Место назначения неизвестно - Кристи Агата - Страница 23

— Вы слышали что-нибудь о лейкотомии, мадам?

Хилари нахмурилась.

— Это какая-то операция на живом мозге?

— Совершенно верно. Сначала врачи предложили ее как средство излечения от меланхолии. Я умышленно избегаю медицинских терминов, чтобы вам легче было меня понять. После операции больной больше не покушается на самоубийство, никогда уже не испытывает чувства вины. Он делается беззаботным, бессовестным и, в большинстве случаев, необыкновенно покорным.

— Но вряд ли такое хирургическое вмешательство всегда проходит успешно.

— В первое время были неудачи. Но мы продвинулись в изучении этого вопроса. У меня здесь есть три блистательных хирурга. Делая различного вида операции на мозге и экспериментируя, они постепенно добились того, что теперь могут производить необходимые изменения в психике человека. Причем все это абсолютно не затрагивает качеств их пациентов как ученых.

— Но это ведь ужасно! — воскликнула Хилари. — Ужасно!

— Нет, — спокойно поправил ее Аристидис, — полезно. Это в некотором смысле даже благодеяние. Вот, послушайте. Пациент, подвергшийся операции, всегда пребывает в хорошем настроении, он счастлив и не испытывает никаких страхов, тоски или беспокойства.

— Я просто не могу поверить, что это когда-нибудь осуществится, — возмущенно сказала Хилари.

— Простите меня, мадам, но вы недостаточно компетентны, чтобы обсуждать подобные темы.

— Я только хотела сказать, что не представляю себе, как может всем довольное, покорное животное создать что-нибудь гениальное, имеющее настоящую ценность!

Аристидис пожал плечами.

— Что ж, вы женщина умная. Может быть, в ваших словах что-то и есть. Мы не прекращаем опытов.

— Опыты! На человеческих существах?

— Конечно, как же иначе. Это — единственный практический метод.

— Но.., простите.., где вы берете людей? Кто они?

— Всегда есть какие-нибудь неудачники, — спокойно ответил Аристидис. — Обычно это те, кто не может привыкнуть к здешним условиям или отказывается сотрудничать с нами. Они представляют собой хороший материал для экспериментов.

Хилари судорожно вцепилась в подушки дивана. Это улыбчивое существо с желтым лицом наводило на нее ужас своей жестокостью. Доводы он высказывал сдержанно, с какой-то своей логикой и по-деловому, и все это вместе взятое усугубляло ужас Хилари.

Нет! Перед ней сидел отнюдь не сумасшедший, одержимый бредовыми идеями. Просто это существо рассматривало все человечество всего лишь как подопытный материал для его многочисленных лабораторий.

— Разве вы неверующий? — с трудом проговорила она.

— Нет, почему же? Конечно, я верю в бога. — Аристидис поднял брови. Он был обижен вопросом. — Я уже говорил вам: я человек религиозный. Просто господь бог благословил меня властью, то есть деньгами и возможностями.

— Читаете ли вы библию?

— О, конечно, мадам.

— Вы помните, что Моисей и Аарон говорили фараону? «Отпусти народ мой»…

— Значит, фараон — это я? — Он усмехнулся. — А вы — и Моисей, и Аарон в одном лице? Вы это хотите сказать, мадам? Отпустить всех этих людей? Или вопрос идет о каком-то одном лице?

— Я имела в виду всех, — ответила храбро Хилари.

— Но вы же сами прекрасно знаете, что такой разговор — пустая трата времени, мадам. Значит, вы не за мужа просите?

— Но ведь от Томаса вам нет никакой пользы! Вы в этом сами убеждены!

— Да, Томас Беттертон меня разочаровал. Я надеялся, что ваш приезд поможет ему. Но я обманулся. Я говорю, основываясь на докладах тех, кому положено все это знать.

— Некоторые птицы не могут петь в неволе, — сказала Хилари. — Вот и запишите Томаса Беттертона в список своих неудач. А ему разрешите вернуться туда, откуда он приехал.

— Нет, из этого ничего не получится, мадам. Я еще не готов к тому, чтобы оповестить по радио весь мир о нашем существовании.

— Вы можете взять с него клятву — он будет молчать. Он поклянется, что ни одним словом ни одной живой душе никогда не обмолвится ни о чем.

— О да! Он может поклясться. Но он не сдержит слова!

— Сдержит! Обещаю вам! — воскликнула в отчаянии Хилари.

— Но это говорите вы, его жена. Не могу же я брать клятву с его жены. Хотя, конечно, — он слегка выпрямился и сложил ладони вместе, — конечно, он мог бы кое-что оставить здесь в залог, и это заставило бы его попридержать язык.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду вас, мадам… Если Томас Беттертон уедет, а вы останетесь в качестве заложницы, устроит ли вас это? Согласитесь ли вы?

Хилари смотрела куда-то поверх головы своего собеседника, на едва колеблющиеся портьеры. Аристидис не мог знать, что для Беттертона она не представляет собой заложницу в обычном значении этого слова. Ведь она абсолютно ничего не значила для Томаса. Настоящая жена, которую он любил, умерла. Не поможет ли освобождение Томаса Джессепу и его друзьям вызволить всех рабов Аристидиса,..

— Я согласна, — сказала она.

— О, вы смелы, мадам, в вас есть лояльность и преданность. Это хорошие качества. Что же касается остального… — Он улыбнулся. — Об этом мы еще поговорим как-нибудь в другой раз.

— О, нет! Нет! — Хилари вдруг закрыла лицо руками. Ее плечи содрогались. — Это так бесчеловечно!

— Ничему не придавайте большого значения, мадам. — Голос Аристидиса звучал мягко, почти утешительно. — Мне было очень приятно побеседовать с вами, мадам, и рассказать о моих целя и надеждах. Я с большим интересом наблюдал, какое воздействие оказывает все это на разум, не подготовленный к восприятию подобной информации. Именно на такой разум, как ваш — уравновешенный, здоровый и, я бы сказал, интеллигентный. Вы пришли в ужас. У вас это вызвало отвращение. И все же, мне кажется, что подвергнуть вас такому испытанию было совсем неплохим делом. Сначала вы мою идею отвергли, потом вы задумались, а в конце концов она показалась вам вполне естественной, как если бы существовала всегда.

— Нет, вовсе нет! — воскликнула Хилари.

— Сейчас в вас говорят характер и любовь к противоречию, которая обычно сопутствует рыжеволосым, — усмехнулся Аристидис. — У моей второй жены тоже были рыжие волосы. Это была очаровательная женщина, и она любила меня. Теперь это звучит странно, не правда ли? Я всегда обожал рыжеволосых женщин. У вас очень красивый цвет волос, и есть еще многое, что мне нравится, — характер, мужество, собственное мнение. — Он вздохнул. — Но, если говорить откровенно, женщины как женщины меня давно почти не интересуют. Здесь есть две девочки, с которыми я иногда развлекаюсь. Но я предпочитаю духовные контакты. Поверьте мне, мадам, беседа с вами подействовала на меня освежающе…

— А если все то, что вы мне сказали, я захочу передать… моему мужу? — перебила его Хилари. Аристидис снисходительно усмехнулся.

— Но сделаете ли вы это?

— Не знаю. Я… я… не знаю.

— А! — Аристидис внимательно смотрел на сидящую перед ним Хилари. — Вы мудрая. Если женщина и знает что-то, она должна утаить. Но сейчас вы устали и, кроме того, расстроены. Время от времени, когда я буду приезжать сюда, вас будут приводить ко мне, и мы сможем поспорить о многих вещах.

— Разрешите мне уехать отсюда! — Хилари умоляюще протянула к Аристидису руки. — О! Позвольте мне уехать! Можно, я поеду с вами? Пожалуйста! Я вас очень прошу!

Аристидис отрицательно покачал головой. На лице было сочувствие, но где-то там, в глубине его глаз, читалось осуждение.

— Вы говорите совсем как ребенок, — проговорил он с упреком. — Ну, как я могу позволить вам уехать? Как я могу допустить, чтобы рассказ о том, что вы здесь видели, облетел весь земной шар?

— Разве вы не поверите мне, если я дам клятву никогда никому не говорить об этом ни слова?

— Нет, не поверю, — спокойно отозвался Аристидис. — Было бы очень глупо с моей стороны, если бы я поверил заявлениям подобного рода.

— Но я не хочу оставаться здесь! Не хочу жить в этой тюрьме! Я хочу выйти отсюда!

— Подождите. Ведь у вас здесь муж. Вы специально приехали к нему и сделали это по своей доброй воле.