Корделия - Грэхем (Грэм) Уинстон - Страница 41

Он начал мерить шагами комнату.

— Нет смысла притворяться перед тобой. Ты знаешь, я не ангел. Но со мной никогда не было ничего подобного. Я знал только два серьезных увлечения — тобой и вот сейчас.

— Благодарю, — сухо произнесла она. — Я счастлива, что ты включил меня в почетный список.

Он закусил губу.

— Надеюсь, ты поможешь мне. От этого слишком многое зависит. В сущности, все на свете.

— Я не уверена. Мне нужно хорошенько подумать.

Он начал с жаром объяснять ей ситуацию, но она вскоре перебила его.

— Я должна с ней познакомиться. Как ее зовут?

— Это невозможно.

— Почему? Ты что, меня стыдишься?

— Нет. Неужели ты не понимаешь — для нее это не имеет значения!

— Имеет, и очень большое!

Стивен встревожился.

— Разве я не имею права начать…

— Пожалуй, мне понадобится несколько месяцев, чтобы принять решение. Ничего ей не сделается, если придется повременить.

— Мне очень не хочется этого говорить, — произнес Стивен, — но я все-таки скажу: наши отношения не зависят от каких бы то ни было юридических закавык.

В ее глазах мелькнуло любопытство.

— Ты всегда был уверен в своих женщинах, не так ли?

— Особенно в тех, которые для меня ничего не значили.

Она состроила гримасу.

— Спасибо.

— Я не имел в виду тебя, Вирджиния. Только всех прочих.

— Вот не думала, что вхожу в их число.

— Ты и не входишь. Я сто раз говорил…

— А эта? Она тоже не такая, как все? Ты уверен, что сможешь удовлетвориться ею одной?

— Я это знаю.

— Она сильно влюблена в тебя?

Он усмехнулся.

— Как прикажешь отвечать на такой вопрос?

— Если да, то мне ее жаль. Бедняжка, ее ждет тяжкое разочарование.

Вирджиния встала. Стивен подошел и обнял ее за плечи.

— Ты так много выстрадала из-за меня?

Она передернула плечами, чтобы высвободиться, и отошла в сторону.

— Оставь меня в покое.

— Вирджиния, ты несправедлива. Зачем ты нарочно все усложняешь? Я никогда не был с тобой жесток. Мы всегда играли на равных. Что толку притворяться?

— Говорю тебе, мне ее жаль. Она в худшем положении, чем я, потому что не может рассчитывать даже на сохранение своего доброго имени.

— То есть, ты отказываешься предоставить мне свободу?

— Что я от этого буду иметь?

— Может быть, ты захочешь снова выйти замуж.

— Не захочу.

Он уставился на нее — с растущим разочарованием и злостью. Но все-таки сделал еще одну попытку.

— К сожалению, я не могу рассказать тебе всего — возможно, тогда ты поняла бы… Нет, не могу. Знаю, я давно задолжал тебе этот визит. Мне хочется поступить по справедливости с вами обеими…

Она взглянула ему прямо в лицо.

— Она очень красива?

— Ох! — с отчаянием в голосе воскликнул он. — Какое это имеет значение? Я был круглым идиотом, рассчитывая добиться толку от женщины! Я ухожу.

Она не стала звать горничную, а сама проводила его до двери.

— Приеду через неделю, — сказал он. — Может быть, тогда мы сумеем договориться. У тебя будет время подумать.

— Нет! — вырвалось у нее. — Не приезжай, пожалуйста!

— Почему?

Она избегала встретиться с ним взглядом.

— Просто не хочу. Но обещаю подумать. Я… напишу тебе. У тебя тот же адрес?

— Да.

— Вот и отлично. До свидания, Стивен.

Он пожал ей руку.

— До свидания, Вирджиния. Я очень надеюсь, что ты передумаешь.

Он вышел на улицу; за ним громко захлопнулась дверь. Стивеном овладело желание вернуться и попробовать переубедить ее. Но он знал — из этого ничего не получится. Во всяком случае, сегодня.

Глава XVII

Лето подходило к концу. Знойное, засушливое — оно вполне устраивало обитателей укрывшегося в тени деревьев особняка на Гроув. Зато жара была немилосердна к тысячам остальных смертных, особенно работавших на берегах Эруэлла и Эрка — эти речки служили населению естественной канализацией, источая смрад до небес, покрываясь зеленоватой слизью и бурой пеной.

Кроме жары, просвещенные умы интересовались разрешением и других проблем; в частности, их интересовал ирландский вопрос, бунты финиев, раскол в парламенте и кто из двоих — мистер Дизраэли, прославившийся в связи с войной в Абиссинии, или мистер Гладстон, проявивший желание найти общий язык с ирландской церковью, — займет почетное место на скамье министров.

Тем летом был заложен первый камень в основание фундамента нового Таун-Холла, призванного превзойти роскошью все остальные концертные залы, а женщины из уст в уста передавали друг другу новость: шляпки станут меньше, а кринолины выйдут из моды. Прогромыхал скандал, связанный с новым, завезенным из Парижа, танцем под названием "канкан" — о нем говорили, что это верх непристойности. Владелец Ланкаширского "Стинго" рискнул его поставить — на премьеру явилась толпа бездельников из числа золотой молодежи, тех, что вечно толкутся группами на Роуд-Стейшн с единственной целью поглазеть на щиколотки дам, спускающихся по лестнице. Но об этом пронюхали — не без помощи добрых людей — в Городском Совете, и представление было запрещено сразу же после премьеры.

Дядя Прайди послал свой труд в лондонское издательство, а через семь недель получил ответ: его благодарили за любезно предложенную их вниманию рукопись, но, к сожалению, ведущие специалисты в этой области не поддерживают его теорию.

Два письма от Стивена. Одно ждало возвращения Корделии из Саутпорта, а другое пришло еще через неделю.

После множества неудачных попыток и кипы изорванных листов бумаги она в конце концов отправила ответ, который сама нашла совершенно неудовлетворительным.

"Стивен! Дорогой мой Стивен!

Прошу тебя больше не писать: это очень рискованно, потому что письмо может попасть не в те руки. Умоляю тебя больше этого не делать. Большое спасибо за все теплые слова. Думаю о тебе — и чувствую себя такой беспомощной и в то же время такой сильной! Я черпаю силу в твоей и моей любви и не могу думать ни о чем другом, кроме часов, проведенных с тобой.

Вчера вечером мистер Слейни-Смит предложил устроить своими силами спиритический сеанс — посмотреть, что из этого получится. Разумеется, его не поддержали, зато это напомнило мне наши первые встречи. Они предстали передо мной так ярко, что я весь вечер не находила себе места.

И все-таки будет лучше, если мы какое-то время не будем видеться. Давай немного подождем — ради нас самих и всех, кого это касается. Я две недели провела в Саутпорте и снова собираюсь туда: чем больше расстояние между нами и чем меньше вокруг напоминающих о тебе предметов, тем легче перенести разлуку.

Свадьба Эсси назначена на двадцать четвертое число следующего месяца. Я подумала, может быть, тебе интересно.

Твоя Делия."

На открытии нового сезона в Атенеуме Брук читал свои стихи. "Сити Ньюз" отозвалась о них как о проникнутых духом романтизма и отмеченных подлинным лиризмом, напоминающим Херрика. Одно стихотворение называлось "К Терпению", а остальные — "Твоя серебряная туфелька", "Пой только для меня" и "Елена". Слушая, как он читает их, дивясь его уверенности, в немалой степени подогретой бокалом виски, Корделия испытывала легкую растерянность. В этих стихах проявились кое-какие противоречия в натуре Брука. Она не могла это как следует определить, но у нее было стойкое ощущение, будто, сколько бы она ни старалась, ей никогда не добиться того, чтобы этот брак полностью отвечал его потребностям и помогал Бруку избавиться от комплекса неполноценности. Да и сам Брук не очень-то проявлял по отношению к ней романтические порывы, очевидно, приберегая их для поэзии. Стивен — вот настоящий романтик! Ей просто не повезло.

— Делия, — обратилась к сестре Эстер. — Мы не знаем, как быть с приглашением мистера Фергюсона на свадьбу. С одной стороны, он дольше меня знает Хью, и, вроде бы, этого требует элементарная вежливость; а с другой — ни для кого не секрет, что он не очень-то любит общаться с членами нашей семьи, за исключением тебя — по общему мнению, ты давно уже стала его любимицей. Но ты — жена Брука, а мы — так, бедные родственники. Как ты считаешь?