Приют изгоев - Кублицкая Инна - Страница 42

– Смотри, смотри… – сказала она.

И тут же одна из фигурок, бумажный лягушонок, лихо развернулась носом наружу.

Это можно было бы принять за случайность: мало ли – может, порыв ветра ее развернул. Но вдруг остальные фигурки как по команде тоже начали поворачиваться носами наружу, а одна, самая, видимо, живая, сначала, как все, развернулась на сто восемьдесят градусов, потом возвратилась в прежнее положение, а затем и вовсе поскакала вперед, в центр круга, и остановилась там.

– Забавно? – улыбнулась Сигни.

Батен пожал плечами. Да, эта магия действительно выглядела простой детской забавой, делом ненужным, каким-то бестолковым. Только дикарям и впору развлекаться такими фокусами, дикари – они как дети.

Потом начались будни, которые поглотили Батена полностью. Лагерь на островке, который на языке аборигенов назывался довольно красиво, Секифр, а переводился прозаически – «селедка», превратился в городок с построенным по всем правилам фортом, двумя пирсами для катамаранов. Один из пирсов пустовал – «Ушко» постоянно находилось в разъездах; его обязанностью было развозить по островам небольшие партии для исследований, подвозить им продовольствие. «Спрут» почти сразу отправился в Талас: доложить результаты экспедиции, отвезти первые образцы и коммерческие грузы – партию леса, наменянное золото и разную мелочь. Вернулся он через два месяца в составе целой эскадры кораблей поменьше, везя на борту большую группу специалистов, пополнивших ряды поселенцев; среди них даже оказался старый знакомец Батена – кромник Мергус, правда, прибыл он сюда без своего верного малпы Тхора, но с той же целью – работать в горах по разведке полезных ископаемых; Батен с ним толком не успел поговорить, так как тот тут же отправился на один из дальних островов.

Эскадру составляли в основном купеческие суда; постояв в заливе пару дней, они рассыпались по островам – основывать фактории, строить форты.

С приходом каравана городок на Секифре – Селедочная Голова, как в шутку называли его первопоселенцы, или Клупеа, по-таласски, что звучало более изящно, – разросся далеко за пределы первоначального форта, заняв почти весь островок. Он напоминал теперь какое-нибудь ярмарочное поселение на Краю Земли или маленький филиал самого шумного города Таласа, Искоса: посады, торжища, склады, пирсы. Тоже разросшийся поселок аборигенов – Рыбий Глаз, находящийся всего месяц-другой назад в сторонке от форта Секифр, сейчас находился почти в самом центре поселения.

Против своего ожидания и желания Батен неожиданно оказался на одном из важных постов в этом первозданном бедламе. Сначала он числился помощником по фортификации заместителя коменданта острова по строительству, а когда оказалось, что фортификация не является столь уж необходимой вещью по причине абсолютной незлобивости аборигенов, просто заместителем без особенных полномочий, но, как жесть на ветру, со множеством мелких поручений, а когда его шеф сначала приболел, а потом и вовсе выехал в Талас, Батен стал исполнять его обязанности. Сказать, что это его расстроило, было нельзя, он втайне гордился, что таласары так высоко оценили его способности, но уж больно хлопотная ему досталась должность, и если бы не помощь Сигни, он вряд ли бы справился с ней. Он даже шутил порой, что не его, а именно ее надо было назначать, на что Сигни с усмешкой отвечала, что разницы нет никакой, его или ее – все равно они все делают вместе. Батен смущался, хотя это было сущей правдой.

Как-то так само получилось, что Сигни поселилась с ним в одном доме, а когда прибыло первое пополнение, то всем обитателям форта пришлось потесниться, и они просто-напросто оказались чуть ли не в одной комнате. Это очень стесняло Батена и совсем не беспокоило Сигни. Как ни старался Батен избежать неизбежного, но оно случилось. Все произошло совершенно естественным образом. Ведь естественно, что секретарь и его – ее – начальник должны постоянно быть вместе и рядом – таковы обязанности секретаря; естественно, что работая допоздна или бывая в разъездах, им, бывало, приходилось ночевать в одном помещении и даже в одной постели; и что же может быть естественнее, если при этом они становятся любовниками?

Время шло, и Батен уже начал считать, что он уже совсем привык быть таласаром. Здесь, вдали от Таласа, вдали от Стены, этого вечного напоминания о недавнем прошлом, среди небольшого количества людей знакомых, привычных, своих, в обстановке, когда ты знаешь всех и все знают тебя, и ты просто один из всех, а не пришелец и не чужак, это оказалось довольно легко.

Но совершенно неожиданно жизнь вновь напомнила ему о покинутой Империи.

На втором году его работы на Ботис прибыл корабль с беглецами, начальником которых был сам князь Сабик Шератан.

От них Батен и узнал, что в Империи произошел переворот…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ЭЙЛИ

Эйли села перед зеркалом, открыла ключиком шкатулку и достала из нее присланный вчера Сабиком подарок – гарнитур из горного хрусталя и какого-то нового металла, искристо-голубого с легким фиолетовым отливом. Гарнитур состоял из легкой диадемы с фероньеркой и подвесками по бокам, пары больших сережек, ожерелья, двух браслетов и четырех колец. Серьги были всего интереснее: Сабик приказал вставить в них те самые две линзы, на которые разделилось найденное ею стеклышко. Получилось довольно забавно. Эйли вчера полдня развлекалась, рассматривая предметы то через одну серьгу, то через другую.

Сейчас, однако, ей было не до игр; Шаула поторапливала, они и так долго провозились, расправляя по всем правилам складки платья и пришпиливая булавочками бутоньерки, так что Эйли начала ощущать себя в конце концов не девушкой, а клумбой.

– Быстрее, быстрее, – говорила Шаула, прикалывая к волосам вуаль.

– Я испорчу прическу! – сердито осадила ее Эйли. Цирюльник мучил ее все утро, но результаты его работы устраивали ее весьма мало. Но что делать…

Шаула посмотрела на себя в зеркало. Ей-то работа цирюльника очень шла. Она поправила вуаль и обернулась к Эйли:

– Давайте диадему, моя княжна.

Холодный металл коснулся лба Эйли, прошелестели подвески. Осторожно освободив прядь от запутавшейся цепочки, Шаула привела все в порядок. Затем взяла из рук Эйли серьги, осторожно вдела их в уши девочки; Эйли подала ей ожерелье. Все остальное она уже сделала сама.

…Гомейза в нетерпении ходила по гостиной; она уже была давно готова, а Адхафера все вертелась перед зеркалом. Наконец появилась Эйли.

– Вперед, девушки! Мы уже опаздываем! – Шаула стремительно пошла из двери в дверь. Эйли последовала за ней, а уже следом, без надобности поправляя на ходу свои наряды, устремились обе девушки.

Выйдя во двор, Шаула растерянно огляделась: в Васате они жили всего третий день, и она просто забыла, куда надо идти. Эйли обошла ее и зашагала вперед, показывая направление – она-то ориентировалась.

Зала была уже полна.

Гомейза при входе отстала, поднялась по широкой лестнице на галерею, подковой охватывавшую огромный зал, туда, где веселились нетитулованные дворяне. Эйли и Шаула с Адхаферой прошли в самый центр, ближе к месту, где на небольшом возвышении стояли три кресла с обивкой золотой парчи. Кресла были еще пусты.

– Успели, – с облегчением выдохнула Шаула, ревниво поправляя на платье Эйли бутоньерку. Потом придирчиво осмотрела Адхаферу, негромко сделала какое-то замечание; Адхафера нехотя поправила кружево, прикрывающее декольте.

Успели они, что называется, в последнюю минуту.

Едва они отдышались от спешки, как, прервав музыку, пропели громкие трубы и герольды возвестили, что Высочайшее Семейство удостоило бал своим присутствием. Все взгляды обратились к большим двустворчатым дверям позади парчовых кресел.

Но прошло не меньше двух минут, прежде чем двери открылись, и из них, в сопровождении нескольких дам, вышли Императрица и Его Дочь. Впереди, на шитых золотом подушках, вынесли две короны: большую, усыпанную сверкающими бриллиантами, пламенеющую рубинами, и поменьше, украшенную бриллиантами и изумрудами, – они символизировали присутствие на балу самого Императора и Его Матери.