Как выжить в тюрьме - Кудин Андрей Вячеславович - Страница 35

Долгое время труды Фихте были единственной книгой в камере. Пока мои глаза отдыхали, а мозговые извилины переваривали прочитанное, книгу читали сокамерники. Причем, не просто внимательно читали, а активно обсуждали чуть ли не каждую страницу, словно на научном диспуте. Ничего похожего я раньше не слышал — ни во время семинаров в стенах родного университета, ни во время обсуждения диссертационных работ на заседаниях ученого совета.

В первый день, так сказать, коллективного чтения я подумал, что меня разыгрывают, а когда въехал, что они действительно читают и понимают, что там написано, — растерялся от неожиданности. Чтобы понять мое состояние, следовало бы увидеть ту публику, которая находилась вместе со мной в камере предварительного заключения. Тогда бы все вопросы отпали автоматически. Представьте себе homo sapiens, который вообще никогда книг не видел и вдруг ни с того ни с сего взял от скуки сочинения Фихте и начал читать. Пусть по слогам, но читать! Зрелище уникальное в своем роде.

Постепенно мне открылся скрытый смысл происшедшего. Я отчетливо увидел, как у некоторых соседей по камере реализовывается возникшая на подсознательном уровне потребность в мобилизации (пусть даже путем банального чтения) определенных участков мозга, которые в дальнейшем могут помочь выжить в экстремальных условиях. Особенно ярко это проявилось у тех, кому кроме расстрела от «самого гуманного и справедливого» в мире суда ждать больше нечего.

Человеческий организм, словно индикатор, мгновенно реагирует на малейшие изменения в окружающем мире, подсказывая самому себе, какие силы следует активизировать в той или иной ситуации, а какие должны спокойно ожидать своего часа. Не нужно ничего выдумывать, нужно только слушать себя. Однако, человеческим существам больше нравится брести в темноте, чем идти по ярко освещённой дороге.

Я часто задумываюсь над тем, почему подавляющее большинство из ныне живущих так до сих пор и не осознало простейшую, казалось бы, истину — подобно тому, как каждая человеческая клетка является одновременно и самостоятельной единицей, и частью всего организма, так и сам человек — неотъемлемая часть исполинского тела Вселенной. Тела, для которого не существует ни времени, ни пространства, потому как названные измерения существуют только для его отдельных частей, но не для целого.

Я снова провожу параллель с человеческим телом, чтобы ты меня лучше понял. Подобно тому, как каждая клетка, находящаяся внутри человеческого тела, способна принимать и принимает информацию, поступающую к ней из всех уголков организма, так и человек способен видеть и слышать всё то, что происходит на любом другом конце планеты, всё то, что было пусть даже несколько тысячелетий назад, всё то, что будет как в близком, так и в далеком будущем. В этом нет ничего сложного. Нужно всегонавсего научиться слышать себя — вот и всё.

Все величайшие истины мира просты.

Самое сокровенное Знание лежит перед тобой, как на ладони. Открой глаза, протяни руку — и оно станет твоим.

Люди чаще всего теряют то, что имеют, и не получают того, что могли бы иметь, исключительно по однойединственной причине — они не верят в то, что это может им принадлежать (даже тогда, когда оно им уже принадлежит). У людей нет веры, они суеверно боятся слышать едва различимые импульсы из глубин Бездны и сознательно делают сами себя слепоглухонемыми, а потом удивляются — откуда Нострадамус всё знал наперед? А, может быть, он был таким же, как все? Только вот, в отличие от окружающих, не боялся слышать себя, не боялся верить, открыв Господу свое сердце.

Учитель из Назарета мог идти по воде, потому что верил — Он может идти. Те, кто поверили, также смогли пойти за Ним вслед. Ты не в состоянии пройти сквозь многометровые тюремные стены потому, что сам не веришь в возможнось этого. Впрочем, ты даже не пытался поверить. Так — напряг воображение и снова расслабился, ворочаясь на тюремных нарах. Между тем, подобные умственные упражнения не имеют ничего общего с подлинной верой.

Не правда ли, странно вспоминать о том, что со мной было на КПЗ, о чем я там думал… Занятно перебирать в памяти воспоминания об одной камере, сидя в другой, не намного лучшей (если понятия «лучше» и «хуже» вообще здесь уместны). Разве что отдыхаем мы теперь на Лукьяновке, а не на Подоле.

В эту минуту там, за решеткой — глухая, беспросветная Ночь. Для нас весь мир перестал существовать, и осталась только одна реальность — тюремная камера размером в два с половиной шага в ширину и в четыре в длину. Камера для четверых зверски усталых, но несломленных человек.

Впрочем, здесь не так тесно, как может показаться на первый взгляд постороннему, не привыкшему к тюрьме человеку. Мир внутри нас ничуть не меньше того мира, который остался снаружи. К тому же, за решеткой легче, нежели на свободе, понять, что хотел сказать Фихте, когда писал о назначении человека.

…Перебирая в памяти различные упражнения, придуманные для развития интеллекта, невольно склоняешься к мысли, что наиболее эффективным и полезным тренингом является изучение иностранного языка.

Сама по себе идея чегонибудь такое выучить в заключении далеко не нова. Языки осваивали многие знакомые нам исторические персонажи, коротая дни за тюремной решеткой. Да чего там далеко ходить? К примеру, Фрунзе освоил французский в ожидании исполнения смертного приговора. Тюремные надзиратели недоуменно хихикали, почесывая затылки. Они никак не могли взять в толк, с кем именно на том свете собирается разговаривать их арестант. Сам же Михаил Васильевич совершенно не планировал покидать планету в столь неспокойное и, вместе с тем, интересное для него время. Герой гражданской войны ни на мгновение не сомневался в том, что благополучно выберется из тюрьмы и расстреляет всех тех, кто вел себя с ним неучтиво. Что он, собственно говоря, и сделал впоследствии, неторопливо обдумывая, как бы получше объединить огромные территории в одноединое государство. Ненавязчивое посвистывание пуль над головой совершенно не отвлекало командарма от возвышенных мыслей, а, скорее наоборот — как лунная ночь для поэта, благотворно воздействовало на нервную систему, вдохновляя на всё новые и новые подвиги.

В отличие от царской Малороссии, заключенным независимой Украины литературу без специального и высочайшего повеления не передают. Одни и те же учебники иностранного языка (преимущественно, английского), раздобытые нелегальным путем, гуляют из камеры в камеру, повышая интеллектуальный уровень их обитателей. Я, правда, не знаю ни одного, кто бы в совершенстве чтонибудь да выучил, но это, так сказать, вопрос третий. Главное, что отдельные лица настойчиво, месяцами, добросовестно учат один и тот же урок. Почему так долго? Обстановка не позволяет. К тому же, в заключении, в условиях массового отупения и откровенного дебилизма, компьютер в голове работает не так быстро, как на свободе.

Что поделаешь — в тюрьме особо выбирать не приходится. Многие интеллектуалы учат языки не по тем учебникам, по которым хотят, а по тем, какие есть в наличии у сокамерников. (Редко у кого есть свой собственный и, главное полный комплект учебных материалов. По крайней мере, я таких счастливчиков не встречал). Чаще всего бывает так, что у одного из сокамерников гдето под нарой валяется вводный курс английского языка, у другого — курс для более продвинутых, но уже не английского, а немецкого. Ничего страшного. Заключенные не отчаиваются. Поучили немножечко английский, теперь почитаем немецкий, пока в камеру не приедет продолжение английского учебника. То, что это самое продолжение может приехать года через дватри, никого не смущает. Всё равно сидим. Уже никто никуда не спешит.

Вместе с тем, и от такого изучения языков есть определенная польза. Чем глубже изучаешь язык другого народа — тем лучше начинаешь понимать поступки граждан, его населяющих. Ведь, в первую очередь, изучается не язык, а материализованная в языке манера мыслить, в которую каждый народ заложил своё особое отношение к окружающему миру. Ты как бы отходишь в сторону и начинаешь смотреть на многомиллионные народы, словно на отдельно стоящих людей, нередко связанных между собой кровными узами. Порой любящих и готовых к самопожертвованию. Порой ненавидящих и стремящихся стереть друг друга с лица земли на протяжении тысячелетий.