Приют изгоев - Кублицкая Инна - Страница 17

– Завидуешь? – обернулся к нему Ланис. – А сам небось уже пару сезонов на Отмелях не был?

– Куда нам, ползунам, – развел руками парень. – Рожденный в гроте летать не может.

– Завидует. – Ланис подмигнул Батену, как будто приглашая его в игру. – Будто я в гнезде из яйца вылупился. А сам к Обрыву подойти боится и летает на пустой желудок.

– Я? – вскричал парень. – Да я…

– Ладно, ладно, – успокоил его Ланис. – Ишь, взъерошился, как хохлик на току. Совсем шуток не понимает.

– Ну тебя, – махнул рукой парень и зашагал прочь, в ту сторону, куда изгибаясь уходила прицепленная им к верхнему крюку крыла жердина, весьма напоминающая гигантскую удочку, вместо наживки на которой было прицеплено крыло. Второй парень последовал за ним; он так и не проронил ни слова.

– Видишь, – сказал, глянув им вслед, Ланис, – какие мы тут все обидчивые. Ничего, Кесис парень отходчивый.

Он посмотрел на Батена.

– А ты сильно сегодня пообедал?

– Да нет, утром только…

– Хорошо, – кивнул Ланис серьезно. – А то стравишь по дороге.

– Я уже сегодня спускался по рукаву, – сказал Батен, – и ничего.

– Спускаться по рукаву – одно, – возразил Ланис. – Лететь Иа крыле – совсем другое.

Батен не нашелся, что ответить, а Ланис ответа и не ждал.

– Ладно. Давай помогай, а то нам уже пора.

Батен положил свою сумку и стал помогать.

Для начала они уронили крыло «на нос», так выразился Ланис, и начали нагружать тюками. Батен подавал их из кучи, а Ланис цеплял за специальные скобы и намертво привязывал к перекладинам ремнями под самым шелком. Там же, под самым крылом, оказалось и место Батена.

Скептически оглядев его одежду, Ланис бросил: «Ничего, не успеешь замерзнуть» и велел лезть во второй гамак, растянутый под самым верхом. Когда Батен неудобно повис там вниз головой, Ланис затянул у него на щиколотках и на поясе ремни, пристегнул – «чтобы не трепыхался» – и, отступив в сторону, крикнул парням, возившимся у противоположного конца удочки:

– Эй, лентяи! Поднимайте!

Что делали лентяи, Батен видеть не мог; он вообще мало чего видел сейчас, кроме травы перед носом. Но он почувствовал, как крыло сначала зашевелилось, противно заскрипело и вдруг поднялось и повисло над самой землей, медленно, тяжеловесно покачиваясь. Он встряхнул головой, замотал ею и увидел неподалеку качающегося вместе с землей и всем вокруг Ланиса. Тошнотворно раскачиваясь, тот подошел к крылу, поднырнул под него и, задрав голову, принялся осматривать крепления.

– Так, так, хорошо, – приговаривал он, трогая, потряхивая, пробуя ремни и узлы на прочность. Батен покорно висел и тупо глядел вниз. Ему начало казаться, что он не выдержит предстоящего полета. Нет, страшно ему не было, ему было, если уж на то пошло, безразлично. Скорей бы уж все кончилось, что ли…

Глянув на него, Ланис усмехнулся и, достав откуда-то из недр своих необъятных карманов зеленоватый мешок, вроде тех, что надевают на морды лошадям, когда задают им в походе овса, нацепил его Батену на шею.

– Ежели желудок на волю попросится, ты не стесняйся, валяй в него, – сказал он. – А то мыть тут после тебя…

Батен хотел было спросить, долго ли им лететь, но Ланис его уже не слышал. Он натянул свои перчатки, навалился на нижний полугамак, улегся на него грудью и животом, ухватился за металлическую поперечину, отчего качнуло так, что Батен едва не использовал лошадиный мешок по назначению, и, словно бурлак в лямке, тащущий баржу вверх по Л'Генибу, натужно выкрикивая «пошла, пошла, пошла», потянул страшно раскачивающееся крыло к обрыву.

С ужасом Батен увидел, что кромка обрыва, за которой ничего, кроме голубой пустоты, не было, становится все ближе и ближе, и вот ноги Ланиса последний раз оттолкнулись от земли, он рывком вдернул себя в полугамак, вытянул ноги горизонтально, и они повисли над пропастью. Если Батен и ожидал, что тут же крыло рухнет вниз и начнется полет, то он сильно ошибся. Крыло повисло в воздухе, раскачиваясь во все стороны и крутясь вокруг все еще удерживающего его на весу крюка. У Батена закружилась голова. Беспомощный, распятый под трепыхающимся на ветру шелком крыльев, он ждал, когда жердь-удочка обломится под тяжестью груза или не выдержит сам крюк – и крыло начнет падать, тоже ломаясь… Но ничего подобного не случилось. Они не летели, не падали, а продолжали висеть, все дальше и дальше удаляясь от спасительной кромки обрыва. Батен уже не видел ее; повернуть голову и последний раз взглянуть на нее мешал проклятый мешок. А то, что видел он внизу, лучше бы ему вообще никогда не видеть. Это было смертью, а не надежной землей. Точнее сказать, от земли его отделяла смерть, жуткое и, как это ни странно, притягательное ничто.

Раскачивающаяся, уходящая вертикально вниз Стена заканчивалась где-то невообразимо далеко внизу желтой полосой Отмели, куда он – Батен в этом уже не сомневался – сможет попасть только в другой жизни, едва только крылья отцепятся от удерживающей их жердины. Не может же в самом деле вся эта переплетенная смесь палок, веревок и шелка летать… Скорее бы уж, что ли…

Но Ланис, похоже, был иного мнения. Крепко уцепившись за металл перекладины перчатками, он, словно гимнаст или циркач из балагана, проделывал со своим телом – и со всей конструкцией – какие-то кульбиты: раскачиваясь то вправо, то влево, извиваясь, словно нарочно стараясь сдернуть себя, а с собой и Батена, со спасительного крюка. В отличие от гамака Батена его полугамак был закреплен свободно, и каждое его телодвижение отзывалось ответным движением всего крыла…

И – о ужас! – ему это удалось!

Сильный порыв ветра, дующего снизу вдоль Стены, ударил в крыло, Ланис, гикнув, чуть ли не подпрыгнул в своем гамаке, что-то со звуком лопнувшей струны оборвалось, и желтая полоса внизу рванулась Батену навстречу, а зеленая Стена, вдоль которой они наконец-то начали падать, сливаясь, заскользила вверх, под задранные, напряженно загудевшие под напором воздуха крылья.

Батену осталось только зажмурить глаза и проститься с жизнью.

Однако, оказавшись внизу, Батен, как ни странно, был еще жив. Только у него немного дрожали коленки, и самого его слегка покачивало. Но, когда Ланис отстегнул его от привязи под крылом, Батен самостоятельно смог выбраться из своего гамака, и даже лошадиный мешок его был пуст.

– А ты молодец, – похвалил Ланис. – Из наших и то не всякий мою посадку выдержит, чтобы не облеваться. Ты, случаем, не моряк?

– Нет, – радостно ответил Батен. Он помотал головой, чтобы немного прийти в себя, но чуть не упал.

– Ну, значит, будешь, – предрек ему Ланис. – Если уж тут не стравил, никакой шторм тебе не страшен.

Самому ему, похоже, точно никакой шторм был нипочем. Едва они успели приземлиться, а точнее – ткнуться крыльями в песок, а он уже как ни в чем не бывало отстегивал и складывал в кучу доставленные сверху тюки. Батен, от помощи которого Ланис отказался, присел на один из них и для надежности оперся о него рукой. Он с удивлением глядел на возвышающуюся до самого зенита Стену и не верил, что всего час-другой назад он находился где-то там, вверху, за голубоватым маревом, скрывающим Край Земли.

Не верилось и что еще буквально минуту назад он вместе с Ланисом скользил вдоль Стены на крыльях, а мимо проплывали странные непривычные пейзажи, которые он, Батен, к своему, удивлению, смог воспринимать уже через несколько секунд после начала полета. Сейчас все в его голове было путано, обрывочно. В беспорядке мелькали виденные им картины…

…Несколько секунд после отрыва от крюка они действительно почти падали, и это падение запомнилось только мельканием слившегося в полосы пейзажа Стены, как на ярмарочной карусели.

А желтая полоса Отмелей внизу вопреки его опасениям не приближалась. Она скользила куда-то вбок и назад, и Батен сообразил, что крыло уходит все дальше в сторону Океана. А потом Ланис, висящий под ним словно прыгнувший из-под купола ярмарочного балагана, да так и застывший в полете акробат, отклонился в сторону, от чего само крыло повело в другую сторону и плавно повернуло назад. Батен, подняв голову насколько было возможно, увидел громаду Стены во всем ее диком великолепии – и это было величественное зрелище, подобного которому Батен никогда не видел и уже не увидит… Нет, не так: увидеть-то увидит, и не раз, наверное, и разглядит все в подробностях, и увидит больше) чем в этот короткий первый свой полет, но это уже будет нечто другое. Другое по ощущениям, привычное, возможно, даже примелькавшееся. Во всяком случае – это будет уже не впервые.