Парижское приключение - Эштон Элизабет - Страница 37

Письма, лежавшие у нее на коленях, вернули ее на грешную землю; но после письма матери, в котором та сообщала местные сплетни, ей показалось, что Вудлей находится на другом конце света. Миссис Сван выражала надежду, что Рени хорошо проводит отпуск, но сетовала, что дочь не написала подробнее о том, как прошел показ коллекции; она очень обрадовалась, когда узнала, что Рени погостит и дома, пока салон будет закрыт. Рени вздохнула и сунула письмо обратно в конверт. Мать расстроится, когда Рени скажет ей, что контракт не будет продлен, но она никогда не узнает о том, что произошло между ней и Леоном. Второе письмо было от Крис с длинным отчетом о ее жизни в Лондоне, которая, судя по всему, представляла собой сумасшедшую круговерть вечеринок и танцев; о своей работе Крис едва упомянула. Как обычно, самые важные новости Крис сообщила в конце, а их оказалось целых три:

P. S. Я поняла, что Трог единственный и неповторимый. Ты была права!

P. P. S. Любовь чудесна, и Трог тоже.

P. P. P. S. Трог говорит, что с нетерпением ждет, когда станет твоим зятем. Ты произвела на него неизгладимое впечатление, но не заставляй меня ревновать!

Рени, прочитав эти слова, рассмеялась, — впервые с тех пор, как она побывала на Рю де Жарден, она испытала неподдельное веселье. Ей понравился Чарлз, и она считала, что ее сестра будет счастлива с ним. Она впервые всерьез задумалась о будущем. Теперь оно уже не казалось ей таким туманным. Можно надеяться, что скоро у сестры будет свадьба, сама она вновь будет работать с Авой, может быть будут и другие зарубежные контракты. И хотя она больше не будет работать манекенщицей, но ей не нужно бросать свою работу. Вдобавок ко всему, Синклеры приглашали ее побывать у них в Канаде, и может быть, если удастся скопить денег, то она съездит туда.

«Европа — это замечательно, — говорил ей мистер Синклер, — но она такая маленькая. А что касается этой страны, то если ее засунуть в какой-нибудь уголок моей родины, то ее можно и не заметить. А если уж говорить о горах, то их в Новом Свете предостаточно — от Аляски до мыса Горн, и самых разных форм и размеров, — только как-то так получилось, что они не так известны, как эти глыбы рафинада».

Может, ей даже удастся обосноваться там и начать новую жизнь в новой для нее стране, где ее не будут тревожить воспоминания прошлого.

Она размышляла над этой идеей, когда рядом с кроватью зазвонил телефон и прервал ее грезы. Портье сказал, что господин… — она не смогла разобрать имени — в Люцерне говорили по-немецки, — просит ее спуститься вниз. У Рени пересохло во рту от предчувствия, сердце бешено заколотилось, ей стало и радостно и страшно.

— Как его фамилия? Я не расслышала, — сказала Рени. — Откуда он?

Но тут в комнату хлынула оглушительная музыка, которую извергал проходящий мимо пароходик, и она опять не расслышала слов портье, а когда, наконец смогла разобрать что-то, то он уже продолжал:

— …проделал долгий путь. Он звонил утром, но вы еще не приехали. Он спрашивал, не могли бы вы поторопиться, мадам.

— Да, — сказала Рени. — Я иду.

Это мог быть только Леон. Ему каким-то образом удалось разузнать, где она находится. Может, Джанин все-таки оставила адрес, и он бросился сюда, чтобы сказать ей, что не может жить без нее. Она подошла к туалетному столику и машинально пригладила волосы и подправила макияж. Она слышала, как колотится ее сердце, и впервые после встречи с Антуанеттой ее глаза сияли. Она быстро миновала коридор, панельную лестничную площадку и побежала вниз, вся переполненная радостным ожиданием.

Мужчина, стоявший у приемной стойки в вестибюле, нетерпеливо постукивал пальцами по стойке. Это был не Леон Себастьен, а Барри Холмс.

Рени остановилась, как вкопанная. Радостное волнение слетело с ее лица, сердце успокоилось.

— Барри! — воскликнула она. — Какими судьбами ты здесь?

Барри загорел и выглядел прекрасно. Его ярко-голубые глаза надменно скользнули по фигуре Рени. Побледневшая, в своем простеньком белом платье, она замерла на фоне полированных деревянных стен вестибюля и напоминала призрак. Маленький анемон, назвала ее однажды Джанин. Она была обескуражена и сникла, как сникает увядший цветок.

— У меня отпуск, — объяснил Барри. — Твоя мать сказала мне, что ты едешь в Люцерн, и я подумал, почему бы мне не навестить тебя.

— Вот и чудесно! — протянув руки, она подалась к нему. Хотя это оказался и не Леон, но все-таки ей приятно было увидеть Барри: ведь это ее старый друг, и он приехал из дома. Он взял ее за руки и снисходительно улыбнулся.

— Ну вот видишь, ты, наконец, заставила меня поехать за границу. Дело в том, что твоя мама немного обеспокоена. Говорит, что ты толком ничего не рассказываешь ей в своих письмах.

— Просто нет времени писать длинные письма. Ау меня все хорошо, — поспешно добавила она. — Пойдем на террасу, поболтаем и выпьем чего-нибудь.

Она направилась через холл к широкой террасе, вмещавшей в себя несколько столиков со стульями. Барри последовал за ней. Он был одет в серые фланелевые спортивные брюки и куртку, и в нем сразу можно было узнать англичанина.

Они сели за стол. Снизу неслось тихое журчание реки, на другой стороне ее зажигались уличные огни, расцвечивая своим золотом синеву сумерек. Подошел официант и, включив на их столе лампу под красным абажуром, молча застыл в ожидании заказа.

— Ну что, возьмем «Перно»? — озорно сказала Рени.

— Упаси Бог! Он слишком приторный. Я бы выпил сидра или пива.

Она посоветовала ему лагер [47], а для себя выбрала легкий херес, пока Барри неловко отсчитывал незнакомые купюры.

Потягивая пиво, он критически поглядывал на нее поверх пены.

— Не сказал бы, что отпуск пошел тебе на пользу, — грубовато произнес он. — Ты выглядишь как пушинка, кажется, что тебя вот-вот сдует ветром. Что, совсем вымоталась на этой чертовой работе?

Она отвела глаза и, глядя на реку, ответила:

— В Париже было очень жарко.

— Да уж, это не Северный полюс, — заметил Барри. Он рассказал ей, что миссис Сван с каждым ее письмом все больше беспокоится. Интуитивно она чувствует, что у Рени что-то не в порядке, и она не очень одобряет этот отпуск в компании незнакомых людей, поэтому она и попросила его съездить посмотреть, что происходит, и, может быть, даже привезти Рени домой. Это все, что Рени поняла из его сбивчивых объяснений. Барри сказал, что остановился в каком-то отеле недалеко от озера.

— Конечно, не в таком шикарном, как этот. — Он обвел глазами элегантную обстановку «Пилата». — Но там чисто и, слава Богу, все говорят по-английски.

— Это нормально, тут вес зависят от туристов, — сказала Рени.

— Н-да. — Он нерешительно посмотрел на нее. Красный свет лампы падал на ее бледное лицо, и она казалась ему бесконечно далекой. Сделав над собой усилие, он произнес:

— Рин, мне хотелось тебя увидеть, несмотря ни на что.

— Правда? Приятно слышать.

Неужели она смеется над ним? Он заметно напрягся.

— О, только не надо шутить, пожалуйста, — раздраженно сказал он. — Не можешь ведь ты и в самом деле думать, что у меня было что-то серьезное с Салли.

— А разве нет? — она помнила, какую боль он причинил ей тогда, и не хотела сейчас помогать ему.

— Конечно, нет. Я уже несколько месяцев не видел ее. Мы только один раз сходили с ней куда-то, потому что я злился на тебя из-за того француза.

— Пожалуйста, не надо! — быстро перебила она его. — Я все понимаю.

Вопросительно глядя на нее, он глотнул пива. Он выбрался в Швейцарию, так как решил восстановить их прежние отношения, но иначе, на своих условиях. Рени должна немедленно оставить эту работу, которую он просто ненавидит, а она почему-то так настойчиво цепляется за нее. Если она в расстроенных чувствах, как думает ее мать, то причина здесь может быть только одна — она раскаивается в своей глупости. Но сейчас Барри уже не был в этом уверен. Он посмотрел на ее руку. Она не носит его кольцо, но она и не вернула его. Барри недоумевал: как она поступила с ним? Ведь не думает же она, что он купит ей еще одно. И все же хорошо, что на ее левой руке не появилось другое кольцо. Наверно, что-то случилось с ней, — иначе откуда этот бледный потерянный вид? Ее блеск и радостная самоуверенность куда-то исчезли. И он мягко сказал ей: