Неизвестная рукопись Доктора Уотсона - Куин (Квин) Эллери - Страница 6

– Это так и не так. Мой отец, мистер Холмс, жесткий человек, не умеющий прощать, как вы, несомненно, заметили. Для него имя Осборна превыше всего. Он одержим желанием сохранить репутацию Шайрсов незапятнанной. Когда около шести месяцев тому назад он отрекся от моего младшего брата Майкла, то объявил его умершим. – Помолчав, он вздохнул. – Боюсь, что для отца Майкл мертв, даже если он еще жив. – А вам известно, – спросил Холмс, – жив или умер ваш брат?

Лорд Карфакс нахмурился и стал удивительно похож на герцога. Когда он заговорил, мне показалось, что тон его был уклончив. – Скажем так, сэр: я не располагаю фактическими доказательствами его смерти.

– Понятно, – ответил Холмс. Затем взглянул на маленькую Дебору Осборн и улыбнулся. Девочка шагнула вперед и протянула ему свою ручку.

– Вы мне очень понравились, сэр, – сказала она серьезно.

Холмс был явно смущен этим простодушным и трогательным признанием. Он задержал ее ручку в своей и сказал:

– Допустим, лорд Карфакс, что ваш отец – непреклонный человек. И все же отречься от сына! Подобное решение не так просто принять. Поступок вашего брата, наверное, был действительно серьезным.

– Майкл женился против воли отца. – Лорд Карфакс пожал плечами. – Я не имею привычки, мистер Холмс, обсуждать дела моей семьи с незнакомыми людьми, но… – Он погладил блестящие волосы дочери. – Дебора – мой барометр оценки людей;

Я был уверен, что его светлость спросит, почему Холмс интересуется Майклом Осборном, но он этого не сделал.

Холмс, кажется, тоже ожидал этого вопроса. Поскольку он не последовал, Холмс протянул лорду Карфаксу футляр с инструментами.

– Может быть, вы хотели бы взять это себе, ваша светлость?

Лорд Карфакс взял футляр и молча поклонился.

– А теперь… Боюсь, поезд не будет ждать.., нам пора идти. – Холмс посмотрел вниз с высоты своего роста. – Прощайте, Дебора. Знакомство с вами было для нас с доктором Уотсоном одним из приятных событий за долгое время.

– Надеюсь, вы приедете еще, сэр, – ответила девочка. – Когда папа уезжает, здесь так тоскливо.

Пока мы ехали обратно в деревню. Холмс почти все время молчал. Он односложно отвечал на мои замечания и заговорил только, когда мы уже ехали в Лондон. Его худощавое лицо приняло хорошо мне знакомое задумчивое выражение.

– Интересный человек, Уотсон.

– Может быть, – ответил я запальчиво, – но препротивный. Именно люди его положения – слава Богу, их немного! – пятнают репутацию английской аристократии.

Мое возмущение позабавило Холмса.

– Я имею в виду, не pater'a, a filius'a.

– Сына?

Меня, конечно, тронула несомненная любовь лорда Карфакса к дочери…

– Но вам не показалось, что он слишком откровенен?

– Именно такое впечатление у меня сложилось. Холмс, хотя я не понимаю, как вы об этом догадались.

– Ваше лицо подобно зеркалу, мой дорогой Уотсон, – сказал Холмс.

– Он даже сам признал, что слишком много рассказал о личных делах членов своей семьи.

– Так ли это? Допустим сперва, что он глупый человек. В таком случае это просто любящий отец со слишком длинным языком.

– А если допустить, что он вовсе не глуп?

– Тогда он создал именно тот образ, который хотел создать, чему я склонен верить. Ему известны мое имя и репутация, так же как и ваши, Уотсон. Я сильно сомневаюсь, что он принял нас за добрых самаритян, проделавших столь долгий путь лишь для того, чтобы отдать законному владельцу старый футляр с хирургическими инструментами.

– Почему же это должно было развязать ему язык?

– Он не сказал нам ничего такого, дружище, чего я и без того не знал или не мог легко найти в архивах любой лондонской газеты.

– О чем же он умолчал?

– Мертв его брат Майкл или жив, и поддерживает ли он контакт с братом.

– Из сказанного им я заключаю, что он этого не знает.

– Возможно, Уотсон, он как раз и хотел, чтобы вы пришли к такому заключению. – Прежде чем я успел ответить, Холмс продолжал: – Дело в том, что перед отъездом в Шайрс я кое-что разузнал. Кеннет Осборн, герцог по прямой линии, имел двух сыновей. Младший Майкл, конечно, не наследует никакого титула. Не знаю, вызывало ли это у него чувство зависти, но он вел себя так, что лондонские журналисты дали ему прозвище Буйный. Вы говорили о жестокой нетерпимости его отца, Уотсон. Напротив, известно, что герцог был необычайно снисходителен к младшему сыну. И только когда юноша женился на женщине самой древней профессии, другими словами, на проститутке, терпению отца пришел конец.

– Я начинаю понимать, – пробормотал я. – Движимый злобой или ненавистью, сын решил запятнать титул, который не мог унаследовать.

– Может быть, – сказал Холмс. – Во всяком случае, герцогу было трудно сделать другой вывод.

– Я этого не знал, – сказал я смиренно.

– Вполне естественно, мой дорогой Уотсон, брать сторону обиженного. Но разумнее сначала разобраться, кто в действительности обижен. Что касается герцога, я согласен, что он трудный человек, но он несет свой крест.

– Значит, моя оценка лорда Карфакса тоже ошибочна, – сказал я почти с отчаянием.

– Не знаю, Уотсон. У нас очень мало фактов. Однако он допустил два просчета.

– Я этого не заметил.

– Он также.

Мои мысли были сосредоточены на более широкой проблеме.

– Холмс, – сказал я, – вся эта история очень странная и непонятная. Надо полагать, что наша поездка была вызвана не просто желанием вернуть владельцу утерянную вещь?

Он смотрел в окно вагона.

– Набор хирургических инструментов был доставлен нам домой. Сомневаюсь, чтобы нас приняли за бюро находок.

– Но кто его послал?

– Кто-то, кто хотел, чтобы он попал нам в руки.

– Тогда мы можем только гадать.

– Конечно, Уотсон, я не рискую утверждать, что чую здесь хитрую игру. Но запашок сильный. Не исключено, что ваше желание исполнится.

– Какое желание?

– Вы, кажется, недавно предлагали, чтобы я оказал помощь Скотленд-Ярду в деле Джека Потрошителя.

– Холмс!..

– Конечно, нет никаких улик, которые связывали бы Потрошителя с набором хирургических инструментов. Но скальпель отсутствует.

– Я сам подумал об этом. Господи, ведь даже сегодня ночью его могут всадить в тело какой-нибудь несчастной.

– Это одна из возможностей, Уотсон. Скальпель мог быть изъят и символически – тонкий намек на преступного маньяка.

– Почему же тот, кто послал инструменты, не объявился?

– Причин может быть множество. Но одной из главных я считаю страх. Думаю, что со временем мы узнаем правду.

Холмс погрузился в размышления – состояние, которое мне было хорошо известно. Я знал, что сейчас бесполезно продолжать расспросы. Откинувшись на спинку сиденья, я угрюмо смотрел в окно, а поезд мчал нас к Паддингтонскому вокзалу.

ЭЛЛЕРИ СОПРОТИВЛЯЕТСЯ

Эллери поднял глаза от рукописи.

Грант Эймс, приканчивая энный бокал, с нетерпением спросил:

– Ну как?

Эллери встал, подошел к книжному шкафу. Нахмурившись, он стал искать что-то в книге, которую снял с полки. Грант ждал. Эллери поставил книгу на место, снова сел.

– Кристиансоновская.

Грант смотрел на него, не понимая.

– Согласно справочнику, фирма «Кристиансон» была известным производителем писчебумажных принадлежностей тех времен. На бумаге тетради ее водяной знак.

– Значит, сомнений нет!

– Не в этом дело. Кто-то пытается навязать мне рукопись, но я ее не беру. Если это подлинник, я не могу себе этого позволить. Если это подделка… Эллери рассеянно подергал себя за нос.

– Вы уверены, что ее положили в вашу машину во время той поездки?

– Больше негде было.

– Надпись сделана женщиной. А сколько там было женщин?

Грант пересчитал по пальцам.

– Четыре.

– Не было ли в их числе книжного червя? Коллекционера? Библиофила? Старушки – синего чулка, от которой пахнет лавандой и мускусом?

– Господь с вами! Четыре юные смазливые милашки, которые старались выглядеть как можно более соблазнительно. В погоне за мужьями, естественно. Честно говоря, Эллери, не думаю, чтобы хоть одна из них могла отличить Шерлока Холмса от Аристофана. Но вы с вашими сверхъестественными способностями могли бы найти виновницу за один вечер.