Парижское приключение - Эштон Элизабет - Страница 16

— Знаю. — Рени слегка сжала руку матери.

За ланчем Крис без умолку говорила о квартире, которую она собиралась снять в Лондоне, где частым гостем, похоже, станет Трог. Миссис Сван, улучив момент, когда они остались с Рени наедине, спросила ее, что она думает о Троге.

— Мне он показался хорошим парнем, — сказала Рени. — Если бы только он был поопрятнее. Но привязанности Крис никогда не продолжаются долго.

Мать о чем-то задумалась.

— Мне кажется, что это может затянуться и его все же придется приучать к мылу. Я никак не пойму эту современную моду ходить нечесаными.

Рени рассмеялась.

— Это возраст такой — протест против крахмальных белых воротничков. Уверяю тебя, с годами это пройдет.

И все же Рени обрадовалась, узнав, что в эти выходные художник не приедет. Вряд ли Барри одобрил бы его наряд.

Днем они должны были опробовать моторную лодку.

Увидев восторженно светящиеся глаза Майка, Рени не выдержала и уговорила Барри взять его с собой. А потом и Крис, забыв о своей неприязни к Барри, захотела испытать новые ощущения, и ее взяли в команду с условием, что она будет сидеть в кабине катера с Майком и присмотрит за ним; но в конце концов вышло так, что следить за братом пришлось Рени, в то время как Крис с развевающимися на ветру волосами стояла на палубе словно Валькирия, спешащая на поле боя. На полной скорости они промчались из конца в конец искривленного узкого залива до открытого моря, там развернулись и, оставив за собой белый пенящийся водоворот, помчались обратно.

— Это было что-то! — восторженно восклицала Крис, пока они привязывали лодку к причалу. Майк, истинный сын моряка, был возбужден и назойливо уточнял, когда он сможет сам управлять лодкой. Только Рени чувствовала легкое головокружение и тошноту, но она знала, что ей придется справиться с морской болезнью, так как Барри явно намерен был проводить все свободное время на море.

«Когда станет теплее, мне понравится больше, — уговаривала она себя. — И наверное, мы не всегда будем носиться с такой сумасшедшей скоростью».

Они вернулись в Лондон в воскресенье вечером, а утром в понедельник произошло событие, подобное взрыву бомбы. В большом коричневом конверте, обклеенном французскими марками, были анкеты, которые ей предстояло заполнить, запрос из иммиграционного бюро с просьбой прислать двенадцать фотографий в профиль и отпечатанное на машинке письмо из салона Себастьена с неразборчивой подписью внизу, которая могла быть и подписью Леона. В нем говорилось, что ее ждут в апреле.

Рени ошеломленно смотрела на бумаги — она слишком быстро свыклась с мыслью, что ее безрассудный поступок не будет иметь последствий. Леон со своей стороны не сомневался, что она сдержит обещание, и воспоминание о том, как она дала ему «слово англичанки» обожгло ее. Теперь нужно было держать это слово. Она отчаянно пыталась собраться с мыслями. После того как они расстались с Леоном, у нее состоялась помолвка с Барри, так что ему можно дать понять, что она уже не свободна и не может принимать самостоятельных решений. Барри подскажет, как ей поступить, и могут ли на нее подать в суд за разрыв контракта. Ей не верилось, что Леон дойдет до того, чтобы тащить ее в суд, но ее смущало то, что она вынуждена нарушить свое обещание. Да, наверное он преодолел изрядные трудности, прежде чем получил все необходимые бумаги; но тут уж ничего не поделаешь, — она принадлежит в первую очередь Барри. Она с ужасом поняла, что должна будет сейчас же рассказать ему все, что произошло между ней и Леоном, и он назовет ее круглой дурой.

Рени позвонила ему в офис, что уже само по себе было плохим началом, потому что он не любил отвечать на личные звонки на работе. Она сказала ему, что им нужно увидеться как можно скорее. Он нехотя согласился зайти к ней после своих вечерних занятий, хотя ему никогда не нравилось приходить в ее квартиру вечером, — Барри боялся сплетен. Она не могла понять, кому здесь сплетничать, — хозяйку дома совсем не волновало, кто и когда приходит к ее жильцам, но Барри никак не хотел этому верить.

Она придала своей комнате как можно больше уюта: передвинула кресло поближе к электрическому камину, так как по вечерам было еще холодно, поставила на стол свежие цветы и разложила около газовой плиты все необходимое для кофе. Она надела одно из своих лучших платьев приглушенно-зеленых тонов, очень простое, но красивого покроя, которое досталось ей за небольшие деньги после того, как она снялась в нем для магазина готового платья. Она тщательно привела в порядок лицо, наложив минимум макияжа, зная, что Барри терпеть не может раскрашенных девиц.

Барри проявил обычную пунктуальность и пришел ровно в десять. Он отказался от кофе, подозрительно посмотрел на ее элегантный вид и быстро опустился в кресло.

— Что все это значит? Ты заставляешь меня тащиться через весь Лондон в такое время.

Она присела на ковер у его ног и доверчиво облокотилась о его колени.

— Барри, я в беде. Я повела себя как безмозглая курица и надеюсь, что ты посоветуешь, что мне теперь делать.

— О Господи! Рени, что случилось?

Она рассказывала ему все без утайки, и его лицо становилось все более мрачным. Парижские бумаги лежали на столе рядом с ним, а подписанную ею копию договора Рени положила сверху. Когда она закончила свое повествование, он взял бумагу в руки и пробежал глазами.

— Почему ты не рассказала мне все это раньше?

— Я была уверена, что он все забыл, и мне не хотелось признаваться тебе в том, что я была такой идиоткой.

Он отбросил бумагу и посмотрел на Рени, — взгляд его голубых глаз был каменно-тяжелым.

— Ты поступила хуже идиотки, ты солгала. Наверняка у тебя много чего было с этим парнем, если он готов ради тебя пойти на такое. Ты же никогда не работала манекенщицей.

— Я знаю… Я говорила ему… Барри, между нами ничего не было, просто он ненормальный.

Барри схватил ее за плечи и тряхнул ее.

— Теперь мне понятно, почему ты приехала с сияющими глазами, — процедил он. — Ты влюбилась? В этого французского кобеля? Так, да?

Рени бросило в жар.

— Нет! Как я могу влюбиться в человека, которого знаю всего несколько дней?

— Как известно, такое иногда случается, — сказал он, отпуская ее. — Ты слышала когда-нибудь историю о Ромео и Джульетте?

— Но их же не существовало в реальности, это же пьеса. Барри, у меня ничего не было с Леоном Себастьеном. Я… Да он даже не нравится мне.

— Но ты подписала эту бумагу?

— Я же сказала: я сделала это из-за ребенка. Он нетерпеливо махнул рукой.

— Нужно с большим уважением относиться к закону и порядку. Это самое неубедительное оправдание из всех, что я слышал!

Она всегда подозревала, что он не поймет ее чувств по отношению к Пьеру. Она попробовала зайти с другой стороны.

— Я не хочу ехать в Париж.

— Чепуха! Тебе всегда хотелось в Париж. Я просто не понимаю тебя, Рин, — он встал и принялся расхаживать по комнате. — Все это совершенно не похоже на тебя. Я всегда считал тебя такой разумной, такой уравновешенной… Но все женщины теряют голову, когда затронуты их чувства.

— Наша помолвка все меняет. Теперь он не может рассчитывать на мой приезд, — сказала Рени, выставляя свой главный козырь.

— А я-то не мог понять, с чего ты вдруг изменила свое мнение, — ответил ей Барри. — Да, теперь я с тобой. — Он заговорил обвиняющим тоном: — Ты думала, что подготовишь для себя линию отступления. Ты вообразила себе, что когда этот французский Казанова вышвырнет тебя, я все еще буду тебя дожидаться. Неужели ты и в самом деле думаешь, что я потерплю такое?

Он словно влепил ей пощечину; она побледнела и, задыхаясь, произнесла.

— О Барри! Как ты можешь говорить такие ужасные вещи! Но это неправда, ты же знаешь, это неправда!

Молчание повисло между ними. Они слышали тиканье часов на каминной полке и нескончаемое отдаленное громыхание лондонских улиц.

Рени взяла себя в руки и сделала еще одну попытку.