Опасное хобби - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 57

Не долго думая и не придя к определенному для себя выводу, он решил спросить у нее самой, полагая, и без сомнения правильно, что подобный вопрос женщине будет чрезвычайно приятен. Но бесконечно приятнее — для нее же — ее собственный ответ. Вот какая, видишь ты, получается логика!

— Новая жизнь, — не задумываясь, будто давно была готова к ответу, сказала Карина и, наклонившись к нему, добавила: — Хорошая жизнь, но… она могла бы быть гораздо лучше. Изумительной могла бы…

«Берегись, Турецкий!» — прозвучало в ее словах, скорее даже в интонации, с которой эти слова были сказаны.

«А я ничего не боюсь!» — ответил Карине его восхищенный взгляд.

«Ох, гляди, парень, я ведь соскучилась…»

«Я буду очень стараться!» — скромно опустил он очи долу…

Чудное это было состояние: какой-то неопределенности, хотя чего ж тут неясного? Роли расписаны загодя и давно. Действующие лица знали их назубок. Зрители спектакль видели и заранее одобряли, оставляя обширное поле деятельности для импровизаций. Оставалось лишь одно — не обмануть их ожиданий. Своих тоже.

Саша тяжело поднялся из-за стола, истово поблагодарил хозяйку за божественное пиршество. Выпито было немного, в меру, перебарщивать не хотелось. Под одобрительным и ободряющим взглядом Нины Галактионовны Турецкий удалился в отведенную ему дальнюю комнату, где был заблаговременно раскинут новый диван, представляющий теперь то самое поле. Раздевшись и ополоснувшись под душем, он лег по диагонали, раскинув руки в стороны.

Ему было очень удобно. Возможные чужие неудобства сейчас не смущали.

Какое-то время спустя в приоткрытую дверь просунулась лукавая Нинкина физиономия и хитро осведомилась, не составит ли ему неудобств присутствие одной замечательной женщины.

— Напротив, — разрешил Турецкий.

Перед тем как исчезнуть, Нина погасила свет. Теперь на стенах закачались лишь голубоватые блики от уличных фонарей. В светлом дверном проеме показалась фигура Карины. Ее силуэт был приятен глазу и притягателен. Она молча разделась, оставшись в легкой прозрачной не то короткой комбинации, не то чуть удлиненной блузке, — крепкая, хорошо сбитая и ничуточки не располневшая, хотя поводов к тому у нее, вероятно, было немало за прошедшие полтора, а может, уже и два года. Поправив руками густые и длинные волосы, она коленями стала на диван и негромко, затаенным голосом спросила:

— Как прикажешь лечь? — Она показала рукой поперек него. — Так? Или позволите рядышком?

Саша делал вид, что раздумывает, разглядывая ее, и Карина видела его блестевшие в темноте глаза. Словно у кота. Внезапно, легко приподнявшись, он обхватил ее под мышками, кинул себе на грудь, а жадные их губы сами нашли друг друга…

27

Сон у него был глубоким и чистым. Никаких сновидений — погонь, стрельбы, кошмаров и утренней усталости. Открыв глаза, он сразу увидел рядом спокойное и загорелое тело Карины, отметил детски умиротворенное выражение ее лица, вытянутые, словно в застывшем поцелуе, губы и капельки пота на виске.

Вспомнил едва ли не последнюю фразу, сказанную им ночью, когда они, утомленные, тихо лежали рядом, держась за руки и глядя в потолок.

— Каково будет, если сейчас кто-нибудь войдет и увидит эту впечатляющую картину? — Он вложил в свой вопрос максимум юмора, заранее предвкушая ответ.

— Увидят, что я безмерно счастлива…

Он внимательно посмотрел на нее, приподняв голову, а она лишь молча закрыла глаза…

И вот теперь, увидев ее всю, но уже при свете солнца, пробивающегося сквозь прикрытые гардины, — эва! — спохватился он запоздало, потому что отчетливо помнил засыпая: окна были открыты, — Саша восхитился таким соседством. Аккуратно прикрыв Карину простыней, он тихо встал с дивана и отправился в ванную.

— Хорош! — сказал сам себе. — Счастье ее, что не видит…

Волосы стояли дыбом, лицо было потным и красным, а в глазах было столько счастливой дури, что стало даже как-то неудобно.

Он умылся, причесался и только потом посмотрел на часы: половина восьмого. Да-а… Норма, точнее крайняя точка отсчета, обычного рабочего дня. Но ведь воскресенье же сегодня, свободный день! Так какого черта?

Саша заглянул на кухню, где был наведен относительный порядок, отыскал начатую бутылку шампанского, плеснул в два бокала и вернулся в комнату.

Карина лежала, натянув простыню до подбородка, и смотрела на него темными большими глазами.

— Мне вдруг показалось, что ты ушел.

— Але-оп! — сделал он широкий жест кистями рук и подал ей бокал. — Прошу, первый глоток — самый вкусный. Сразу после поцелуя…

— Знаешь, о чем я вчера мечтала?

— Может быть, откроешь свою тайну? — ответил он, ставя пустые бокалы на столик возле дивана.

— Я всеми силами старалась забеременеть…

Саша не поверил своим ушам и попробовал все перевести в шутку. Поэтому спросил с удвоенной серьезностью:

— И как, получилось? Ведь ты помнишь, я очень старался!

— Дурачок, я же всерьез.

— А зачем это? У тебя двое наверняка прекрасных детей Они, кстати, где?

— На юге, у мамы… Лето же… Дело, Сашка, не в них, а именно в тебе. Я хочу, чтоб мой сын был очень похожим на тебя. А когда он уже будет, может быть, и ты полюбишь меня… Как я тебя люблю… прости! — Она ткнулась носом в подушку.

Не зная, что ответить, он стал просто гладить ее по шелковой, атласной, бархатной, по этой невероятно… женской спине…

— Но ведь у меня есть жена. И дочка, — сказал он наконец.

— Если бы они тебя любили, они были бы с тобой, а не у черта на куличках, — ответила она резко и почти со злостью.

— А… ты уверена?

— Я уверена только в одном: я люблю тебя. И могу, понимаешь, могу сделать тебя счастливым. И уж от меня бы ты никуда не бегал. Я Нинке завидую.

— А я Грязнову, — улыбнулся Саша.

— Но я еще не знаю, что нужно сделать, чтобы мы оба им не завидовали.

— Я тоже, Каринка.

— А может, решимся, Сашка? Трое детей гораздо лучше, чем двое. А я еще могу, и даже фигуру не испорчу… для тебя Чего молчишь?

— Я думаю.

— Над чем?

— Сразу начнем или порепетируем…

— Ох, да мне все равно, лишь бы ты был… Как я по тебе соскучилась, ты ведь даже представить себе не в состоянии. У меня после тебя, с того дня, никого не было. Никого. Не то говорю. Почему ты пропал? Даже не позвонил. Хоть бы привет передал…

— Принести еще шампанского?

— Это ответ?

— Нет, скорее, подготовка.

— К чему?

— Сам еще не знаю. Не торопи.

— Я не тороплю. Я просто хочу, чтоб ты все знал. Все до конца. Но я не хочу брать тебя за горло. Когда сильно любят — жалеют. Я — жалею.

— Да, знаю, есть такое хорошее русское слово. Оно иногда больше любви. Честнее, во всяком случае.

— А ты, дурачок, еще сомневаешься… Неси шампанское.

— Последний вопрос можно? На засыпку.

— Валяй, — хитро улыбнулась Карина.

— Это ты ночью шторы закрыла? Вечером были открыты.

Она с удивлением посмотрела на окно, соображая.

— Нет, я не могла. А ты сам?

— Значит, народу удалось подглядеть твое счастье, — хмыкнул он и показал ей нос.

— Сашка, — серьезно погрозила она ему пальцем, — это я тебе одному сказала, в первый и последний раз, понял?

— Благодарю за доверие. Постараюсь оправдать. — Он захватил губами ее губы и, оторвавшись, вдохнул всей грудью. — Иду…

Они провалялись на диване до полудня. В перерывах между объятьями и заглушёнными поцелуями ее стонами Карина потягивала шампанское. Саша довольствовался короткими затяжками сигареты.

Грязновы занимались своими делами, не отвлекали, не давали дружеских советов, не звали разделить компанию.

Саша спросил Карину, знает ли она такую фамилию — Бай.

— Да, разумеется, — ответила она спокойно, как о чем-то незначительном. — Его зовут Виталий Александрович. И я даже обещала Нинке рассказать тебе все, что знаю о нем. Ты хочешь сейчас послушать? Но вообще-то мне не хотелось бы ни тебе, ни себе портить настроения, ведь так хорошо… А может, мы ко мне поедем?