Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Кристи Агата - Врата судьбы Врата судьбы

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Врата судьбы - Кристи Агата - Страница 15


15
Изменить размер шрифта:

— Где мой верный влюбленный бродит, По каким краям, в какой стороне? Я, как птица в лесу, все пою и зову: Мой любимый, вернись же ко мне.

— Кажется, я начала не в той тональности, — заметила Таппенс, — зато рояль теперь в полном порядке. Как здорово, что на нем снова можно играть. «Где мой верный влюбленный бродит», — замурлыкала она и вдруг, задумчиво произнесла:

— Вернаялюбовь. Верный влюбленный? Да, похоже, это знак. Наверное, мне лучше пойти и сделать что-нибудь с Вернойлюбовью.

Она надела прочные туфли и пуловер и вышла в сад. Вернаялюбовь была убрана не в свой привычный дом, КК, а в пустую конюшню. Таппенс выволокла ее, подтащила к верхушке травяного откоса, обмахнула тряпкой, которой вооружилась против многочисленной паутины, села в повозку, поставила ноги на педали и принудила Вернуюлюбовь пуститься со всей скоростью, возможной при ее возрасте и состоянии.

— Ну, моя верная любовь, — проговорила она, — теперь вниз, но не очень быстро.

Она убрала ноги с педалей и приготовилась по необходимости тормозить ими.

Несмотря на то, что Вернойлюбви всего-то и надо было, что скатываться вниз по холму, влекомой собственным весом, она делала это не очень быстро. Но наклон холма внезапно увеличился, Вернаялюбовь покатилась быстрее, Таппенс слишком резко попробовала затормозить, и они с Вернойлюбовью вместе приземлились в несколько более неудобную часть араукарии у подножия холма.

— Весьма болезненно, — проговорила Таппенс, выбираясь из цепких веток араукарии.

Выбравшись, Таппенс отряхнулась и огляделась. Перед ней находились густые заросли кустарника, поднимающиеся вверх по холму в противоположном направлении. Это были кусты рододендрона. Чуть попозже, подумала Таппенс, этот уголок будет выглядеть очень красиво, но сейчас это были обыкновенные заросли. И все же среди кустов она заметила довольно заросшую, но явно тропинку. Таппенс отломила несколько веток, продралась через окраинные кусты и пошла по тропинке вверх. Уже много лет никто не проходил здесь и не расчищал путь.

— Интересно, куда она ведет, — проговорила Таппенс. — Должна же она куда-то вести.

Должна-то должна, подумала она, когда тропинка пару раз резко свернула в противоположных направлениях, образовав зигзаг и заставив Таппенс вспомнить, как Алиса жаловалась на тропинки, которые вдруг отряхиваются и меняют направления. Кустов стало меньше, зато появились лавры, вероятно, давшие название дому, а еще дальше между ними завилась узкая, неудобная каменистая тропа. Внезапно она привела к четырем заросшим мхом ступенькам, поднимающимся к чему-то вроде ниши, ранее вроде бы сделанной из металла, впоследствии замененного на бутылки. Нечто вроде усыпальницы с пьедесталом, на котором стояла порядком попорченная каменная статуэтка: мальчик с корзинкой на голове. В душе Таппенс шевельнулось узнавание.

— По такому месту можно определить, в каком году разбивался сад, — заметила она. — У тети Сары в саду было почти точно такое же. И, кстати, у нее там тоже рос лавр.

Еще ребенком она время от времени гостила у тети Сары. Она вспомнила игру, в которую играла, — Речные кони. Для нее требовался хула — хуп. Таппенс, надо сказать, было тогда шесть лет. Ее хула — хуп и являлся конями. Белыми конями с гривами и развивающимися хвостами. В воображении Таппенс они мчали ее через зеленый, довольно густой травяной участок, затем через лужок, усаженный пампасной травой, взмахивавшей в воздухе пушистыми головками, по точно такой же тропинке, и, среди буковых деревьев в такой же вот нише стояла такая же фигурка с корзинкой. Таппенс, отправляясь туда на своих скакунах, всегда брала с собой дар, который нужно было положить в корзинку на голове мальчика: он одновременно служил и подношением, позволявшим загадывать желание. Считалось, вспомнила Таппенс, что желание почти всегда исполняется.

— Но, — сказала Таппенс, усаживаясь на верхнюю ступеньку, — это, понятно, случалось потому, что я в общем-то мошенничала. Я имею в виду, я загадывала то, в исполнении чего была почти уверена, и затем, когда желание выполнялось, это казалось настоящим волшебством. Это было, как самое что ни на есть настоящее подношение древнему Богу. Хотя какой это был Бог, пухленький мальчишка. Впрочем, какая разница — зато сколько удовольствия доставляли собственные выдумки, в которые верилось.

Она вздохнула, вернулась по тропинке назад к таинственно названному КК.

В КК царил все такой же хаос. Матильда выглядела покинутой и печальной, но внимание Таппенс привлекли еще две вещи: фарфоровые табуретки, обвитые фигурками белых лебедей. Одна табуретка была темно-синей, другая — голубой.

— Ну конечно, — сказала Таппенс, — я видела такие вещи, когда была помоложе. Они обычно стояли на верандах. Кажется, такие были у другой моей тети. Мы называли их Оксфорд и Кэмбридж[4]. Очень похожие. Только, если не ошибаюсь, вокруг них были утки — нет-нет, лебеди, и сиденье тоже было необычное, с отверстием в виде буквы S. В него можно было положить что-нибудь.

Да, надо будет попросить Айзека вытащить эти табуретки, вымыть их и поставить их на лоджии, которую он упорно называет «лоджей», хотя мне в голову приходит «веранда». Там пусть и стоят. Они будут красиво смотреться в хорошую погоду.

Она повернулась и устремилась к двери. Ее нога зацепилась за выступающую качалку Матильды.

— Боже мой! — воскликнула Таппенс, — что я натворила

Натворила она то, что зацепила ногой темно-синюю табуретку, которая упала на пол и раскололась пополам.

— Боже мой, — сказала Таппенс, — я погубила Оксфорд. Придется довольствоваться Кэмбриджем. Вряд ли удастся склеить Оксфорд. Половинки получились очень неудобные.

Она вздохнула и подумала: «Интересно, что сейчас делает Томми?»

Томми сидел у старого знакомого; они предавались воспоминаниям.

— Жизнь пошла странная нынче, — сказал полковник Эткинсон. — Я слышал, ты и твоя, как там ее, Пруденс — нет, ее называли прозвищем, Таппенс, да, — так вот, я слышал, что вы переехали жить в деревню. Где-то возле Холлоуки. И чего вас туда понесло? Какие-то особые причины?

— Ну, дом оказался сравнительно дешевым, — ответил Томми.

— А-а. Удачно попали, да? Как он называется? Ты должен оставить мне свой адрес.

— Мы намереваемся назвать его «Кедровой сторожкой», потому что там стоит очень красивый кедр. Пока он зовется «Лавры». Но это какой-то викторианский пережиток, верно?

— «Лавры». «Лавры». Холлоуки. Надо же. И чем же вы там занимаетесь, а? Чем занимаетесь?

Томми взглянул на старое лицо со щеточками седых усов.

— Копаешь что-то, верно? — спросил полковник Эткинсон — снова служишь отчизне, небось?

— Я уже слишком стар для этого, — сказал Томми. — Давно не занимаюсь подобными делами.

— Ну-ну. Может, ты только говоришь так. Может, тебе велели так говорить. В конце концов, как ты знаешь, в той истории до сих пор многое осталось невыясненным

— В какой истории? — спросил Томми.

— Ты наверняка читал или слышал о ней. Кардингтонский скандал. Помнишь, сразу после другого дела, ну, с письмами. И истории с подводной лодкой Эмлина Джонсона.

— А-а, — сказал Томми, — что-то начинаю вспоминать.

— Собственно говоря, подводная лодка здесь ни при чем, просто она привлекла к этому внимание. Да еще письма. Сразу стала ясна вся политическая подоплека. Да. Письма. Если бы они смогли добраться до них, все обернулось бы совсем иначе. Они бы привлекли внимание к нескольким членам правительства, пользовавшимся тогда наибольшим авторитетом. Никогда не перестаешь удивляться, правда? Ты-то знаешь. Предатели среди своих, которым всегда доверяли, которых всегда считали отличными парнями, которых никто и не думал подозревать — а все это время… Так или иначе, многое так и не вышло наружу. — Он подмигнул. — Наверное, тебя послали туда немного пошарить, а?

— Пошарить где? — спросил Томми.

— Ну, в твоем доме. «Лавры», говоришь? Помню, было несколько глупых шуточек по поводу лавров. Учти, ребята из безопасности, и не только они, там уже рылись. Предполагалось, что в доме спрятаны какие-то важные доказательства. Была версия, что их успели переслать за границу — упоминалась Италия — прежде, чем поднялся шум. Но кое-кто считал, что они могут быть где-то в тех местах. Там подвалы, каменные плиты, в общем тайников достаточно. Ну же, Томми, старина, я уверен, что ты опять вышел на охоту.

вернуться

4

В представлении англичан синий цвет ассоциируется с Оксфордом, а голубой — с Кембриджем.