Корделия - Грэхем (Грэм) Уинстон - Страница 46

— У нас только один выход, — сказала Корделия, — хотя он и внушает мне ужас. Ты говорил, что, скорее всего, через год-другой уедешь из Манчестера. Я последую за тобой.

— Корделия, нельзя ждать годы. Мы же любим друг друга, только это и имеет значение. Если бы мы встретились несколькими годами раньше, мир благословил бы нашу любовь. Твой брак — печальная ошибка… — у него на языке вертелось: "И мой", — но он был не настолько уверен в Корделии, чтобы решиться на такое признание.

— Да, я знаю. Я ничем не обязана Фергюсонам — если принять во внимание… — ей хотелось сказать: "их возможную вину в смерти Маргарет". — Зато мои родные… Ох, дорогой, прости, я совсем запуталась.

Он продолжал настаивать, и Корделия начала потихонечку уступать.

— В тот раз, когда окно оказалось запертым, я чуть не умерла от страха…

— Прошу тебя! Твой плющ выдержит…

— Ох, нет!

— Почему? Это удобнее всего.

"В той комнате, — подумалось ей. — Комнате Брука. Но и Маргарет тоже…"

— Хорошо, — прошептала она.

Стивен был счастлив.

— Я надеялся — с самого начала, когда ты так неожиданно приехала. У тебя что-то такое мелькнуло в глазах. Но я не смел верить…

А потом уже было проще. Вчерашняя бездна не так страшна, коль скоро через нее удалось перепрыгнуть. Сегодняшний успех помогает легко отнестись к завтрашнему риску. Двадцать два года затворничества — и вдруг кокон лопается, и мотылек расправляет крылья!

Полновластная хозяйка в красильнях и Гроув-Холле. Женщина — любящая и любимая. Не это ли и есть рай земной? "Берегись!" — подсказывает унаследованный от предков здравый смысл. "Да, мистер Симнел, я понимаю, что вы имеете в виду, говоря о лицензии Нортона на лак. Да, миссис Мередит, мистер Фергюсон говорил мне, когда уезжал: он предпочитает уголь из Уэльса, закажите две тонны, места в подвале хватит. Мне очень жаль, миссис Герберт, я не могу сегодня играть — нельзя ли вместо этого провести урок пения?" Изредка совесть поднимала голову. Корделия смотрела на себя сегодняшнюю — и не верила. Ее захлестывали волны страха — казалось, будто все вокруг показывают пальцем: "Ты! Ты! Безумная! Тебя покарают боги!" А потом все опять исчезало, и оставалось только радостное понимание того, что она скоро увидит Стивена, услышит его голос… Тетя Тиш ворчала по поводу ее отлучек, зато дядя Прайди ничего не замечал. Он приобрел еще трех землероек и устроил для них отдельную клетку.

В субботу вечером приехал мистер Фергюсон, и воскресенье прошло в соответствии с давно заведенным порядком. Холодная ванна на рассвете. Прогулка. Молитва. Присмиревшие слуги. Посещение матери с отцом. Тедди, Эмма, Сара и Пенелопа. Спазм в груди при виде родных лиц. Эсси в Ньютонхите — вот уже два птенца вылетели из гнезда. Папа переживает, хотя не показывает виду.

На следующей неделе Энн стукнет четырнадцать; она готовит пищу, хотя и недолюбливает это занятие. И еще присматривает за Уинифред, Вирджинией и недавно появившейся на свет Эвелин Клариссой.

Отец похудел, в волосах прибавилось седины. Воротнички становятся все просторнее: от вида этой худой цыплячьей шеи болит сердце. Если бы он знал!

Возвращение домой. Плотный обед Мистер Фергюсон нарезает мясо. Какое-то медицинское светило прописало ему, чтобы согнать лишний вес, ежедневно съедать фунт нежирной говядины. "Всегда бы так лечили", — шутит он, и ждет, чтобы все улыбнулись. После обеда — тихий час, даже шить запрещается. Потом чай и молитва. Вечером, когда они собрались ехать в церковь, пошел дождь. Поздний ужин. Тетя Тиш размышляет вслух: что-то Брук поделывает в Лондоне? Мистер Фергюсон устал и не расположен болтать. Ранний отход ко сну. Оазис добропорядочности.

В понедельник утром, когда они вместе ехали в город, мистер Фергюсон велел Томкинсу остановиться возле подслеповатого старика — того самого, который относил письмо Стивену. Корделию охватила паника.

Он подошел к коляске — в своем потрепанном пальто, с искусственными цветами в плетеной корзинке, — немного испуганно поклонился и сказал: "Хорошая погода. Я надеюсь, что мистер Фергюсон находится в добром здравии. Благодарю вас, на этой неделе Бетти меньше мучает ревматизм. Вот только руки крутит…" Мистер Фергюсон дал ему пять шиллингов; старик так и вцепился в серебро дрожащими руками — только бы не уронить, а то еще закатятся — не вернешь. Он перевел хитрый голубой глаз — единственный живой — на Корделию. Не будет ли миссис Фергюсон так добра принять от него цветок "в знак почтения"?

Он узнал ее! Монстр разоблачения на миг показал свой злобный оскал. Что, если этот человек скажет: помнится, я относил ваше письмо одному джентльмену?.. Корделия одарила его пленительной улыбкой.

— Благодарю вас.

— Да принесет он вам счастье, мэм. И всей вашей семье.

Они снова тронулись в путь.

— Хочется что-нибудь сделать для этих людей, — поделился мистер Фергюсон, — Но много ли мы можем?

— Вы его знаете?

— Я каждый понедельник даю ему пять шиллингов. Это помогает им с женой сводить концы с концами.

На каком же тоненьком волоске висело ее благополучие!

— Он часто здесь сидит, — заметила Корделия.

— Да. Они живут тут неподалеку, в каморке под землей. Это обходится им в четыре шиллинга в неделю. Его жена трудится по шестнадцать часов в день, мастеря искусственные цветы для швейного ателье. Ей платят девять шиллингов в неделю. Шесть пенсов за цветок герани и два с половиной пенса за лютик. Естественно, розы идут дороже. Она не может выходить на улицу чаще двух раз в неделю.

"Розы идут дороже…" Корделия опустила взгляд на одинокий алый цветок в своей руке, затянутой в перчатку.

— Знай я раньше, ни за что бы не взяла.

— Это от чистого сердца. Образованные люди не верят в приметы, А он верит.

— Вы давно даете ему деньги?

— Несколько лет.

После посещения фабрики мистер Фергюсон ничего не сказал, но Корделия видела, что он доволен, и сама была рада. Хоть в чем-то оправдала его доверие!

Вечером он уехал в Лондон.

В среду было непривычно тепло для этого времени года. Над городом навис тяжелый смог.

Впервые за все время Корделия очутилась перед необходимостью принять решение. Едва она приехала на фабрику, пришел Симнел и сказал: "От мастера парильного цеха поступило сообщение, что нанесенная вчера краска оказалась непрочной. После обработки — в целях закрепления — паром она продолжает пачкать". Обычно перед тем, как скатывать в рулоны, ткань просушивают на свежем воздухе, но в последние годы мистер Фергюсон отказался от этой процедуры, как требующей непомерных затрат труда, и наполовину снизил мощности по выработке пара.

Корделия попросила привести мастера парильного цеха и главного специалиста по красильным машинам. Она еще не пришла к определенному мнению, действительно ли Симнел не способен самостоятельно справиться с этой проблемой или устроил ей проверку.

Она выслушала мастера парильного цеха и спросила:

— Может быть, пар чересчур насыщен? Ткань долго остается сырой.

— Да, мэм. Тут уж ничего не поделаешь, если работаешь с кармином и ализарином. Приходится поддерживать высокий уровень влажности и подвергать ткань длительной обработке при низком давлении.

— Насколько длительной?

— Самое меньшее два часа.

Корделия повернулась к другому мастеру.

— Мистер Фергюсон вместе с вами разрабатывал эту расцветку. Он не предвидел осложнений?

— Нет, мэм. В прошлом месяце мы делали точно то же самое.

По выражению лица Симнела Корделия убедилась, что он и не думает ее испытывать. Но где же решение? Как бы поступил мистер Фергюсон? Может быть, сделать более глубокую печать? Ей врезалось в память вычитанное в одной книге, что в таких случаях можно применять при тех же красителях более сухой пар…