Хроника Великой войны - Крюков Дмитрий Владимирович - Страница 70

Ульриг был одним из последних паскаяков во всей Вахспандии, кто узнал о событиях под Хал-мо-Готреном. В первый момент радости его не было предела. Вернувшись в выделенный ему Гостомыслом дворец, он накинулся на стражника-кочевника:

– Почему ты мне раньше не сказал, кретин? Ух! Злости на тебя не хватает! Пфедл – мой герой, мой любимый герой одержал такую победу! – Ульриг полез к кочевнику обниматься. – Дай-ка я тебя расцелую. Радуйся! Что ж ты стоишь как сноп?

Солдат попытался отгородиться от назойливого паскаяка алебардой, но тщетно – Ульриг подмял его и сжал в своих объятиях.

Облобызавшись со стражником, бывший король поспешил во дворец, где стал сочинять "Похвальную грамоту Пфедлу Огненному". В пылу он не замечал размашистых клякс, которые срывались с кончика пера. Фразы уже готовыми всплывали в голове. Однако, когда послание было готово, Ульриг вдруг вспомнил, что Пфедл не рядом с ним, а далеко на востоке и никто не отвезет ему грамоту. Бывший правитель отложил перо, подпер большую гривастую голову руками и впервые за много недель по-настоящему задумался. Кто он теперь? Никто. Да, Пфедл разгромил двухтысячное войско варваров под Хал-мо-Готреном, но это победа Удгерфа, а не Ульрига. Сын обошел отца. Теперь он по праву должен считаться властителем Вахспандии, державы, образованной Крейтером Великим. И Ульриг наконец смирился.

Глава вторая

Зима отступала, оставляя слежавшиеся сугробы. Снег подтаивал и свалявшимся, серым мехом падал с веток деревьев, обнажая их сырую черную кору. Лед на заливе Тогок стал тоньше и отливал опасной синевой. Сквозь него можно было увидеть волнение скованной воды. Длинными белыми нитями протянулись первые трещины. Они постепенно ширились, и наконец в первых числах весдора лед раскололся. Освобожденная вода неудержимым потоком хлынула через образовавшиеся щели. Затопляемые льдины взволновались и заходили ходуном. Движение началось далеко от берега, в море, но потом охватило все пространство залива. Начался ледоход.

Паскаяки разжигали костры, бросали горящие головешки в черные холодные волны, провожали зиму, уносящуюся на ледяных глыбах. Празднования длились целую неделю.

С теплом освободились многие дороги и потянулись к Морфину отряды. Удгерф всех встречал и привечал, не обращая внимания на давние обиды. Ему было приятно видеть прибывавших к нему паскаяков: воинов и обычных крестьян. Все они горели решимостью и шли в Морфин защищать свою землю. Однако особенно король радовался, когда приходили соммиты, ибо у Гостомысла подобных воинов не было и единственным, что бессмертный мог противопоставить натиску слоноподобных ящеров, была магия. Войско Удгерфа росло с каждым днем, и если после Хафродугского сражения два года назад оно насчитывало шесть тысяч, то в весдоре 149-го – уже двенадцать.

Перед королевским замком в Морфине было расчищено большое поле. Кое-где из последних сил цеплялся за землю снег. Почва была ещё непрогретой и по утрам твердой как камень, но в теплый день расползалась, делаясь похожей на грязь. На поле высилось несколько десятков столбов. На некоторых из них были грубо вырезаны лица. На одном было написано "Гостомысл Ужасный", на другом – "Чародей". Рядом с угрюмыми серыми стенами королевского замка стоял, подбоченившись, Урдаган Хафродугский. Бессмертный с удовольствием наблюдал за тренирующимися паскаяками. Старые герои учили молодых владеть оружием, уходить от стрел, стреноживать всадников. Дрались деревянными мечами, но воины, изображавшие кочевников, отнюдь не поддавались, а сражались в полную мощь. Неопытные ополченцы еле успевали уворачиваться от ударов, пока наконец кто-нибудь из героев не приходил новичкам на помощь и не стаскивал разошедшегося "кочевника" с коня. На столбах упражнялись настоящим оружием, нападая поочередно.

Урдаган смотрел, как несколько ополченцев с ожесточением набросились на "Чародея". Они кололи его, ширяли в бока, а деревянный болван молча стоял, пуча круглые глаза на обступивших его паскаяков. Бессмертный приблизился к упражнявшимся, тронул одного за плечо, взял у него топор и копье.

– Хорошо нападать, когда враг не двигается, – Урдаган обвел ополченцев строгим взглядом. – Только, если он стоит, он яйца выеденного не стоит. Противник сам в бою нападает, а оттого бить надо сразу, чтоб наверняка.

Держа в левой руке копье, а в правой топор, бессмертный несколько раз рубанул по воздуху, показывая, куда должна быть направлена сила удара. Паскаяки благоговейно следили за лезвием. Вдруг Урдаган подскочил, напрыгнул на "Чародея". Топор врезался в дерево, раздался треск – топорище обломилось, а лезвие осталось в истукане. Не растерявшись, бессмертный схватил копье обеими руками, чуть пригнулся и нанес прямой, лобовой удар. Наконечник копья до основания погрузился в тело "Чародея". Тогда Урдаган, мельком оценив крепость древка, потянул вверх. Ополченцы ахнули – восьмилокотный болван оторвался от земли и, насаженный на копье, поплыл над головами. Урдаган некоторое время подержал его в воздухе, любуясь своей работой, потом грохнул оземь. "Чародей" раскололся пополам. Паскаяки закричали, глядя на поверженного, изуродованного врага.

– Вот как! – бессмертный вернул копье ополченцу. – Славная штука. А вот топор никуда не годится.

Непобедимый герой Дуфал, наблюдавший за всем со стороны, приблизился к Урдагану и пожал ему руку:

– Хорошо ты его отделал.

– Отделать – не сделать, – скромно покачал головой бессмертный.

Удгерф с высоты крепостной стены окинул взглядом толпу. Она волновалась, колыхалась сотнями лиц. Все они смотрели на него. Удгерф набрал в легкие побольше воздуха и что было сил заорал:

– Хей, свободные паскаяки! Доколе нам терпеть на своей шее жалких людишек? Мы – как огромный бык, который тянет на себе хилого заморыша, вместо того чтобы скинуть его. Долго ли нам ждать? Это позор, когда какой-то Гостомысл Ужасный – тот, кто не смеет показать своего лица, попирает нашу землю, когда он издевается над нашими женами и детьми! Свергнуть его!

– О-а-а!! – заревела толпа.

Король заметил, как вскинулись вверх тысячи рук и заблистало на солнце оружие.

– Нас много – десятки сотен, так пойдем же в бой! Разобьем людей! – Удгерф говорил коротко, с частыми придыханиями, нещадно терзая голосовые связки. – Смерть тем, кто принес с собой смерть! Они сами выбрали свою судьбу! У нас уже есть прекрасный пример – Пфедл Огненный! Этот герой разбил две тысячи варваров! С семьюстами бойцами! Разве это не подтверждает нашу силу?! Да здравствует Вахспандия! Свободная Вахспандия! В бой, как это делали сотни лет до нас воины Крейтера Великого! Свобода! Ура!

Крик короля был подхвачен и покатился по рядам. Войско зашевелилось, готовое прямо сейчас двинуться на Хафродуг. Глаза Удгерфа разгорелись, он всматривался в простые лица паскаяков и видел в них твердость, боевой запал. Они стремились на войну, и король понял, что никакая сила не сможет удержать их.

Всадник с сожалением посмотрел на полукруглый обломок арки и на неровные бревна рухнувших ворот. Они были разрушены два года назад во время штурма Хафродуга. Новые ворота, сделанные небрежно и второпях, никуда не годились по сравнению со старыми. Створки еле держались, цепляясь железными петлями за развороченные гостомысловскими колдунами стены. Перекрытия наверху не было, лишь нелепо торчала половина расколовшейся арки. Зябко кутаясь в меховые накидки, показались несколько варваров. Отирая грязные лица, они уставились на приехавшего.

Всадник выглядел необычно: вместо плаща на нем была простая, но добротная шинель из серо-зеленого сукна; на голове красовалась фуражка с высоким ярким околышем, а у седла, где должен был находиться колчан, висел длинный чехол, из которого высовывался деревянный приклад. Варвары знали, что это ружье – огненное оружие антимагюрцев. В надежде выпросить у сытого посланника несколько медяков, они кинулись к нему, стали хватать за полы шинели, показывать пальцами в рот: