюсь. Ни капельки!

– Мне уже влетело за нее, за дисциплину, – виновато улыбаясь, признался Миша.

– Приказа не выполнил?

– Не-ет… Тебя ходил встречать без разрешения.

– Ну, за это, по-моему, десять нарядов следовало влепить, не меньше! – Варя приняла серьезный вид, а глаза искрились счастливо и благодарно. – Слушай, Миша, а батьке моему не всыпали за дисциплину? А?

Миша не ответил.

– Эх, вы, недисциплинированные! – девушка игриво запустила пальцы в жесткую шевелюру Миши, притянула его к себе. – Так где ты хотел меня найти, а?

Они перешли на сладкий шепот.

Приближалось время выхода на задание – начало первого организованного боевого похода. Все готовились к нему с волнением, с какой-то торжественностью. Делали вид, будто спокойно отдыхают перед выходом, как было приказано, а в самом деле каждый тревожился: не упустил ли чего-нибудь, не забыл ли?

Андрей лежал у своего шалаша, с тревогой думал об операции. Может, конечно, пройти легко и просто. Ну, а вдруг сведения разведки не точные, и в обозе окажется подразделение фашистов?

«Не вступать же в бой с такими силами, как у нас, да с таким вооружением…»

Недавно проводил инструктаж, уверенно давал указания, наставления, а как хотелось бы сейчас самому расспросить кого-нибудь о многих-многих деталях партизанского боя!

Ночь не благоприятствовала красноозерским партизанам. Уж очень тихая и светлая, словно в канун лета. Андреи слышал, как перешептывались партизаны, как Никита Минович сдержанно хвалил Ладутьку за то, что тот своевременно выполнил задание. Это здорово, что в лагере теперь есть радиоприемник, а главное – человек начал признавать дисциплину!

Вот и голос Вари – все еще милуется с Глинским. Ну, девчина, неужто не слышит, что батька пришел? Эх, дочки, дочки!..

Неловко подслушивать, о чем они там шепчутся, да ведь и не убегать отсюда!

Вдруг… Что это? Никак Варя назвала имя его жены? Почему назвала, в связи с чем? А Миша Глинский чем-то возмущается, не верит.

– Сама, своими глазами видела! – злится Варя, повышая голос. – Чего ты – вот какой! – удивляешься? Слушай! Это кофточка Веры Устиновны – вышитая, беленькая, я ее хорошо помню!

– Евдокия не наденет так скоро, – не соглашается Миша. – Она хитрая, может присвоить, а надеть – так скоро – не наденет. Ведь узнают люди, осрамят.

– А я тебе говорю – надела! Слушай! Евдокия думает, мало кто у нас знает эту кофточку…

У Андрея защемило сердце: когда-то на студенческом вечере, который все называли их свадьбой, в этой вышитой кофточке Вера встречала гостей. Кто-то заметил – какая красивая! – и у Веры засветились глаза. Много ли надо человеку для такой вот радости!

…А что сейчас на Вере? Близится осень, скоро грянут холода… Верхней одежды нет… Шинель? Разве только… Перешьет на себя – все лучше, чем ничего.