Ночное лицо - Андерсон Пол Уильям - Страница 4

Но необходимо помнить, что анархия, в этом случае, не обозначает аморфности. Общая культура Гвидиона была столь же сложна, как и любая другая, когда-либо развитая человеком. Что в свою очередь было парадоксально, ибо передовая наука и технология обычно растворяли традиции и упрощали межчеловеческие отношения. Тем не менее…

Толтека осторожно спросил:

— Как вы полагаете, какое воздействие на ваших людей оказал бы контакт с другими планетами? Планетами, где дело обстоит совершенно по-другому?

— Я не знаю, — ответил Даид, задумавшись. — Нам нужно больше данных и гораздо больше обсуждений, прежде чем даже попытаться предвидеть последствия. И я действительно думаю, что для вас постепенное знакомство с новыми обычаями и образом жизни может оказаться лучше, чем какая-нибудь внезапная перемена.

— Для нас? — Толтека был изумлен.

— Не забывайте, мы живем здесь уже давно. Мы лучше вас знаем Виды Бога на Гвидионе. Как мы должны быть очень осторожны, решившись войти в ваш дом, точно так же я советую быть здесь осмотрительными и вам.

Толтека не мог не сказать:

— Странно, что вы никогда не строили космических кораблей. Я прихожу к выводу, что ваш народ сохранил или восстановил все научные основные знания своих предков. А так как у вас достаточно большое население, достаточно экономических излишек, то вы смогли бы присоединить термоядерную установку к генератору, построить вокруг всего корабля корпус и…

— Нет!

Это был почти крик. Толтека резко повернулся, чтобы посмотреть на Даида. Гвидионец совершенно побледнел.

Через некоторое время краска снова прилила к лицу. Он ослабил руку, сжимавшую рычаг. Но, когда он ответил, глаза его все еще были устремлены вперед.

— Мы не используем атомную энергию. Солнце, вода, ветер, приливы и биоклетки, еще электроаккумуляторы для хранения энергии — этого достаточно.

Затем они оказались в городе. Даид вел автомобиль по широким, прямым проспектам, казавшимся несовместимыми с домами, заросшими виноградом и остроконечными красными крышами, парками и брызгавшими фонтанами. Видно было только одно большое здание — массивную конструкцию из расплавленного камня, зловеще возвышавшуюся над трубами. Прямо за мостом, с какой-то змеиннообразной грациозностью соединявшим берега реки, Даид остановился. Он уже успокоился и улыбнулся гостю.

— Мое жилище. Войдете?

Как только они ступили на тротуар, с карниза слетела крошечная алая птичка, которая, усевшись на указательный палец Даида, издала радостную трель. Он что-то пробормотал ей, несколько смущенно улыбнулся Толтеке и, показывая дорогу, прошел к передней двери. Она была отгорожена от улицы большим, в человеческий рост, кустом с молодыми звездообразными листьями. На двери был запор, массивный, но неиспользуемый. Толтека снова вспомнил, что на Гвидионе, очевидно, не было преступлений и что этим людям было очень трудно даже объяснить это понятие, когда пришельцы из космоса расспрашивали их. Открыв дверь, Даид повернулся и очень низко поклонился.

— О гость этого дома, который может быть Богом, самый желанный и любимый, входи. Во имя радости и здоровья, понимания, под Айнисом, Оной и звездами; да будут твоими здесь огонь, изобилие и свет.

Он перекрестился и, протянув руку, пальцем начертил крест на лбу Толтеки. Ритуал был очевидно древним, и тем не менее он не проглатывал слова, а говорил с огромной серьезностью.

Входя внутрь, Толтека заметил, что дверь была лишь облицована деревом. В основе же это была стальная плита, установленная в стены, имевшие — под отделочным гипсом — два метра в толщину и сделанные из железобетона. Окна были широкие; солнце струилось сквозь них и сверкало на полированном паркете, ко на каждом окне были стальные ставни Первая намериканская экспедиция докладывала, что это было типичное здание, но не смогли обнаружить почему. Из несколько уклончивых ответов на их расспросы антропологи сделали вывод, что это была традиция, передаваемая с самых ранних, диких времен, сразу после того, как колония подверглась разрушительной бомбардировке, и что такая мягкая и нежная раса не любила говорить о том времени.

Толтека забыл про это, когда Даид опустился на колени, чтобы зажечь свечу перед нишей. В раке находился металлический диск, наполовину золотой, наполовину черный с перемычкой между ними, Янь и Инь незапамятной древности. И все же с двух сторон она была обставлена книгами, как полноформатными, так и миниатюрными, с названиями наподобие «Применение биоэлектрических потенциалов в целях диагностики».

Даид поднялся.

— Пожалуйста, садитесь, друг дома. Моя жена ушла в Ночь.

Он в нерешительности помолчал.

— Она умерла несколько лет назад, и из всех моих дочерей только одна не замужем. Сегодня она танцевала для вас и поэтому будет поздно. Когда она придет, мы сядем ужинать.

Толтека взглянул на стул, на который жестом показал хозяин. Дизайн его был таким же рациональным, как у любого намериканского кресла, только сделан он был из бронзы и тисненой кожи. Он дотронулся до свастики, повторявшейся в рисунке.

— Как я понимаю, у вас нет украшений, которые не были бы символами. А это очень интересно; почти прямо противоположно моей культуре. Вы бы не отказались, просто ради примера, объяснить мне это?

— Конечно, — ответил Даид. — Вот это — Горящее Колесо, то есть солнце, Айнис, и все солнца во вселенной. Колесо кроме того представляет Время. Термодинамическую необратимость, если вы физик, — добавил он с усмешкой. — Переплетенная лоза — это крисоцветы, которые цветут во время первого сенокосного сезона нашего года и поэтому являются священными для того Вида Бога, который называется Зеленый Мальчик. Таким образом, вместе они обозначают Разрушающее и Восстанавливающее Время. Кожа дикого аркаса, принадлежащего осеннему Виду — Охотнице, и когда она соединяется с мальчиком, это напоминает нам о Ночных Лицах и, одновременно, о том, что Дневные Лица — это их оборотная сторона. Бронза, как сплав, созданный человеком, своим обрамлением говорит о том, что человек воплощает значение и структуру мира. Однако так как бронза от коррозии зеленеет, она также означает, что когда-нибудь любая структура исчезает, переходя в иную жизнь… — Остановившись, он рассмеялся. — Да, не нужны вам проповеди! — воскликнул он. — Послушайте, садитесь же. Да покурите. Мы уже знаем про этот обычай. Правда мы поняли, что сами этого не можем — некоторая генетическая тенденция, никотин для нас слишком сильный яд; но меня совсем не побеспокоит, если вы закурите. На этой планете хорошо растет кофе, хотите чашечку, или предпочитаете попробовать нашего пива или вина? Теперь, пока мы с вами, у меня к вам есть масса вопросов!

ГЛАВА 3

Большую часть дня Ворон рыскал по Инстару, осматривая город и изредка задавая вопросы. Вечером же он ушел из города и побрел по дороге, шедшей вдоль реки к морским дамбам. Его сопровождали двое его людей в бурнусах и конических шлемах, следовавших в двух шагах позади. Винтовки были закинуты на плечи. За спиной, на западе, чернели холмы, возвышавшиеся на фоне мерцающего золотого неба. В этом золоте света насыщавшем воздух и впитывавшемся в каждую травинку, река казалась лентой жидкого металла. Впереди, за полосой деревьев, восточное небо окрасилось в величественный фиолетовый цвет и задрожали первые звезды.

Ворон двигался неспешно. Он совсем не боялся того, что его могли поймать в темноте, на планете с восьмидесяти четырех часовым периодом вращения. Подойдя, к пристани, выступавшей в поток, он остановился, чтобы посмотреть поближе. Деревянные эллинги на берегу были построены так же прочно, как любой жилой дом и имели такие же красивые очертания. К пирсу были привязаны рыболовные суда — изящные и пышно разукрашенные, они тихо покачивались на журчащей воде. Ветер доносил чистый запах их улова вместе с запахом дегтя и краски.

— Оснащенный кеч, — заметил Ворон, — у них есть небольшие запасные двигатели, но я полагаю, что их используют в случаях крайней необходимости.