Психиатрическая власть - Фуко Мишель - Страница 76

С наступлением кризиса болезнь обнажается в своей истинности; таким образом, это не только момент скачка, но также и момент, когда болезнь, я бы сказал, не «раскрывает» истину, которую до этого таила в себе, но свершается в том, что и составляет ее собственную, внутренне ей присущую истину. До кризиса болезнь может быть той или иной, она, в сущности, никакая. Кризис — это реальность болезни, становящейся в известном смысле истиной. И врач должен вступить в дело именно в этот момент.

Ведь какова в рамках техники кризиса роль врача? Он должен рассматривать кризис как подступ, практически единственный подступ к болезни. Кризис с его переменной продолжительностью, силой, разрешением и т. д. определяет характер вмешательства врача.30 Врач призван предвидеть кризис и, зная, когда он наступит,31 ждать этого дня, чтобы именно тогда дать бой и победить,32 позволив тем самым природе одержать верх над болезнью; иначе говоря, функция врача состоит в усиле-

283

нии энергии природы. Причем если чрезмерно усилить энергию природы, борющейся с болезнью, то может случиться непредвиденное. У болезни, в некотором роде истощенной, окажется недостаточно сил, чтобы вступить в бой, кризис не наступит, и чреватое гибелью состояние сохранится; поэтому следует тщательно соблюдать равновесие. Если дать природе слишком много сил, если ее мощь перейдет некоторый предел, то станут особенно яростными и движения, которыми она будет изгонять болезнь, так что больной окажется под угрозой гибели от самой этой ярости природы в борьбе с его болезнью. Не следует, таким образом, ни слишком ослаблять болезнь, которая тем самым может как бы избежать кризиса, ни слишком усиливать природу, ибо тогда кризис может оказаться слишком жестоким. И врач, как вы понимаете, выступает в рамках технологии кризиса не столько как проводник терапевтического вмешательства, сколько как ведущий и арбитр кризиса* Он должен предвидеть кризис, знать соотношение сил, предполагать вероятный исход и всячески способствовать тому, чтобы кризис начался в благоприятный день; ему должны быть ясны предзнаменования кризиса, и, зная, какой будет его сила, он призван сбалансировать борющиеся силы чтобы ход кризиса был именно таков, каким он должен быть.

Техника кризиса в древнегреческой медицине, таким образом, аналогична в своей общей форме технике судьи, арбитра в разрешении юридической тяжбы. В этой технике выпытывания присутствует своего рода юридическо-политическая модель, матрица, в равной степени приложимая и к поединку участников тяжбы в суде, и к медицинской практике. И в последней, так же как и в практике судебной, есть дополнительное осложнение: ведь врач как вы понимаете не лечит нельзя даже сказать, что он непосредственно борется с болезнью поскольку соперником болезни выступает природа; врач предвидит дату кризиса оценивает противоборствующие силы старается слегка изменить ход поединка или как минимум соотношение сил и в случае победы природы побеждает Выполняя роль арбитра врач и сам, в свою очередь, оказывается под судом — если вспомнить,

*В подготовительной рукописи к лекции М.Фуко добавляет: «и скорее следит за соблюдением правил, чем за происходящим».

что первым значением слова «кризис» как раз и является суд,33 и болезнь как бы выносит себе в день кризиса приговор, — под судом избранной им тактики боя, в котором может выйти победителем или побежденным болезнью.

В своем собственном бою с боем природы и болезни, в бою второго уровня, врач побеждает или терпит поражение с точки зрения описанных внутренних законов болезни и вместе с тем по отношению к другим врачам. И здесь опять-таки возможно сравнение с юридической моделью. Как вы знаете, судьи, если они судили плохо, могли подвергнуться дисквалификации и сами становились подсудимыми, которых оправдывали или приговаривали; практиковалось даже своего рода публичное состязание между противниками, правилами боя и судьей. Это двойное состязание всегда характеризовалось публичностью. И медицинское обследование, как можно судить о нем от Гиппократа до знаменитых мольеровских врачей — о значении и статусе которых, впрочем, можно спорить, — тоже неизменно проводилось с участием нескольких медиков.34 Другими словами, одновременно шли поединки природы с болезнью, врача с самой этой борьбой природы и болезни и врача с другими врачами.

Они сидели рядом, и каждый высказывал свое мнение по поводу того, когда наступит кризис, как он будет протекать и чем закончится. Известный рассказ Галена о том, как он добился успеха в Риме, при всем своем автоапологетическом характере кажется мне очень показательной иллюстрацией к этой своеобразной интронизации врача. Молодой и никому не известный врач из Малой Азии приезжает в Рим и принимает участие в медицинском состязании по поводу некоего больного. И после разноречивых предсказаний других врачей он, Гален, говорит, осмотрев молодого пациента: в ближайшие ДНИ у него начнется

кРИЗИС эТОТ КРИЗИС ВЫрЭ.ЗИТСЯ в носОВОМ кООВОТСЧСНИИ и KDOBb

будет течь из правой ноздри Предсказание оправдывается и по словам Галена все присутствовавшие врачи один за другим молча уходят35 Таким образом медицинский поединок был од новременно и поединком врачей собой

Присвоение больного единственным врачом, появление семейных врачей, изоляция пары врач—больной стали следствием целой серии экономических, социологических и эпистемологи-

284

285

ческих трансформаций медицины, а в медицине выпытывания, ключевым элементом которой являлся кризис, состязание врачей было столь же обязательным, как и поединок природы и болезни. Таким образом, в медицине, которая, повторю, в отличие от алхимии не была совершенно чуждой эволюции научного знания, но развивалась бок о бок, пересекалась, переплеталась с ним, на протяжении очень долгого времени заявляет о себе технология истины-выпытывания, истины-события.

Еще несколько слов на этот счет. Усиление другой серии, доказательственной технологии истины, произошло, разумеется, — и судить об этом можно по той же медицине, — не вдруг, не как некое радикальное переустройство. Конечно же, такого рода революции не походят друг на друга в медицине и астрономии, в судебной практике и ботанике. И все же можно сказать вот что: проводниками этой трансформации технологии истины, по крайней мере в том, что касается эмпирического знания, послужили два процесса.

Во-первых, переход от технологии истины-события к истине-доказательству был, на мой взгляд, связан с распространением политических процедур дознания. Дознание, учет многих источников, коллективное свидетельство, сбор сведений, циркуляция знания от средоточия власти до точки ее завершения и возвращения назад, многочисленные инстанции параллельной проверки, — все это постепенно, шаг за шагом, в ходе целой истории способствовало формированию того орудия политической и экономической власти каким является индустриальное общество. Этим объясняется планомерное совершенствование, уточнение этих техник дознания в рамках областей к кото-рым они тпйлипионно ппименялись Уточнение которое привело если угодно к пргащению. средневекового дознания фискального типа-выяснения того, кому достается какой до-

хОЛ К"ТО чри вуто ]"lЈ*f*T ЧТГЪОТчТ зЯТ^М отн ЯТ*^ \7неПО ТТЛ ГЮ^1^еНН VTO

долю — в дознание полицейское интересующееся поступками

лтпеЙ их образом жизни тем о чем они думают как они любят

и т л И что,-постепенный пепехогт оТаи^пкногл потошия к 1. д. iri Jiui ,ис1спсрныи переход ui цшокальиш и дизнаним к.

tп^™,по n„,,^rlnu v aГпя , и. вn^ZZnnuuZ^Рп»еп,пеГ

™„™. ™!™ТЛ , Г» ! p «к ° " Г совеРшен-

ствования техники дознания в нашем обществе.*

286

Важно также, что дело не ограничивалось местным совершенствованием, но шло вместе с тем и глобальное, планетарное распространение этой техники. Двойная колонизация: в глубину, ибо дознание достигало жестов, проникало в тело и мысли индивидов, и в ширину, поскольку одновременно оно захватывало все новые территории, поверхности. С конца Средневековья можно говорить о генерализованном дознании по всей поверхности Земли, об учете всех вещей, тел и поступков вплоть до их мельчайшей структуры — о своего рода всеобъемлющем инквизиторском паразитировании; в любой момент, в любом месте и о любой вещи можно и должно с тех пор поднимать вопрос об истине. Истина есть всюду, истина дожидается нас всюду, в любом месте и в любом времени. Таков в самом схематичном представлении процесс, приведший к перевороту, к переходу от истины-события к технологии истины-констатации.