Дороги. Часть вторая. - Йэнна Кристиана - Страница 78

Ландзо летал в патрули вместе со своим учителем и другом — Валтэном. Жениться он, похоже, не собирался — или не было кандидаток.

Все вели себя так, словно вздохнули с облегчением — не было больше войны. Все хорошо, можно жить нормально, работать, развлекаться...

И только Арнис упорно продолжал систематизировать сведения о сагонах. Казалось, его ничто больше не волнует. Лишь маленький Эльм — и страстное желание понять, что движет врагами от века. Все было не так уж просто. Сам Арнис был убежден в гипотезе, изложенной Иосту — но что-то и противоречило ей, были какие-то зацепки среди многочисленных свидетельств о сагонах, которые позволяли думать иначе.

Арнис хотел бы подключить к этой работе своего учителя-социолога, Тэрвелла Тина, но многие сведения относились к разряду секретных... хотя что уж скрывать от столетнего Тина, он вряд ли когда-то покинет Квирин.

Арнису приходилось справляться в одиночку — помощь Ильгет не в счет, в методологии исследования она ничего не понимала. С ней можно было, конечно, порассуждать о целях и планах сагонов, об их психологии...на чисто любительском уровне.

Арнис видел одну ошибку Ильгет да и других тоже. Друзья относились к сагонам с резким эмоциональным отталкиванием. Да и как еще относиться к врагам?

Это своего рода защита — но в информационной войне эмоции всегда вредны. Резкая отрицательная эмоция может легко перейти в свою противоположность. Арнис старался сохранять трезвый рассудок, думая о сагонах — как бы это ни было трудно.

Деятельность накладывает на человека неизгладимый след. Если много лет заниматься одним и тем же, очень трудно сменить свой взгляд на это. После многих лет войны ненависть и отталкивание по отношению к сагонам въелись в кость и плоть. Но сагон, с его силами, вполне способен эту ненависть обратить в свою противоположность.

Надо попробовать разобраться логически...

Но логически пока выходило с трудом. По логике сагоны были правы. Противно было подумать об этом — гибель человеческого мира... Но если это — ради рождения чего-то большего? Может быть, ради приближения к Богу... Да, не тому Богу, как о Нем учит церковь. Но может быть, церковь ошибается?

Арнис старался гнать от себя страшные мысли. Ему меньше всего хотелось посвящать во все это Ильгет — пусть он неправ, пусть она должна знать об этом, ведь в следующий раз ей самой придется говорить с сагоном. Просто страшно было подумать — внушить ей вот сейчас эти тягостные сомнения.

Во всяком случае, не во время грудного вскармливания...

На Квирине в 60 лет люди еще летают. Это не возраст. Часто гибнут молодые по статистике, потом, после некоего возрастного порога, почему-то эстаргов выживает больше. Может быть, становятся осторожнее, просто опытнее? А уж если посчастливится дожить до 60-70 лет — тебе обеспечена не просто спокойная и долгая, но и вполне активная старость. Трудно определить на вид, 100 лет человеку или еще только 55. Геронтология позволяет продлить активную счастливую жизнь до 100 и даже до 120 лет. Ну конечно, после 70 в Космосе работать невозможно. Но активный спорт, туризм, просто полеты на безопасные планеты в качестве пассажира — да сколько угодно.

А ведь Дэцину уже 63, подумал Арнис. И то не все это знают. Он так тщательно скрывает все, что касается собственной жизни. Хотя здесь-то уж какие секреты? Кстати, Дэцин был единственным из знакомых, кто ничего не рассказал Арнису о своих контактах с сагоном.

Дэцин поймал взгляд Арниса и молча подмигнул. Арнис улыбнулся.

Командир сидел на камушке, рассеянно глядя на воду бурлящего под ногами ручья. Как всегда, очень прямо сидел, сухой, тощий, невероятно ловкий. Темные глаза энергично блестят. Арнис присел на соседний валун.

Дети кричали там, на полянке, и там где-то Ильгет сидела с Мари и малышом на травке, тихо разговаривая. Арнис не хотел мешать. Хотя, наверное, и не помешал бы. Остальные бойцы затеяли игру в пИлу, и мяч летал, свистя в воздухе, как ядро визарской древней пушки... из детей бы не задели никого, а то ведь зашибут.

Хорошо было сидеть с Дэцином и молчать. Даже лучше — не говорить ничего. Потому что все ясно, и все, что можно сказать — лишь ухудшит ситуацию.

Дэцин наклонился к ручью, высматривая что-то в воде. Опустил туда ладонь.

— Мальки, — сказал он, глянув на Арниса, — резвятся.

Арнис кивнул. Ему вдруг захотелось до смерти сказать Дэцину что-нибудь очень хорошее. Ласковое. Но как скажешь — и что?

Почему мы все так не любим его? Друг друга — да, любим. Все мы как братья и сестры. А вот Дэцину не скажешь — брат. Он всегда держится отстраненно. Он никогда нас не подводил, его приказы разумны, его не в чем упрекнуть... За что же его так все не любят?

Не так. Не то, чтобы к нему плохо относились. Просто... Арнис поискал слово... он нам как чужой.

Но у него ведь никого нет кроме нас. Нет семьи... Был, вроде, друг, но что-то давно уже его не видно. В последний раз Дэцина никто и не встречал с акции. Получается, он один совсем.

Но все попытки поговорить с ним откровенно, приблизиться — натыкаются на вежливое, холодное молчание и односложные ответы. Неужели ему и не нужен никто? Что же он, машина — просто боевая идеальная машина, отличный тактический циллос — и простое человеческое тепло ему не нужно? Или нужно, но он просто не умеет... такое ведь тоже может быть? Не умеет быть рядом, не умеет дружить. А может, мы все слишком молоды для него, даже Марцелл моложе на 15 лет.

А ведь он, пожалуй, самый странный из всех моих знакомых, подумал Арнис. Это как-то не бросается в глаза. Об этом не задумываешься. Но вот как подумаешь... Очень странно становится.

— Как твоя работа? — вдруг спросил Дэцин. И Арнис понял, что ждал все это время подсознательно — когда дектор заговорит первым.

— Дэцин, — сказал Арнис, — ты знал, что сагоны занимаются прогрессорством?

Он взглянул на командира в упор. Тот покачал головой.

— Предположения такие были. Тебе удалось это доказать?

— Пока нет. Но очень похоже на правду.

— Я читал твой отчет, — мягко сказал Дэцин.

— Я понимаю, что ты читал.

Арнис помолчал. Потом спросил.

— А что, если это довести до сведения всех... Ты думаешь, наши потери резко увеличатся? Ну да, от такого трудно отказаться. Самому стать сверхчеловеком...

— Но ты же отказался? — заметил Дэцин.

— Но это очень трудно обосновать. Понимаешь... Да, поначалу кажется, что легко. Как это — пожертвовать целым человеческим миром? Своей родиной, друзьями, родными, детьми? Да вообще... всей нашей историей, цивилизациями, культурами. Ведь все это превратится в ничто. А потом... — Арнис вздохнул, — потом понимаешь, что все это — и есть ничто.

Он посмотрел вокруг.

— Я люблю все это... люблю детей, ручьи вот эти, собак, море, небо. Дом свой люблю. Ильгет. Я очень, очень люблю эту жизнь. Каждый ее миг. Людей люблю. Но прав ли я в этом? Ведь все это преходяще, все — лишь на мгновение, а любить нужно — жизнь вечную. А то, что предлагает сагон... он ведь многое не в словах сказал, я только сейчас понимаю... пока неясное, но восхождение вверх. Не застой, но эволюция. Не просто мольбы к Богу, но реальное приближение к Нему. Вхождение в мир духовный. Ведь Дэцин, Бог нам тоже не обещает сохранения вот этого, бренного...

— Ну не совсем так. Будет воскресение во плоти, будет новое небо и новая земля, — возразил Дэцин.

— Да, но новое! Может быть, я слишком привязан к этим, земным благам?

— Арнис... ты с отцом Маркусом говорил? — встревоженно спросил Дэцин. Арнис вздохнул.

Вот потому с Дэцином и невозможна никакая близость. Только начни с ним говорить по душам — сразу отправляет к психологу или священнику. Лечись иди, дорогой!

— Говорил?

— Нет. Об этом — нет. Но ведь это секретная информация.

— Да, — Дэцин кивнул, — тут ты прав. Пожалуй, лучше не говори, а то неизбежно придется объяснять, в чем дело. Так вот, то, что ты несешь, дорогой — это ересь. Это я тебе на правах обычного мирянина тоже могу сказать. Какое восхождение к Богу? Через развитие парапсихологических способностей? Через контактирование с тонким миром? Знаешь, к кому такое восхождение может быть? Какой тогда был смысл в воплощении Христа, в распятии... В Искуплении наших грехов? Если можно просто, так сказать, развиваться и достичь якобы Бога — без всякого Искупления? Без Христа вообще?