Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Каммингс Мери - Наследница Наследница

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Наследница - Каммингс Мери - Страница 37


37
Изменить размер шрифта:

Притянув Рене к себе, он уткнулся лицом ей в грудь, покрутился, пристраиваясь поудобнее, и засмеялся, внезапно почувствовав себя счастливым. От нее так чудесно, по-домашнему пахло: ее нежной шелковистой кожей, цветами — и еще чем-то вкусным.

Наверное, Джеймс Бонд — тьфу, опять он тут! — уже не преминул бы, как говорится... «подхватить ее на руки и опустить в призывно манящую постель». Что делать, возможно, этому английскому супермену никогда не понять простого человека, который усталым вернулся домой, сделав то, что должен был сделать, и сейчас хочет лишь одного — чтобы женщина, ради которой он делал все это, обнимала его, гладила по голове, и чтобы ее дыхание щекотало уютным теплом его макушку...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Тед никогда не предполагал, что в его любимой и лелеемой квартире поселится собака. Но что делать — с этим пришлось примириться. Разумеется, все его мрачные прогнозы по поводу погрызанной мебели были встречены полнейшим непониманием:

— Ну что ты говоришь, он же хорошая воспитанная собака!

Хорошая воспитанная собака присутствовала тут же, и у Теда создалось впечатление, что на него укоризненно смотрят сразу две пары глаз.

Надо признать, хлопот из-за собачонки было не так уж и много. После того как Рене, причитая: «Ох, как они тебя там запустили!», помыла пса в ванне, от него даже псиной не пахло.

Песик ел все, что давали, не шумел, не кусался и хотел лишь одного — быть рядом с Рене. Стоило ей выйти из комнаты, как собака вскакивала и, постукивая коготками, устремлялась за ней.

С первого момента у Теда началось что-то вроде негласного соперничества с псом: на кого Рене обращает больше внимания. Он понимал, что это, мягко говоря, неразумно, но ничего не мог с собой поделать и продолжал ревниво — или торжествующе — поглядывать на собачонку после каждого заработанного или проигранного «очка».

Рене расцветала на глазах. Взгляд был уже не таким встревоженным, немного округлились щеки, но главное — она держалась по-другому.

Легкая, веселая, чуть озорная улыбка, горделивый поворот пушистой головки... — теперь Тед понимал, какой Рене могла бы быть, если бы ее жизнь сложилась иначе.

За эти дни в Цюрихе он многое узнал о ней и многое понял — узнал со слов Робера, который тридцать лет был шофером ее бабушки. Вся жизнь Рене протекала у старика на глазах, и как-то он с гордостью сообщил, что вез ее «еще вот такусенькую!» из больницы, когда ей было всего-навсего три дня.

То, что Рене назвала Теда своим другом, было для Робера лучшей рекомендацией — он мог говорить о ней часами:

— Такая славная малышечка была — веселая, ласковая! Помню, ее няня гулять ведет, так она ручку вырывает — и ко мне бегом, и обнимает... А потом как-то услышал — мать ей выговаривает... мне аж не по себе стало: и, мол, поцелуи твои слюнявые никому не нужны, и с прислугой запанибрата обращаться нельзя — это она про меня, про прислугу-то — и чего ты ко всем обниматься лезешь? И почему у тебя руки вечно грязные да липкие — прямо противно! Да уж, руки... сколько ей тогда было — пять, шесть? И с тех пор — как отрезало. Смотрит грустно — и мимо проходит...

Раньше Теду часто казалось, что она лишь терпит его поцелуи, отвечает на них, никогда сама не проявляя инициативы. Только теперь он понимал, какого труда ей поначалу стоило просто лишний раз прикоснуться к нему...

…Они ее всю жизнь под себя ломали, а она угодить им старалась. И не потому, что слабачка — не-ет, она в бабку, характера ей не занимать. Просто она думала, что если будет такой, как им надо — так они ее больше любить будут. А того не понимала, что они любить-то просто не умеют! Мать — упокой Господи ее душу, сука была еще та — никого, кроме себя, в жизни вообще не любила, отец занят очень был, а бабка... та на свой лад, пожалуй, и любила — да только на свой лад. Гордилась ею: растет, мол, будущая глава фирмы... а то что просто растет хорошая, добрая девчушечка — это ей вовсе неважно было...

Виктора Робер ненавидел куда больше, чем сама Рене. Та хоть не подвергала сомнению его способность управлять фирмой, считая именно это причиной их брака — а старик имел свою версию происшедшего:

— Ты думаешь, ее мать из-за фирмы все это сделала? Не-ет, я так думаю — по-другому дело вышло. Этой гадине просто бес в ребро на старости лет ударил, а парень ее лет на пятнадцать моложе был. Вот она и решила ему фирму посулить... и этим при себе удержать — до конца. А девчоночка — что ж, девчоночка просто в придачу к фирме пошла.

Так ли это было? Иначе? Сейчас уже неважно: скоро все это останется в прошлом и будет вспоминаться лишь изредка, как страшный сон...

В субботу утром, сразу после завтрака, Рене уселась на полу и, положив собаку на колени, начала методично выдирать из нее шерсть тупым столовым ножом. Песик оказался явным мазохистом: он спокойно лежат и даже закатывал глазки от удовольствия!

Тед втайне ревновал, хотя поменяться с псом местами не согласился бы ни за какие коврижки.

К обеду собака преобразилась: вместо клубка черной взъерошенной шерсти перед ним предстал элегантный холеный песик с гладкой спинкой и аккуратно подстриженной мордочкой, на которой четко выделялись лохматые брови, усы и бородка. Ноги скрывала тщательно расчесанная «юбочка» — Рене сказала, что именно так называется у собаководов эта густая бахрома внизу.

К этому времени Тед понял, что и его терпению есть предел, и предложил поехать куда-нибудь погулять — а вечером поужинать в бистро у тети.

Предложение было встречено с радостью. Как он подозревал, Рене, кроме всего прочего, жаждала похвастаться тете Аннет образцом своего «парикмахерского искусства». Собака и впрямь была великолепна — хоть сейчас на выставку!

Сначала он покатал Рене по городу, решив хоть мельком показать ей места, о которых она наверняка читала и слышала. К этому добавлялись и его собственные воспоминания:

— Видишь, вон Эйфелева башня. Я туда как-то на пари лазал ночью — метров на двадцать наверх забрался, потом еле слез...

По правде сказать, максимум на двенадцать! Пари, естественно, проиграл, и было очень стыдно перед следившими снизу девчонками.

— ...Вон там — Триумфальная арка. Раньше это место называлось площадь Звезды, а теперь — Шарля де Голля. Мне старое название больше нравилось...

— ...А это Пале-Рояль — помнишь, в «Трех мушкетерах»? Тут под колоннами есть один интересный магазинчик, я в детстве иногда специально сюда смотреть приходил. Там оловянных солдатиков продают — самых разных, от средневековых до современных. И пушки всякие, танки — даже стенобитные машины!

Интересно, каким он был в детстве? — внезапно подумала Рене. Представила себе худенького мальчишку, упрямого и самоуверенного, с нахальными серыми глазами и заразительной улыбкой. Наверное, таким мог бы быть его сын...

Оставив машину у бистро, они поднялись на Монмартр, снова немного посидели на лестнице перед Сакре-Кер, а потом спустились вниз на бульвар Рошешуа.

Вначале Тед держал Рене за руку, а потом обнял и повел, прижимая к себе и лавируя между заполнявшими эти места по выходным туристами.

Они обошли обещанную в прошлый раз Пигаль — Рене с интересом (при этом стараясь, чтобы он не заметил) косилась по сторонам и круглыми глазами пялилась на откровенные фотографии, выставленные в витринах. Теду было смешно: все это он видел с детства и не считал чем-то особенным — но ее явно воспитывали куда более строго.

Собака деловито трусила впереди — он почти забыл о ней, болтая обо всем, что приходило в голову, и вспоминал только когда Рене притормаживала у какого-то облюбованного псом столбика.

Тетя с первого взгляда просекла характер их отношений и прокомментировала короткой фразой — вроде себе под нос, но так, чтобы ему было слышно: