Врата судьбы - Кристи Агата - Страница 28

«Дорогая миссис Бересфорд, большое вам спасибо за то, что вы принесли мне именинный альбом. Я с огромным удовольствием просмотрела его и вспомнила давно живших здесь людей. Как быстро они выпадают из памяти. Часто помнишь имя и не можешь вспомнить фамилию, иногда наоборот. Некоторое время назад я нашла этот старый альбом. Он не мой, по-моему, моей бабушки. В нем много фотографий и среди них, если не ошибаюсь, один или два снимка Паркинсонов, с которыми моя бабушка была знакома. Я и подумала: раз вас так заинтересовала история вашего дома и люди, которые жили в нем раньше, вам будет интересно взглянуть на него. Пожалуйста, не трудитесь возвращать мне его, так как, уверяю вас, для меня он ничего не значит. В доме всегда скапливаются вещи, принадлежавшие тетям и бабушкам, а на днях я заглянула в старый комод на чердаке и нашла шесть коробочек с иголками, очень и очень старых. По-моему, даже не моя бабушка, а ее бабушка имела привычку дарить горничным на Рождество иголки и, наверное, однажды купила их на год вперед. Разумеется, сейчас они совершенно бесполезны. Иногда меня огорчает мысль о том, насколько расточительны в те времена были люди».

— Альбом с фотографиями, — сказала Таппенс. — Это может оказаться интересным. Идем посмотрим.

Они уселись на диван. Это был типичный старинный альбом. Большинство фотографий выцвели, но время от времени Таппенс узнавала на заднем плане уголки их сада.

— Смотри, вот араукария. Да, и, смотри — ка, за ней Вернаялюбовь, а за нее держится смешной мальчуган. Должно быть, это очень старая фотография. Да, вот и глициния, и пампасная трава. Наверное, они пили чай в саду. Да, за столом сидят люди, а под ними подписаны имена. Мейбл. Мейбл красотой не отличалась. А это кто?

— Чарлз, — ответил Томми. — Чарлз и Эдмунд. Похоже, они играли в теннис. Теннисные ракетки у них какие-то непривычные. А вот Уильям, кем бы он ни был, и майор Коутс.

— А вот — о, Томми, вот она, Мэри.

— Да. Так и подписано — Мэри Джордан.

— Она симпатичная. По-моему, даже очень. О, Томми, как чудесно увидеть Мэри Джордан, пусть даже на старой и выцветшей фотографии.

— Интересно, кто их снимал.

— Возможно, тот фотограф, про которого говорил Айзек. Деревенский фотограф. У него, наверное, тоже есть старые фотографии. Как-нибудь можно будет сходить к нему и посмотреть.

Томми уже отложил альбом и принялся вскрывать письма, пришедшие дневной почтой.

— Что-нибудь интересное? — спросила Таппенс. — Три письма. Два, я вижу, — счета. А это — нет, это что-то другое. Я спросила тебя, интересное ли оно.

— Возможно, — ответил Томми. — Завтра мне придется снова поехать в Лондон.

— Все те же комитеты?

— Не совсем. Мне нужно будет кое к кому зайти. Это не совсем в Лондоне, но где-то недалеко. В сторону Хэрроу, как я понимаю.

— Но к кому? — спросила Таппенс. — Ты так и не сказал.

— К человеку по фамилии полковник Пайкэвей.

— Ну и фамилия, — сказала Таппенс.

— Необычная, правда?

— Я слышала о нем раньше?

— Возможно, я упоминал о нем. Он живет, так сказать, в постоянной атмосфере из дыма. У тебя не найдется пилюль от кашля, Таппенс?

— Пилюль от кашля? Не знаю… Нет, есть. У меня осталась коробочка с зимы. Но я не заметила, чтобы ты кашлял.

— Я не кашлял, но буду, когда выйду от Пайкэвея. Насколько я помню, входя туда, после первых двух вдохов начинаешь задыхаться. Затем с надеждой смотришь на плотно закрытые окна, но на Пайкэвея подобные намеки не действуют.

— Но зачем он хочет увидеться с тобой?

— Представления не имею, — сказал Томми. — Он упоминает Робинсона.

— Того, желтолицего? Который хранит все секреты?

— Именно.

— Ну что ж, — сказала Таппенс, — видимо, мы влезли в дело, требующее секретности.

— Вряд ли, судя по тому, что все это произошло — если вообще что-то произошло, — много лет назад. Даже Айзек не помнит этого.

— Новые грехи имеют старые тени, — заметила Таппенс, — если я правильно вспомнила поговорку. Нет, не так. Кажется, «старые грехи имеют длинные тени»?

— Забудь, — сказал Томми. — Ни один вариант не звучит похоже.

— Схожу-ка я сегодня к фотографу. Пойдешь со мной?

— Нет, — сказал Томми. — Я, пожалуй, искупаюсь.

— Но сегодня холодно.

— Ничего. Мне нужно освежиться, смыть чем-нибудь холодным и бодрящим паутину, части которой, судя по всему, висят у меня на ушах, на шее, и даже забрались между пальцами ног.

— Действительно, грязная работа, — согласилась Таппенс. — Ну, а я загляну к мистеру Даррелу или Дарренсу, если я правильно запомнила фамилию. Но ты не распечатал еще одно письмо, Томми.

— А, я не заметил его. Возможно, в нем что-то есть.

— От кого оно?

— От моего изыскателя, — важно произнес Томми. — Той, которая бегала по всей Англии, постоянно заглядывала в Сомерсет Хаус в поисках дат смерти, браков и рождений, просматривала газетные подшивки и данные переписи. Она очень толковая.

— Толковая и красивая?

— Не очень-то красивая.

— Я рада, — сказала Таппенс. — Знаешь, Томми, теперь, когда ты уже не молод, ты можешь — ты можешь обзавестись опасными идеями насчет красивых помощниц.

— Ты, я вижу, не ценишь верных мужей, — сказал Томми.

— Все мои подруги утверждают, что на мужей нельзя полагаться, — возразила Таппенс.

— И где ты только находишь таких подруг? — удивился Томми.

Глава 5

Разговор с полковником Пайкэвеем

Миновав Риджентс парк, Томми поехал по улицам, по которым не ездил уже много лет. Он вспомнил, как, когда у них с Таппенс была квартира в районе Белсайз парк, они гуляли по Хэмпстед Хис с их тогдашним псом, который обожал прогулки. Пес был удивительно упрям. Выходя из квартиры, он всегда старался свернуть налево, на дорогу, ведущую в Хэмпстед Хис. Попытки Таппенс и Томми заставить его повернуть направо, чтобы пройтись по магазинам, как правило, заканчивались неудачей. Джеймс, терьер с упрямым характером, опускал свое тяжелое, сарделькообразное тело прямо на тротуар, вываливал язык изо рта и всем своим видом показывал, как он устал из-за того, что владельцы прогуливают его не так, как надо. Прохожие при этом, как правило, не могли воздержаться от комментариев: «О, взгляните-ка на эту миленькую собачку. Вон ту, беленькую — похожа на сардельку, не правда ли? Аж запыхался, бедняга. Его хозяева не позволяют ему идти туда, куда он хочет, а он так устал, так устал».

Томми брал поводок у Таппенс и тащил Джеймса в противоположном его желаниям направлении.

«О, Боже, — говорила Таппенс. — Ты не можешь взять его на руки, Томми?»

«Что, взять на руки Джеймса? Он слишком тяжел».

Джеймс, хитроумно изогнув свое сарделькообразное тело, снова выворачивался мордой в желаемом направлении.

«Глядите — ка, бедный маленький песик. Хочешь домой, да, песинька?»

Джеймс натягивал поводок.

«А, ладно, — говорила Таппенс, — потом пройдемся по магазинам. Придется отвести Джеймса туда, куда он хочет. Он такой тяжелый, больше никуда его не заставишь пойти».

Джеймс поднимал голову и махал хвостом. «Я с тобой полностью согласен, — говорил его хвост. — Наконец-то вы поняли. Пошли. Направление — Хэмпстед Хис». Вот так оно обычно бывало.

Томми был удивлен. Последний раз, когда он встречался с полковником Пайкэвеем, тот обитал в Блумсбери, в маленькой задымленной комнатенке. Теперь же у него был новый адрес: маленький, ничем не примечательный домик, глядящий на вересковую пустошь неподалеку от места, где родился Китс. Он ничем не выделялся среди других домов.

Томми позвонил. Дверь открыла старая женщина, очень точно соответствовавшая представлениям Томми о колдунье: с острым носом и острым подбородком, которые почти соприкасались, и враждебным взглядом.

— Могу я увидеть полковника Пайкэвея?

— Не знаю, — ответила колдунья. — А кто вы такой?

— Моя фамилия Бересфорд.

— А, вот оно что. Да. Он говорил о вас.