Кома - Кук Робин - Страница 21

Стоя в ожидании, Сьюзен думала о последних словах Беллоуза. Он снова использовал местоимение "мы" вместо того, чтобы сказать, что выкарабкалась Нэнси Гринли. Она подумала, что это все вполне соответствует обезличиванию, царящему в больнице. И это напомнило ей Старка. Не похоже, чтобы он перестал обращать внимание на местоимения в речи Беллоуза.

Понедельник, 23 февраля

13 часов 35 минут

– Еще несколько таких деньков, – сказал Беллоуз, придерживая дверь для Сьюзен, когда они выходили из БИТа, – и обед можно рассматривать как роскошь. Съешь и любое... – Беллоуз запнулся. Они шли по коридору, опустив глаза в пол. Он поискал слово, а затем бросил неоконченную фразу и начал новую: – Временами трудно выкроить время, чтобы расслабиться.

– Вы хотели сказать "любое дерьмо"? Да?

Беллоуз искоса посмотрел на нее. Она вернула ему взгляд со слабой улыбкой.

– Прошу вас, не пытайтесь в моем присутствии вести себя иначе, чем обычно.

Беллоуз внимательно взглянул на Сьюзен, но ее лицо оставалось бесстрастным. Они в молчании миновали зону для больных, ожидающих операции.

– Как я уже сказал вам, артериальный укол практически не отличается от венозного, – начал Беллоуз, меняя тему разговора. Он чувствовал, что Сьюзен выводит его из равновесия, и попытался перехватить инициативу. – Вы фиксируете артерию, неважно какую, плечевую, лучевую, бедренную – вот так... – он пошевелил пальцами левой руки, нащупывая в воздухе воображаемую артерию, – между указательным и средним пальцами. Зажав ее, вы почувствуете пульс. И дальше направляете иглу, руководствуясь пульсацией. Лучше всего позволить крови под давлением самой наполнить шприц. Это позволяет избегать пузырьков воздуха, которые влияют на результаты анализа.

Беллоуз направился в послеоперационную, продолжая жестикулировать в воздухе.

– Две важные особенности: нужно использовать гепаринизированный шприц, чтоб кровь не свернулась, и нужно минут на пять приложить давление к месту укола. Если вы этого не сделаете, у больного в этом месте будет здоровый синяк.

Послеоперационная показалась Сьюзен ужасно знакомой и похожей на БИТ, только была посветлее, пошумнее, полюднее. Рассчитана была она на пятнадцать – двадцать каталок с послеоперационными больными. Каждое место для каталки было снабжено комплектом встроенного в стену оборудования, включающего кардиомонитор, вентили для подводки газовых смесей, отсос. Большинство мест было занято высокими каталками с поднятыми перильцами. Во всех них лежали больные с перевязанными бинтами частями тела. В стояках капельниц громоздились флаконы, напоминая уродливые плоды деревьев без листьев.

Какие-то новые каталки привозились, другие увозились, создавая мини-пробки. Персонал при этом непрерывно обсуждал какие-то свои проблемы, чувствуя себя как дома. Иногда кто-то даже смеялся. Но слышались и стоны, какой-то ребенок рядом с сестринским постом жалобно поскуливал, но на него никто не обращал внимания. Некоторые каталки были окружены толпой из врачей и сестер, деятельно подкручивающих, подсоединяющих сотни трубочек, бутылочек, вентилей. Некоторые врачи были одеты в мятые хирургические костюмы, забрызганные всякой всячиной, но чаще кровью. На других были длинные белые халаты, стоящие колом от крахмала. Да, это было жаркое местечко, больничный перекресток, переполненный больными, историями болезни, движением и разговорами.

Беллоуз, почувствовав неопределенное беспокойство, направился к главному посту, стратегически расположенному в центре зала. В ответ на его требование ему вручили лоток с гепаринизированным шприцем и указали на каталку слева, напротив двери, через которую они вошли.

– Сейчас я сделаю все сам, а вы – в следующий раз, – сказал Беллоуз.

Сьюзен кивнула. Они подошли к каталке. Пациент не был виден, так как дорогу им загораживали спины столпившихся вокруг людей. Слева стояли несколько сестер, двое врачей в хирургических пижамах – в ногах каталки, а высокий чернокожий врач в длинном белом халате находился справа от больного. Когда Беллоуз и Сьюзен подошли поближе, он регулировал давление в аппарате искусственного дыхания, и было заметно, что он только что закончил говорить. Атмосфера вокруг каталки была накаленной. Оба врача в пижамах выглядели очень озабоченными. Было видно, что тот, кто ниже ростом – доктор Гудмен, – буквально трясется от напряжения. Второй, доктор Спаллек, гневно сжал зубы, шумно выдыхая воздух через расширенные ноздри, словно собираясь напасть на любого, кто встанет ему поперек дороги.

– Но этому должно быть какое-то объяснение, – продолжал разъяренный Спаллек. Он рванул хирургическую маску, висящую у него на шее, и, оборвав завязки, бросил на пол. – Мне кажется, я не слишком о многом спросил! – прошипел он, но внезапно развернулся и пошел прочь, на ходу налетев на Беллоуза. Тот чудом удержал лоток, не просыпав содержимое на пол. Извинений от доктора Спаллека не последовало. Он пересек зал и, пинком ноги растворив дверь, вышел.

Беллоуз направился к каталке и встал слева от больного, поставив лоток. Сьюзен осторожно последовала за ним, наблюдая за выражением лиц оставшихся. Чернокожий врач выпрямился, его темные глаза проводили спину удаляющегося в гневе доктора Спаллека. Сьюзен заметила, что вид у этого врача был очень импозантный. На нагрудной карточке значилось: доктор Роберт Гаррис. Он был высок, под метр девяносто. Его гладкая коричневая кожа блестела, а на лице удивительным образом сочетались выражение культурности и сдерживаемая ярость. Все его движения были как-то неестественно спокойны. Проводив взглядом доктора Спаллека, его глаза скользнули по лицу Сьюзен и снова вернулись к респиратору возле кровати. Если он и заметил Сьюзен, то никак этого не выдал.

– Что вы использовали для премедикации, Норман? – спросил Гаррис. В его речи прозвучал окультуренный техасский акцент, если такое сочетание возможно.

– Инновар, – ответил Гудмен высоким ломающимся голосом.

Сьюзен придвинулась к кровати поближе и стала на место Спаллека. Она внимательно изучала стоявшего рядом с ней страдальческий сморщенного доктора Гудмена. Он был бледен, а его волосы матово блестели от испарины, выступившей на лбу. У него был выступающий нос, который Сьюзен видела точно в профиль. Глубоко посаженные немигающие глаза были прикованы к больному.

Глаза Сьюзен пробежали по лежащему больному и остановились на запястье, которое Беллоуз протирал, чтобы сделать укол. Затем с преувеличенной силой внезапного узнавания метнулись к лицу больного. Это был Берман!

Теперь, по контрасту с тем здоровым загаром, который Сьюзен отметила у него в 503-й палате еще полтора часа назад, его лицо приобрело темно-серый оттенок. Кожа туго обтягивала скулы. Эндотрахеальная трубка торчала у него изо рта, нижняя губа была покрыта коркой. Глаза были неплотно прикрыты, левая нога закована в большой гипсовый лубок.

– С ним все в порядке? – выпалила Сьюзен, попеременно глядя на Гарриса и Гудмена. – Что случилось? – она произнесла это не думая, под влиянием эмоционального импульса, почувствовав неладное. Беллоуз, изумленный ее внезапными вопросами, оторвался от своей работы, продолжая держать шприц в правой руке. Гаррис медленно выпрямился и повернулся к Сьюзен. Гудмен же продолжал смотреть на больного.

– Все в абсолютном порядке, – ответил Гаррис. На этот раз в его голосе прозвучал оксфордский акцент, напомнивший о проведенных там годах учения. – Давление, пульс, температура совершенно нормальные. По-видимому, ему так понравился наркотический сон, что он просто решил не просыпаться.

– Только не еще один! – воскликнул Беллоуз, переключаясь на Гарриса и мгновенно сообразив, что ему в руки плывет еще одна проблема вроде Нэнси Гринли. – Что на электроэнцефалограмме?

– Вы узнаете об этом первым, – ответил Гаррис с оттенком сарказма, – ее сейчас будут делать.

Сначала осознание ситуации для Сьюзен было затруднено охватившими ее эмоциями, надежда на мгновение взяла верх над доводами разума. Понимание же реальности подействовало на нее как ушат холодной воды.