Врата судьбы - Кристи Агата - Страница 27

— Альбомов, — задумчиво проговорила Таппенс.

— Еще что помочь? — спросил Айзек.

— Подсобите слегка с Джейн, или как там ее.

— Не Джейн, Матильда. По-французски, значит, назвали.

— По-французски или по-американски, — рассудил Томми. — Матильда. Луиза. В таком духе.

— Неплохой тайник, как ты считаешь? — сказала Таппенс, указывая на отверстие в животе Матильды. Она достала потрепанный резиновый мячик, некогда красно — желтый, в котором зияла дыра.

— Это, наверное, дети, — сказала она. — Они всегда засовывают такие вещи.

— Где только не увидят дыру, — подтвердил Айзек. — Но один молодой джентльмен имел привычку оставлять здесь письма, я слышал. Будто это — почтовый ящик.

— Письма? Кому?

— Какой-нибудь молодой леди, верно. Но это было еще до меня, — как обычно, добавил Айзек.

— Что только не происходило до рождения Айзека, — сказала Таппенс, когда Айзек, установив Матильду в удобное положение, покинул их под предлогом закрытия парника.

Томми скинул куртку.

— Просто невероятно, — проговорила Таппенс, с пыхтением извлекая поцарапанную и грязную руку из зияющей в животе Матильды дыры, — сколько вещей сюда напихали, и никому не пришло в голову вычистить ее.

— А зачем кому бы то ни было чистить ее?

— И верно, — согласилась Таппенс. — Зато вот нам понадобилось.

— Только потому, что мы не сумели придумать лучшего занятия. Не думаю, что из этого что-то выйдет. Ой!

— Что случилось? — спросила Таппенс.

— Поцарапался обо что-то.

Он отодвинул руку и пошарил еще немного. Наградой ему был вязаный шарфик. Когда-то им угостилась моль, и после этого он занял более низкое общественное положение.

— Какая гадость, — проговорил Томми.

Таппенс слегка отодвинула его и, наклонившись над Матильдой, запустила в нее руку.

— Смотри не напорись на гвозди, — предупредил Томми.

— Что это?

Она вытащила свою находку на свет. Это оказалось колесико игрушечного автобуса или повозки.

— Мне кажется, — заметила она, — мы зря тратим время.

— Я в этом уверен, — сказал Томми.

— Все равно доведем дело до конца, — сказала Таппенс. — О, Боже, по моей руке ползут сразу три паука. Скоро по мне полезут черви, а я их не переношу.

— Не думаю, чтобы в Матильде оказались черви. Они любят обитать под землей и вряд ли предпочтут Матильду в роли пансионата.

— По крайней мере, скоро она опустеет, — сказала Таппенс. — Э, а это что? Надо же, коробочка с иголками. Как странно. В ней есть иголки, но они все ржавые.

— Небось, какая-нибудь девочка, не желавшая заниматься шитьем.

— Похоже на то.

— Я нащупал что-то вроде книги, — сказал Томми.

— О, это может оказаться интересным. В какой части Матильды?

— В районе аппендикса или почки, — профессиональным голосом заявил Томми. — Справа. Я расцениваю это как операцию, — добавил он.

— Хорошо, хирург. Что бы это ни было, извлекай его.

Так называемая книга, уже мало чем напоминающая таковую, могла гордиться своим древним происхождением. Ее заляпанные страницы едва держались, обложка распадалась на части.

— Похоже, учебник французского, — прокомментировал Томми.

— Ясно, — сказала Таппенс. — У меня появилась та же идея. Ребенок не хотел учить французский; он пришел сюда и намеренно потерял учебник, засунув его в Матильду. Добрая старая Матильда.

— Если Матильда стояла так, как положено, засовывать вещи ей в живот через дыру было не так-то просто.

— Только не ребенку, — возразила Таппенс. — Ему будет удобно — подходящий рост. Я имею в виду, он подлезет под нее, и готово. О, я наткнулась на что-то скользкое. На ощупь, как кожа зверька.

— Как неприятно, — сказал Томми. — Мертвый кролик или что-нибудь другое, как ты считаешь?

— Нет, оно не пушистое. Видимо, что-то противное. Боже, снова гвоздь. Эта штука, похоже, висит на гвозде. К ней прицеплено что-то вроде веревочки. Удивительно, как она не сгнила.

Она осторожно извлекла свою находку.

— Записная книжка. Да. Когда-то это была хорошая кожа, даже очень хорошая.

— Давай поглядим, есть ли в ней что-нибудь, — предложил Томми.

— Что-то есть, — сказала Таппенс и с надеждой добавила:

— Будем надеяться, пачка пятифунтовых банкнот.

— Если так, вряд ли они годятся для употребления. Они должны давно сгнить, так ведь?

— Не знаю, — сказала Таппенс. — Иногда сохраняются самые странные вещи. Тогда, по-моему, пятифунтовые банкноты делали из очень хорошей бумаги. Тонкой, но прочной.

— Может, они окажутся двадцатифунтовыми. Будет очень кстати.

— А? Деньги, наверное, тоже лежат здесь с доайзековых времен, иначе он бы их нашел. Это может оказаться и стофунтовая банкнота. Я бы предпочла золотые соверены. Соверены всегда хранили в кошельках. У моей двоюродной бабушки Марии был кошелек, битком набитый соверенами. Она показывала его нам, когда мы были детьми. Говорила, что это загашник на случай вторжения французов, если не ошибаюсь. Короче говоря, на самый крайний случай. Чудесные тяжелые золотые соверены. Мне они казались восхитительными, я все думала, как замечательно быть взрослой и иметь полный кошелек соверенов.

— И кто бы тебе их дал?

— Я не думала, что мне их кто-то даст, — сказала Таппенс. — Я думала, все взрослые получают такие вещи по праву. Знаешь, настоящие взрослые, которые носят пелерины — так они их называют. Пелерины с меховым воротником и шляпкой. У тебя есть огромный пухлый кошелек, битком набитый соверенами, а если есть еще и любимый внук, который возвращается в школу, то можно подарить ему соверен.

— А как насчет девочек, внучек?

— Не думаю, чтобы они получали соверены, — сказала Таппенс. — Но иногда она посылала мне половину пятифунтовой банкноты.

— Половину? Но что от нее толку?

— А вот представь себе. Она разрывала пятифунтовую банкноту пополам, высылала мне сначала одну половину, а потом другую в письме. Предполагалось, что таким образом ее никто не украдет.

— Надо же, какие предосторожности.

— И правда, — сказала Таппенс. — Э, что это?

Она копалась в кожаном чехле.

— Давай на минутку выйдем из КК, — сказал Томми, — и подышим чистым воздухом.

Они вышли из КК. В саду они могли лучше рассмотреть свой трофей. Это был плотный кожаный бумажник хорошего качества. От времени кожа задубела, но не испортилась.

— Наверное, внутрь Матильды сырость не проникла, — решила Таппенс. — О, Томми, знаешь, что мне кажется?

— Нет. Что? Здесь явно не деньги. Тем более не соверены.

— Нет, не деньги, — сказала Таппенс. — Я полагаю, письма. Вот только сможем ли мы их прочесть? Уж очень они старые и выцветшие.

Томми предельно бережно развернул мятую желтую бумагу, разделяя, где было возможно, листы. Письма были написаны крупным почерком, чернилами, некогда иссиня — черными.

— «Место встречи изменилось, — прочел Томми. — Кен Гарденс, возле Питера Пэна. Среда, 25 — е, 3:30 пополудни. Джоанна».

— По-моему, мы наконец-то нашли нечто важное, — сказала Таппенс.

— Ты думаешь, кому — то, кто собирался ехать в Лондон, велели приехать в определенный день, возможно, привезти бумаги, чертежи и что там еще, и встретиться с кем-то в Кенсингтон Гарденс? Как ты считаешь, кто вынимал эти письма из Матильды или клал туда?

— Не ребенок, — сказала Таппенс. — Должно быть, некто, живший в доме, чье присутствие в КК не вызовет комментариев. Наверное, получал информацию от офицера — шпиона и передавал ее в Лондон.

Таппенс завернула старый бумажник в шарф, который лежал у нее на плечах, и они с Томми вернулись в дом.

— Там могут быть и другие бумаги, — добавила Таппенс, — но, я думаю, большая их часть испортилась и рассыпется в прах при первом же прикосновении. Э, а это что такое?

На столе в холле лежал большой пакет. Таппенс развязала бечевку и сняла коричневую оберточную бумагу.

— Какой-то альбом, — проговорила она. — А, к нему приложена записка. Это от миссис Гриффин.