Все впереди - Брэдфорд Барбара Тейлор - Страница 31

— Я всегда рано встаю, — засмеялась я. — Но, Эндрю, какая я глупая — мы не взяли с собой наши верховые костюмы.

— Об этом не беспокойся. Я знаю, что у меня здесь есть какие-то доисторические вещи для верховой езды. Конечно, они не совсем чистые, но сойдут, а мама даст тебе пару своих сапог и старые джинсы или бриджи для верховой езды. И у нее есть масса теплых жакетов, кофт и прочих одежд. Так что мы сможем выйти из положения.

— Да, это было бы замечательно.

Я внимательно его разглядывала, а затем спросила:

— Тебе хорошо, когда ты дома?

Он слегка нахмурил свои широкие гладкие брови и спокойно посмотрел на меня.

— Теперь дом для меня там, где ты, Мэл. Ты и близнецы. — Он наклонился, поцеловал меня в щеку и добавил: — Да, я чувствую себя хорошо в Йоркшире, приятно вернуться туда, где ты родился. Я думаю, все так должны чувствовать — это атавистическая тяга. И это только естественно, не так ли?

— Да, — согласилась я и отвернулась от него.

Я смотрела прямо перед собой, над плечом шофера, через лобовое стекло. Десять минут тому назад мы выехали из деревни и поехали по дороге, которая приведет нас к болотам Ковердейла и к высокому лесу. Дорога поворачивала, и теперь я могла видеть перед собой высокую каменную стену и железную ограду, за которой была длинная подъездная дорога к дому Дианы.

15

Мы въехали в ворота и двигались по подъездной дороге очень медленно, потому что в парке бродили овца и дикий олень, и он был очень пуглив.

Дом с высокими трубами был виден издалека. Усадьба называлась Килгрэм-Чейз. Она всегда так называлась, с самого начала. Построенный в 1563 году, через пять лет после того, как Елизавета I взошла на престол, дом был типичен для стиля эпохи Тюдоров. Добротный каменный дом был квадратным в основании, но, тем не менее, поражал своим изяществом — его украшали множество окон, высокие каменные трубы, наклонные фронтоны и квадратные башни на каждом из четырех углов. В каждой башенке с бойницами было только по два огромных, расположенных в центре окна, помещенных одно над другим, что создавало чрезвычайно театральный эффект и наполняло комнаты, находящиеся в башенках, необыкновенным светом.

Килгрэм-Чейз стоял в огромном парке: зеленое пространство лужаек и пастбищ охватывало дом, простираясь от железной ограды, за которую мы только что въехали. Парк с трех сторон был окружен полукруглым массивом густого леса, а за лесом были болота, еще дальше — огромные лесоповалы. Дом, парк и леса имели чашевидную форму и были защищены долиной от ветра и плохой погоды в зимние месяцы, а в прежние времена — от политических противников и грабителей, потому что единственный доступ к дому и парку был возможен через парадные ворота.

В первый раз, когда я сюда приехала, я была заинтригована домом детства Эндрю. Диана совершила со мной большой обход владений и рассказала мне все, что я хотела знать о доме и семье. Она гордилась усадьбой и хранила в памяти все, что касалось ее истории.

Ее необычное название произошло частично от человека, который построил Килгрэм-Чейз четыреста двадцать пять лет тому назад. Это был йоркширский воин-рыцарь, чье имя было сэр Джон Килгрэм. Он являлся близким другом Роберта Дадли, графа Лейчестерского и был членом роялистской партии королевы Елизаветы и одним из новых людей, как их тогда называли в дворцовой политике. Королевским декретом Елизавета пожаловала ему огромный парк и леса за особые услуги королевскому дому. Но задолго до царствования Елизаветы Тюдор, когда правили Плантагенеты, эта местность была охотничьим угодьем, то есть неогороженным участком парка и леса, куда забегали дикие звери, где на них могли охотиться местные дворяне. Позднее эта земля перешла во владение монахов находящегося поблизости аббатства Фаунтейн; они лишились ее, когда отец Елизаветы, король Генрих VIII, конфисковал все земли, которыми владела церковь. После разгона монастырей владение стало собственностью короны.

Дом и парк перешли к Кесуикам на законном основании в результате брака, состоявшегося летом 1589 года. У сэра Джона был единственный ребенок, дочь по имени Джейн, и когда она вышла за Дэниэла Кесуика, сына местного сквайра, они получили имение как часть приданого. И с тех пор оно всегда принадлежало семье Кесуиков, переходя от одного поколения к другому. Когда-нибудь оно станет принадлежать Эндрю, а затем Джейми и сыну Джейми, если у того он будет.

Диана считала свое владение типичным деревенским имением и постоянно утверждала, что, при всем его престиже и историческом значении, это был всего лишь небольшой дом, и это было верно. В архитектурном отношении здание было исключительно удачно спроектировано и отличалось искусной планировкой, даже компактностью для такого рода тюдоровского имения, и, по сравнению с некоторыми огромными домами Йоркшира, оно казалось маленьким. Несмотря на это, Диана уже давно с трудом управлялась с ним. Содержание дома стоило много денег и отнимало у нее уйму времени. По этой причине она жила всего лишь в одном крыле, а остальная часть дома была закрыта круглый год. Дом обслуживался с помощью Джо и Эдит Паркинсонов, которые жили и работали в Килгрэм-Чейзе больше тридцати лет. Вместе со своей дочерью Хилари Бродбент они поддерживали порядок в комнатах как в жилом, так и в закрытом крыле дома, а также стирали и готовили еду. Джо к тому же был мастером на все руки, он производил всяческие наружные работы, ухаживал за двумя Дианиными лошадьми и овцой и чистил конюшни.

Муж Хилари, Бен, и его брат, Уилф, были садовниками; в их обязанности входили работы в саду и в парке: они стригли множество газонов и ухаживали за цветами на клумбах, обрезали плодовые деревья в саду, раз в году чистили пруд и тщательно следили за тем, чтобы розарий с вьющимися розами оставался, как и сотни лет назад, самым прекрасным местом в усадьбе.

Розы были моими любимыми цветами, и меня с самого начала тянуло к этому саду в Килгрэм-Чейзе. Но на этот раз я не собиралась туда идти, я знала, что он сейчас лишен красок жизни и выглядит осиротелым, так же как и все в «Индейских лужайках» было сейчас бурым и увядшим. Сейчас, в эти холодные, безрадостные месяцы, когда земля становится твердой, как камень, воздух пронзителен и морозен, а все растения находятся в состоянии покоя, сад не привлекал меня.

Выглянув в окно, я заметила, что большинство гигантских дубов, выстроившихся, как часовня, вдоль подъездной дороги, уже лишились листвы — ведь стоял ноябрь, и уже настали первые зимние холода. Природа умирала. Зима — время смерти в садах и в природе. Неожиданно для себя я почувствовала прилив меланхолии, и мне стало грустно. Вздрогнув, я плотнее закуталась в теплое пальто. Но зимняя смерть природы подразумевает ее весеннее возрождение, напомнила я себе, пытаясь прогнать эту странную грусть, охватившую меня. Я снова вздрогнула и подумала: «Что-то мне не по себе».

Через мгновение это странное ощущение исчезло, потому что внезапно перед нами открылся дом во всем своем великолепии.

Килгрэм-Чейз. Он стоял среди болот, гордый и древний, казалось, неподвластный времени. При виде прекрасного старого имения мое сердце вздрогнуло. Светлые камни дома отсвечивали золотом в ясном утреннем воздухе, и его многочисленные окна блестели в солнечном свете. Я подняла глаза, увидела идущий из труб дым, подобный серо-голубым лентам, небрежно брошенным на это шелковистое, сияющее небо.

Как приветливо все это выглядело в своей мягкости и очаровании — и это был дом предков моего мужа, место, где он вырос.

Машина едва подъехала к парадному крыльцу, как растворилась огромная дубовая дверь, и Диана появилась на пороге. Она, широко улыбаясь, сбежала по ступенькам; ее лицо светилось от счастья при виде нас, выходящих из машины.

— Привет, мам! — закричал Эндрю, махая ей рукой.

Я бросилась к ней и крепко обняла ее.

— Диана!

— Ты самая лучшая девочка во всем мире, — приветствовала она меня, — потому что заставила моего упрямого сына все же, в конце концов, приехать.