Корделия - Грэхем (Грэм) Уинстон - Страница 44

Дэн Мэссингтон! Опасность! Ни на секунду не потерять бдительность!

— Остановилась почитать афиши. Они действительно исполняют все эти вещи?

— Разумеется. Но это не совсем подходящее зрелище для жены Брука Фергюсона из Гроув-Холла. Тю-тю!

У него был нездоровый цвет лица. Денди, вышедший в тираж.

— Как поживает Брук? — спросил он, идя с ней рядом и стараясь попасть в такт.

— Спасибо, очень хорошо.

— Должно быть, благодаря вашим заботам, дорогая.

Корделия не ответила.

— В газетах пишут, что в прошлом месяце он читал свои стихи в Атенеуме. Жаль, меня там не было. Как, бишь, его величают — вторым Шекспиром?

— Мне неинтересна эта тема.

— Знаю. Но вы чертовски хорошенькая женщина. Я вам это уже говорил?

— Да, благодарю вас.

— Слишком хорошенькая для Брука. Не представляю, как вы его перевариваете. Честное слово. Неужели вы никогда не испытываете потребности в перемене?

— Чего — компании? Да. В этот самый момент. — Она немного ускорила шаг. Казалось, Мэссингтон не расслышал ее ответа.

— В таком случае вспомните обо мне. Я доставлю вам море удовольствия. Вы обиделись?

— Да, очень.

— Так я и думал. Ладно, сменим тему. Что, если нам зайти куда-нибудь выпить? Здесь за углом есть весьма приличное заведеньице.

— Нет, спасибо.

— Вы, значит, поддались им, — уже другим тоном произнес Дэн. — Крючок, леска, поплавок… Смирились с их непроходимым ханжеством, продали тело и душу. Когда я впервые познакомился с вами, вы были прелестной девочкой, перед которой открывались все дороги. А теперь вы — жалкий инвалид.

— За что вы их так ненавидите?

— Это не ненависть, а презрение. О да, я много дал бы за возможность сбить с них спесь!

— Потому что ваша сестра была несчастлива с Бруком?

— Потому что они ее угробили.

Корделия сказала:

— Вот уже два года вы на них нападаете при каждой нашей встрече. Почему бы вам не обвинить их публично — и покончить с этим?

— Доказательства, — ответил Дэн, и на какое-то мгновение его выступающие зубы скрылись за поджатыми губами. — У меня нет доказательств. Иначе они бы тут не расхаживали с высоко поднятыми головами, как сущие праведники. И все же — куда девались оставшиеся пилюли? Маргарет либо довели до того, что она сама приняла их все, либо кто-нибудь из них сознательно дал ей смертельную дозу снотворного. Иначе этого не объяснишь. В любом случае, они несут ответственность за ее смерть.

— Если бы у доктора Берча возникли малейшие подозрения, он обратился бы в полицию.

— Берч — закадычный приятель Брука, они вместе учились в школе. А старикан помог ему получить практику.

— Вы считаете его способным поставить на карту всю свою карьеру, чтобы угодить Фергюсонам?

— Ну… — Мэссингтон смерил ее пристальным взглядом. — Он задолжал им кучу денег. Вам это известно?..

На протяжении двух лет ее замужества эти гнусные наветы — в форме намеков — носились в воздухе, не подтвержденные и не опровергнутые.

Корделия провела вечер за чтением дневника Маргарет. В ее последних заметках трудно было отыскать нечто такое, что подтверждало бы инсинуации Дэна Мэссингтона. Хотя общий тон записей свидетельствовал о прогрессирующей деградации. То были излияния больной, неврастеничной и очень несчастной женщины. Сегодня она с головой уходила в религию, а завтра сетовала, что прислуга охотится за ее любимыми конфетами и прячет их от нее. То верила сама и бросала в лицо Бруку, что ей незачем жить, то вдруг писала:

"У меня такое чувство, будто мир ускользает от меня. Хочется выть и цепляться за кровать и все прочие, нужные и дорогие мне предметы".

Окончив чтение, Корделия отнесла дневник обратно на чердак и спрятала на прежнее место между книгами. Вернувшись к себе, она обвела спальню глазами, как бы вызывая в воображении картины минувших дней. Она представила себе лицо с миниатюры лежащим на подушке: черные лоснящиеся волосы разделены на прямой пробор; тонкие, аристократические черты искажены болезнью; тумбочка возле кровати заставлена лекарствами; в воздухе носится приторный запах больничной палаты. Здесь она угасала на глазах. И если подозрения Дэна Мэссингтона несправедливы в буквальном смысле, то разве нельзя сказать, что в переносном — они вполне оправданны?

Перед тем, как лечь спать, Корделия дважды бралась за перо, чтобы написать Стивену, и дважды откладывала. Ей было необходимо поделиться с ним своими сомнениями. Она испытывала острую потребность в его любви. Чтобы он ободрил ее и заглушил угрызения совести.

За ночь нервное возбуждение схлынуло, и утром Корделия в третий раз взяла в руки перо.

"Миссис Фергюсон благодарит мистера Кроссли за любезное приглашение посетить в среду "Варьете" и готова встретиться с ним в Таун-Холле в семь часов вечера."

В среду она пораньше отправилась в красильни и провела там все утро, а за обедом предупредила дядю Прайди и тетю Тиш, что обещала вечером навестить родных, так что пусть они ее не дожидаются. Тетя Тиш заметила, что это не очень-то удобно — разъезжать по ночным улицам, даже в собственном экипаже.

Перед тем, как переодеться, Корделия снова сходила на чердак и, взяв дневник, спрятала его в сумочку. Она посоветуется со Стивеном.

Вечер был теплый, но довольно-таки ветреный. Взятый ею кэб тащился, как черепаха, но Корделия не спешила. Она с интересом разглядывала встречные экипажи и колеблющиеся на ветру газовые фонари. В конце Кинг-стрит она попросила остановиться. Здесь было не такое интенсивное движение. Ученая собака переводила через дорогу слепого старика в шелковой шляпе и живописных лохмотьях. В отдалении играла шарманка.

Завидев "викторию" Стивена, она вышла из кэба и подождала, пока он подъедет ближе и спрыгнет на мостовую.

— Делия! Что случилось?

Она протянула ему руку.

— Ты не хотел видеть меня сегодня?

— Как не хотел! — он заплатил ее кэбмену. — А где старик Фергюсон?

— Отлучился на пару дней.

— Милая! — они переходили через дорогу, но он все равно продолжал говорить. — Давай немного пройдемся пешком, здесь каких-то несколько ярдов. Еще успеем перекусить. — Он взял ее руку в свою. — Из твоей записки я ничего не понял. Целый день места себе не находил.

— Я решила для разнообразия придать ей официальный вид.

— Чудовищно! У тебя нет сердца!

— Есть, — возразила она. — Иначе я не была бы здесь.

Стивен вгляделся в нее.

— Ты какая-то другая. Подними вуаль и дай мне заглянуть в твои глаза.

— Ты удивлен, что я явилась без приглашения? Расстроила твои планы? Пришлось отделаться от какой-нибудь другой дамы?

Он вскинул голову и захохотал.

— Ну, знаешь, я понятия не имею в чем дело, но ты нравишься мне такая!

Они подошли к театру. Люди толпились у парадного входа. Под ногами у них вертелась мелюзга в лохмотьях, горластая и полуголодная.

Вечером, в блеске огней, здание театра показалось ей более нарядным и торжественным. Над входом струили свет два громадных декоративных фонаря — заливая подъезжающих зрителей ярко-оранжевым светом, заранее настраивая их на праздничный лад. Из открытых дверей также лились потоки света. Корделия была ослеплена. Несколько щеголей — высоких, с одинаковыми усиками и в белых перчатках — так и уставились на нее, когда Стивен пропускал ее вперед. Хорошо, что ее лицо под вуалью нельзя разглядеть. Откуда-то сбоку доносилось: "Леди и джентльмены, покупайте билеты! Шесть пенсов за место в зале и девять — на балконе, с комфортом. Вход только по билетам!"

Они поднялись по лестнице, мимо светящихся изнутри хрустальных колонн. Время от времени взгляд Корделии выхватывал в толпе женщин, и даже вполне прилично одетых. Наверху служитель в униформе со множеством позолоченных пуговиц в знак приветствия приложил два пальца ко лбу и с любопытством взглянул на Корделию. Стивен провел ее мимо стойки, за которой выпивали несколько посетителей, и далее — в свой личный кабинет. Здесь их встретил еще один служитель — мальчик лет тринадцати или четырнадцати.