Охотники за головами - Креспи Мишель - Страница 35

Я опять постучал по столу двумя пальцами.

– Прошу вас, я еще не закончил. Третье решение: хватаем стукачей, тащим их к дель Рьеко, ставим его перед фактом. Это мне кажется самым ужасным. Если ничего не выйдет и он будет отпираться, обратим все в шутку. Простая шалость…

– Я предпочитаю второй вариант, – высказал свое мнение Шарриак. – Моран сделает все, что я ему скажу. Он под колпаком.

– Вот это мне и не нравится, – уронила Лоранс.

– А я не брошу Мастрони и Хирша, – решительно заявила Брижит. – Работаем командой, и вдруг каждый за себя. Так не пойдет. Им так же нужна работа, как и нам.

– Ну что ж, обсудим, – примирительно сказал Шарриак. – Мы еще ничего не решили. Однако я не вижу, как можно вытащить всех. Я лично не беспокоюсь: нас двенадцать из трех миллионов; это ничего не изменит. Но это обнаружится. Помните «Титаник»? В какой-то момент пришлось решать, кого спасать, а кого нет. Иначе все бы пошли ко дну.

– Ладно, я уже решила, – заупрямилась Брижит. – Я не люблю жульничать. Тем более что платить за разбитые горшки придется моим друзьям. Думаю, у меня и без этого есть шанс.

Шарриак начал выходить из себя.

– Как же вы ошибаетесь! Вам конец. Если не будете с нами, считайте, что вы уже мертвы, как Рамсес II. К тому же нехорошо получается: мы вынуждены быть вместе, иначе – провал. Если вы хотите голосовать, будем голосовать, но меньшинство должно подчиниться. Необходима полная лояльность.

– Не вам говорить о лояльности. Нет, я выхожу…

Шарриак бросил на меня странный взгляд – угрожающий и вместе с тем опечаленный. Чувствовалось, что он лихорадочно просчитывает в уме дальнейшие события.

– У вас нет выбора, – проникновенно произнес он. – Поймите: мы в одной лодке. Если кто-то начнет грести в обратную сторону, лодка перевернется. Мы не можем этого допустить.

– Да? И что же вы со мной сделаете?

Мне пора было вмешаться.

– Не будем нервничать, это ничего не даст, – сказал я. – Брижит, послушайте, наше положение крайне сложное. Деликатное, я бы сказал. Я ценю вашу позицию, она достойна уважения и делает вам честь. Вы тронули меня. Но вы не одна, есть еще четверо, и с этим надо считаться. Лучше продолжить эту дискуссию на свежую голову. А пока прошу вас как о личной услуге никому ничего не говорить. Я сделаю все, что смогу, даю слово. Но все слишком связаны друг с другом, чтобы просто, извинившись, выйти из игры. Будет намного труднее. Пожалуйста, поверьте мне.

Поколебавшись, она кивнула, а я настаивал:

– Даете слово?

– До завтра. Если только вы не совершите ничего непоправимого.

– Решено. Продолжим высказывания?

– Я согласен с Эммануэлем, – сказал Пинетти.

Мне потребовалась секунда, чтобы вспомнить имя Шарриака. Лоранс высказала свое мнение глухим голосом. Она казалась уставшей. Действительно, день оказался для нее нелегким.

– Считаю, что мы еще недостаточно продвинулись, чтобы принимать решения. Надо подумать. Предлагаю все отложить до завтра. Мы сможем позавтракать и здесь. Утро вечера мудренее.

Как и я, Шарриак чувствовал, что плод еще не созрел. Он отказался от тактики нажима.

– О'кей, согласен. Мы встречаемся в половине восьмого утра?

Все согласились. Ненавижу дискуссии за завтраком, но никуда не денешься. Брижит запахнула полы халата, из-под которого виднелась розовая ночная рубашка. Пинетти, как змея, соскользнул со своего стула. Шарриак перебирал бумаги. Я сидел, намереваясь разобраться в своих мыслях. Лоранс коснулась моего плеча:

– Вы пойдете к дель Рьеко завтра утром, не так ли? Независимо ни от чего?

– Может быть. Это разумно, правда?

– Я с вами.

– Нет, – сказал Шарриак. – Двое – дружеская беседа. Трое – уже делегация. Не усматривайте в этом ничего личного, здесь чистая психология: но разговор может пойти по-другому. Разве что Карсевиль уступит вам свое место.

Лоранс не стала настаивать.

– Возможно, вы правы. Я, наверное, буду лишняя.

– Наконец-то здравая мысль, – усмехнулся Шарриак.

Она смерила его убийственным взглядом и вышла.

Шарриак протер очки и взглянул на меня:

– Пойдем к дель Рьеко в семь?

Сам не зная почему, я перешел на сообщническое ты.

– Ты отказываешься от мысли манипулировать Мораном?

– Приходится. Факты, и только факты. Я мог бы это делать, если бы был один. А с тремя простачками, которые судят по-своему, это становится опасным. Неосуществимым. Помнишь у Брассенса: когда больше двух, получается лопух. Все верно. Хорошо бы нам объединиться: ты и я. Придем сюда без двадцати семь. А ты уверен, что можешь контролировать свою рыжую в дезабилье?

– Пока да. А дальше…

– Я приставлю к ней Пинетти. У него задатки киллера. Я скажу: убей – и он убьет. И не спросит за что. Если она достанет нас, он пригласит ее покататься на лодке по озеру.

– С ведром цемента на ногах?

Шарриак засмеялся:

– Честно говоря… Мы не много потеряли бы. Нет, чтобы просто выключить ее на время. Сводить в зоопарк, пока взрослые разговаривают о серьезных вещах. Он напичкает ее мороженым, и она отстанет.

– Посмотрим. Пойду-ка я спать.

– Без двадцати семь, Жером. Заведи будильник.

– Я приду, Эммануэль.

Мы расстались неразлучными друзьями. Однако мне нечем было гордиться. Когда тебя неожиданно погружают в бочку с навозом, чистеньким уже не вылезешь. А мне крайне нужна была эта работа. Я был готов на все, лишь бы по возвращении не столкнуться с сочувствием жены. Мне трудно было мириться с ее крайней любезностью, поистине материнской заботой, проявляемой ею ко мне, как к больному ребенку. А ее трогательное отношение к моим неудачам… Я бы предпочел ругань и презрение, которых заслуживаю. Я читал в глазах жены свое поражение, но ни разу не слышал от нее упреки. Наши знакомые считали ее образцовой женой. У нее была прекрасная роль, а у меня – плохая: она всегда работала и безропотно тащила на плечах мужа-инвалида. Такое сокровище можно только любить. Я же был неудачник-оптимист, которому повезет в следующий раз. Я почти ненавидел ее за то, что она отказывалась ненавидеть меня. С мыслями о жене я и уснул. Мне приснилось, что я вернулся победителем и жизнь продолжалась как раньше.

Посреди ночи меня разбудило поскребывание в дверь. Без сомнения, это Лоранс, которая, не в силах уснуть, хотела снова поговорить все о том же. Я не встал с постели, притворившись крепко спящим.

В шесть пятнадцать утра из сна меня выдернул трезвон будильника. Я побрился, долго стоял под душем: сказывалась накопленная усталость. Впечатление такое, будто меня здорово вздули и мир сместился, стал менее реальным. Затем я отправился к моему закадычному другу Эммануэлю Шарриаку.

Он сидел на том же месте, обложенный юридическими документами, поигрывая на ноутбуке. Не будь он чисто выбрит и надушен туалетной водой, можно было подумать, что Шарриак так и просидел здесь всю ночь. Я, как и накануне, сел, вытянув ноги и сцепив пальцы на затылке, в позе абсолютной безмятежности. Шарриак дал ноутбуку пару последних команд, затем, потеряв к нему интерес, повернулся ко мне. Он сменил рубашку и галстук, но остался в том же костюме.

– Ну, что же мы расскажем дель Рьеко? – небрежно спросил я.

– Ба! Мы вчера уже обсудили аргументы. Я атакую его и высыплю их ему на башку. Потом появишься ты с банкой вазелина. Это соответствует нашим темпераментам, не так ли? Нам не придется напрягаться.

– А что ему скажем?

У Шарриака на лице снова появилось выражение порочной невинности.

– Ну… правду, как всегда. Не люблю врать, неизбежно запутаешься. Мы скажем, что он негодяй, приставил к нам трех шпионов, дальше так не пойдет и мы взорвем его балаган.

– И все?

– Ну да, как видишь, не так-то уж и много. Этой ночью я прижал Морана, и он раскололся. Я послал его за нашими карточками, за настоящими. Пытался тебе сообщить, да, видно, ты спал, как звонарь.

Удивился я лишь наполовину. Если бы я так не устал, то мог бы это предвидеть. И все же мной овладело беспокойство. Я все больше убеждался в превосходстве Шарриака. У него был быстрый ум, а угрызения совести его не терзали. Словом, он был умнее меня. Он уже представил всю сцену с дель Рьеко, его возражения, уже выявил слабые стороны наших аргументов и постарался их исправить.