Путь Шеннона - Кронин Арчибальд Джозеф - Страница 23

– Не бойтесь, пожалуйста, – сказал я. – Я ничего не собираюсь у вас красть.

Она все никак не могла откашляться и выплюнуть косточку.

– Ах, мистер Шеннон… я так рада вас видеть… я как раз думала… об этом ужасном недоразумении… и не могла сообразить, как это уладить.

– А я думал, что вы занимаетесь.

– Да, конечно, – призналась она и слегка покраснела. – Правда, не очень усердно. У меня через месяц экзамены. – Она вздохнула. – А дело совсем не двигается.

– Может быть, вам следует проветриться, – предположил я. – Я приехал на мотоцикле Люка. Хотите прокатиться?

Глаза ее заблестели.

– С огромным удовольствием.

Она поспешно вскочила. Я нагнулся и – хотя она вовсе в этом не нуждалась, так как была легка и проворна, – помог ей взобраться на стену. Мы спрыгнули с другой стороны. А через минуту она уже сидела на багажнике, я нажал ногой на стартер, и мы помчались.

Был солнечный августовский день, и, подстрекаемый ярким солнышком и чудесной быстротою машины, а также какой-то непонятной тоской по милым сердцу местам, я промчался по извилистым блейрхиллским улочкам и направил наш путь в деревню Маркинш, что на южном берегу Лох-Ломонда. Местность вокруг была прелестная: на покатых предгорьях Дэррока переливалась колосистая пшеница, алели участки, засеянные маками. По плодородным склонам Гаури раскинулись сады, где деревья гнулись под тяжестью спелых груш, яблок и слив, и сборщики плодов, наполнявшие, будто играючи, привязанные к поясу корзины, при нашем приближении прекращали работу и махали нам вслед. Я обернулся через плечо и, перекрывая свист ветра, крикнул моей спутнице:

– Хорошо, правда? – Тут машину, к нашему великому удовольствию, несколько раз подбросило, и мы едва не налетели на остановившуюся повозку фермера. – Вы здорово держитесь. Наверно, часто ездите с Люком?

Почти приложив губы к моему уху, она прокричала:

– Да, очень часто. – Но по ее тону чувствовалось, что предыдущие прогулки не могут идти ни в какое сравнение с этой: ведь Люк – всего лишь брат, а то, что происходит сейчас, нечто неповторимое. Все острее и острее ощущал я кольцо ее рук, обвившихся вокруг меня, легкое прикосновение ее тела к моей спине, ее щечку, прижимавшуюся к моей лопатке, чтобы укрыться от ветра.

Около пяти часов мы выскочили на гребень Маркиншевых холмов и увидели впереди озеро, спокойное, без единой рябинки: в нем, как в зеркале, отражалось безоблачное темно-синее небо, а по берегам вздымались густо поросшие лесом холмы, переходившие вдали в остроконечные голубоватые горы. Прорезая тихую водную гладь, протянулась цепочка маленьких зеленых островков, словно ожерелье из нефрита, а на ближайшем к нам берегу приютилась группа белых домиков, окруженных жимолостью и дикими розами.

Это была деревня Маркинш, излюбленное место моих вылазок в детстве, куда я часто приезжал – один или с моим другом Гэвином Блейром – в поисках утешения для израненной души. И сейчас, когда мы спускались с холма по покатой, извилистой дороге, меня вновь – и сильнее, чем прежде, – охватил неуемный восторг при виде этого сонного, всеми забытого местечка, погруженного в летнюю тишь, пропитанного запахом жимолости, где лишь гудят пчелы да изредка всплеснет рыба в мелководье, где единственное живое существо – пес колли, дремлющий страж, растянувшийся в белой пыли у маленькой пристани, куда раз в неделю причаливает крошечный краснотрубый пароходик, курсирующий по озеру.

В конце коротенькой деревенской улицы я остановил мотоцикл, и мы, совсем одеревеневшие и несколько смущенные, сошли с машины, которая, хоть и дымилась и пахла перегретым маслом, доблестно выдержала жару и нагрузку этого дня.

– Ну-с… – сказал я. Мне почему-то трудно было встречаться с Джин взглядом после того ощущения близости, которое возникло между нами во время поездки. – Отлично прокатились. Надеюсь, после такой поездки вы с удовольствием выпьете чаю.

Она внимательно огляделась по сторонам, но, не обнаружив в деревне ни одной харчевни, с улыбкой, как к доброму другу, повернулась ко мне.

– Здесь очаровательно. Только покушать, к сожалению, негде.

– Но не могу же я допустить, чтобы вы голодали! – Я повел ее к маленькому белому домику, крайнему в ряду других таких же, где над крыльцом, почти сплошь увитом ползучими пунцовыми фуксиями, висела выцветшая вывеска с загадочным словом «Минералка», что в этих северных местах означает «безалкогольные напитки».

Я постучал в дверь, и на пороге тотчас появилась маленькая сгорбленная женщина в темном клетчатом платье.

– Здравствуйте. Не могли бы вы напоить нас чаем?

Она посмотрела на нас и обескураживающе покачала головой:

– Нет, нет. Я торгую только газированной водой… Лимонад Рейда и Барровский «Богатырский пунш».

Моя спутница бросила на меня взгляд, говоривший: видите, я была права.

– Вы удивляете меня, Джейнет. Сколько раз вы угощали меня чудесным чаем. Неужели не помните, как мы приезжали сюда удить рыбу… с Гэвином… какого мы тогда лосося вам поймали?.. Ведь я – Роберт Шеннон.

Услышав, что ее называют по имени, старушка вздрогнула, а затем пристально, точно знахарка, вгляделась в меня и даже вскрикнула от радости – так обычно вскрикивает не очень жалующий незнакомцев шотландец при виде друга, которому всегда бывает рад.

– Господи боже милостивый! Да если б у меня были очки, уж я всенепременно узнала б тебя. Ну конечно же, это Роберт.

– Он самый, Джейнет. А это мисс Лоу. И если вы закроете перед нами дверь, мы исчезнем и никогда больше сюда не вернемся.

– Да ни за что я этого не сделаю! – горячо воскликнула старушка. – Нет, нет. Боже упаси. Через десять минут вы будете пить лучший чай в Маркинше.

– А вы можете подать нам его в саду, Джейнет?

– Еще бы! Ну и дела! Роберт Шеннон, подумать только: совсем взрослый и уже доктор… Да, да, нечего отпираться-то. Я про тебя читала в «Ленокс геральд»…

Так, ахая и восклицая, Джейнет провела нас в садик за домом и тотчас побежала в свою темную кухоньку – через открытое окошко мы видели, как ее маленькая согбенная фигурка возится с большой железной сковородкой.

Вскоре мы уже сидели под сенью деревянного трельяжа за столом, уставленным благодаря ее усердию и стараниям простыми, но очень вкусными блюдами, которыми я так любил лакомиться здесь много лет назад: горячие пирожки и свежесбитое домашнее масло, только что сваренные яички, вересковый мед в сотах и крепкий черный чай. Джин, закрыв глаза, благоговейно прочитала молитву, затем непринужденно и с аппетитом принялась уплетать здоровую деревенскую пищу.

Сначала старая Джейнет суетилась возле стола, горя нетерпением узнать, как я живу, и со свойственной ей проницательностью поглядывала на нас, приводя в немалое смущение своими вопросами. Однако через некоторое время, подлив кипятку в чайник, она ушла. Мисс Джин тотчас вздохнула с облегчением и повернулась ко мне.

– Как здесь чудесно! – с бесхитростной радостью воскликнула она. – И подумать только, что всего этого могло бы не быть. Если бы я тогда, у Гранта, не предложила вам дружбу… Вы и представить себе не можете, чего мне это стоило… Меня всю трясло.

– Вы жалеете об этом?

– Нет. – Она слегка покраснела. – А вы?

Не сводя с нее взгляда, я молча покачал головой; она опустила глаза, и эта ее застенчивость – совсем как в тот раз, на Фентаер-хилле, когда я прошел мимо нее, такой грустной и одинокой, – вызвала во мне прилив нежности. До чего же она была хороша сейчас, в этой деревенской глуши, разрумянившаяся от ветра, милая и невинная! В ней было, пожалуй, что-то цыганское: темно-каштановые волосы, перехваченные коричневой ленточкой, темно-карие глаза и лицо, такое смуглое, усыпанное крошечными веснушками.

Взволнованно поигрывая чайной ложечкой, она заметила – видимо, чтобы перевести разговор на обычные темы:

– Чувствуете, как пахнет жимолостью? Наверно, она растет где-нибудь здесь, в саду.

Я промолчал, хотя запах цветов, или что-то куда более сладостное, будоражил мою кровь. Охваченный неясным, новым для меня чувством, я попытался направить свои мысли в более спокойное русло: стал думать о своей научной работе, о бесчисленных вскрытиях, которые я спокойно делал в морге, когда работал на кафедре. Ну как после всего этого мне могло показаться прекрасным человеческое тело? И все-таки – увы! – могло. Тогда я в отчаянии подумал об амебах, одноклеточных простейших организмах: если их поместить рядом под микроскоп, они инстинктивно притягиваются друг к другу. А ведь у меня есть разум, понимание, воля, так неужели я не могу противостоять этому слепому чувству? И вдруг у меня невольно вырвалось: