Парижское приключение - Эштон Элизабет - Страница 36

Рени благодарно улыбнулась подруге и нежно сжала ее руку. Чтобы забыть Леона, потребуется что-то большее, нежели две недели в Швейцарии.

Предотъездные хлопоты и волнения целиком поглотили Рени. Она решительно отмела все мысли об Антуанетте и Леоне и написала короткое письмецо матери, в котором сообщила, что ей представилась возможность чудесно провести отпуск, и она приедет домой позже. Джанин говорила ей, что они по прибытии ненадолго остановятся в Люцерне, в отеле «Пилат». Мадам Дюбонне была счастлива присмотреть за вещами Рени, но Рени ничего не сказала ей о Люцерне.

— Но если вдруг понадобится связаться с вами? — настойчиво спрашивала мадам Дюбонне.

— Тогда позвоните в салон. Мисс Синклер должна сказать им, где нас можно найти, — быстро соврала Рени, прекрасно зная, что Джанин не скажет им ни слова. Про себя она считала все эти предосторожности излишними. Леон слишком рассердится, чтобы разыскивать ее. Ей очень хотелось попрощаться с ним, — он был так добр к ней, и было бы нехорошо уехать, не сказав ему ни слова. Она черкнула записку, которую он должен получить только в понедельник утром, уже после ее отъезда.

Дорогой месье Себастьян,

извините, но мне пришлось уехать от Вас. Скоро Вы узнаете почему и обрадуетесь. Спасибо за все то, что Вы сделали для меня.

Рени.

Но тут она обнаружила, что совсем забыла об одном человеке, который был здесь, и для которого ее отъезд был настоящим горем.

Она рылась в своих вещах и отбирала те, которые возьмет с собой в Люцерн, как вдруг услышала, что кто-то скребется в дверь. Открыв ее, она увидела убитую горем Колетт с букетиком увядших цветов.

— Это вам, мадемуазель. Тетя Марта говорит, что вы уезжаете, — детские губенки задрожали. — Но вы же вернетесь? Ну, пожалуйста, скажите, что вернетесь! Без вас мы с Гаем будем совсем одни.

Рени обняла девочку и завела ее в комнату. Она прижалась щекой к темной кудрявой детской головке. Хотя ей и удалось уверить мадам Дюбонне, что она вернется в салон, но обманывать ребенка Рени не могла.

— Cherie, я не знаю. Может быть, когда-нибудь.

— Значит, никогда, — уверенно сказала девочка и вздохнула. Ее лицо было не по-детски серьезным. Этот ребенок очень рано научился не верить туманным обещаниям. Рени лихорадочно думала, как утешить ее.

— Не плачь, ma petite [46], — сказала она. — Я пришлю тебе открытки. Ты ведь любишь получать открытки и письма, правда? А на прощание я куплю тебе подарок. Что ты скажешь о той кукле с набором платьев? Ты ведь всегда хотела иметь ее?

Колетт просияла.

— А мы ее сейчас купим?

— Да, мне нужно сходить в банк и кое-что купить. Ты можешь пойти со мной.

— Гай тоже очень расстроился, — намекнула девочка. Рени рассмеялась.

— Мы его не забудем. Сходи, приведи его, ему я тоже что-нибудь куплю.

Колетт побежала разыскивать брата, а Рени поставила цветы в воду и подумала о том, как легко утешился ребенок, стоило только пообещать ему игрушку, но какой подарок утешил бы ее? И тут же отогнала печальные мысли.

Поскольку дети были на каникулах и по обыкновению болтались без дела, они с радостью отправились с Рени. Когда были сделаны все покупки, Рени повела их в мороженицу, надеясь, что не встретит никого из знакомых, которые могли бы доложить о ней мадам Ламартин. Хотя это уже не имело никакого значения. Она больше не будет иметь дела с салоном Себастьена.

За мороженым Колетт рассказала ей, что когда у отца будет отпуск, они уедут.

— Мы всегда ездим в Ла Боль, — сказала она. — Там очень хорошо и много дюн. Вот было бы здорово, если бы вы поехали с нами!

У Рени сжалось сердце, когда она услышала это название. С тех пор как она жила во Франции, воспоминания часто больно ранили ее.

Но с женской непоследовательностью она сама искала их, — вечером, побуждаемая каким-то необъяснимым порывом, она отправилась прощаться с Парижем, — городом, который обещал ей так много, а потом предал ее, но был прекрасен в своем беспечном равнодушии. Она пошла в кафе на Елисейских полях, где Джанин впервые показала ей вечерний Париж. Она выбрала столик, за которым сидели две респектабельные немолодые туристки-англичанки. В кафе было людно, так что они не возражали против ее вторжения, а лишь украдкой с интересом поглядывали на нее, отметив про себя ее элегантность и шик, и решив, что перед ними настоящая парижанка. Она несмело улыбнулась им; ей очень хотелось быть такой же, как они, — они олицетворяли собой стабильность и надежность в противовес ее призрачному взлету.

Но очень скоро ее мысли были уже далеко. Пройдет совсем немного времени, и начнется осень с заморозками и багряно-золотыми деревьями. Как и деревья, она пережила свою весну, свой расцвет, но в отличие от них следующей весной ее уже не ждет второе рождение.

«Может быть, я приеду сюда, когда состарюсь, — думала она, — чтобы вспомнить, что такое быть молодой и любить, живя в этом чудесном городе, но вспомню об этом уже без боли».

Tout change, tout passe — все течет, все изменяется. Она подумала: интересно, сколько времени ей потребуется для того, чтобы забыть Леона. Год? Два? Десять лет? Перед ней простиралось унылое будущее, которое никогда не озарит любовь.

Сгущались летние сумерки, и когда Рени покинула кафе, в городе зажглись огни. Она пешком прошла по длинной авеню до площади Согласия. Некоторое время она стояла посреди оживленной площади, оборачиваясь то на север, то па юг, пытаясь навсегда запечатлеть в памяти этот вид. Ее взгляд задержался на обелиске. Ему столько лет! Он был свидетелем бесчисленных мелких трагедий, потерь и разочарований, и таких крупных, как войны и смерть. Вздохнув, она направилась к метро. Пора возвращаться в пансион. Ее парижское приключение закончилось.

ГЛАВА 7

Отель «Пилат» разместился в старинном перестроенном здании, которое возвышалось над рекой Реус в том месте, где она брала свое начало из озера Четырех Кантонов и дальше текла к Рейну, в своем стремлении от гор к морю. Это был изысканный дорогой отель. Белый фронтон здания украшали красивые фрески, изображавшие пасторальные сцены. Окна, смотревшие на озеро, дополнялись маленькими балкончиками из кованого железа, которые были даже в спальных комнатах. Пышным разноцветьем лета встречал Люцерн приезжающих. На темно-изумрудной глади озера переливались багряные отсветы, чистые улицы сияли белизной домов с одинаковыми красными крышами. Повсюду были цветы — розы, герани, петуньи, но встречались и более экзотические. За озером поднимались горы, их далекие вершины были окутаны дымкой тумана. Рядом тоже были горы — устремленный в небо конус Риджи и гора Пилат, давшая название их отелю. Среди ее скалистых вершин было зловещее озеро, в котором, как гласила легенда, утопился Понтий Пилат, в честь которого гора и получила это имя.

Рени сидела в своей спальне у открытой балконной двери и читала письма из дома. Это была ее первая корреспонденция после отъезда из Франции. Приехав сюда сегодня днем, она обнаружила, что ее уже ждут письма. Она быстро пробежала их глазами и отложила для более тщательного прочтения, зная, что перед обедом она сможет часок побыть одна.

Почти целую неделю она ездила по разным местам. Вместе с Синклерами они исследовали побережье Лимана, ненадолго останавливались в Лозанне, а затем, перевалив через горы и полюбовавшись озером Тун и Озерным краем, они наконец осели в Люцерне. Рени была переполнена впечатлениями, в ее памяти всплывали снежные вершины гор, лазурные озера, низкие шале, бурлящие водопады и урочища Альп. Она была рада этой передышке, которая давала ей возможность разобраться в своих впечатлениях. Хотя ее мечты, как и мечты Синклеров, прежде казавшиеся им совсем несбыточными, теперь осуществились, в этом земном раю Рени бродила как потерянная, — окружающая красота ошеломила ее, но не смягчила боль потери, которую она до сих пор ощущала.