Корделия - Грэхем (Грэм) Уинстон - Страница 11

Коллеги возражали, что аппетит чудовища будет расти пропорционально насыщению. Трубные звуки Французской революции до сих пор отзывались эхом в банках Эруэлла.

Наконец мистер Фергюсон с олимпийским спокойствием произнес:

— Беда в том, джентльмены, что вы видите в рабочих прежде всего многоголовое чудовище, шайку, в которую они сбиваются в минуты опасности. Тогда как на самом деле они — люди, такие же, как мы с вами. Необходимо строить отношения с ними на основе христианской морали. Нам не нужно бояться их, либо объединяться с целью обороны. Это вполне разумные существа — когда уважают их права. Некоторые из них ближе к Господу и судят обо всем куда более здраво, чем мы.

Наступило неодобрительное молчание. Потом один из гостей по имени Джейкин Робинсон произнес:

— Разве они руководствовались здравым смыслом, когда на прошлой неделе пытались взорвать дом Эштона — и за что? Разве Эштон плохой хозяин? Ничего подобного. Им не понравилось, что он стал использовать машины в производстве кирпича: они хотели по-прежнему работать вручную. И это вы называете "здраво судить"?

— Отнюдь. Но, может быть, им не объяснили толком? В их глазах машины обозначали безработицу и голод. Портвейн, Холлоуз.

— По-вашему, мистер Фергюсон, мы отстали от времени. Но вы не отмените законы экономики тем, что объявите их несуществующими. Оставим, однако, в покое кирпичи и поговорим о нашей собственной отрасли. Сокращение рабочего времени приведет к сокращению объема производства. Увеличивая заработную плату, мы тем самым увеличиваем стоимость продукции. В любом случае тактический выигрыш оборачивается убытками. Фабрики просто закроются — и где будут ваши хваленые проекты? Мы только расплодим голодных — как будто их еще недостаточно!

— Причем по их же собственной вине, — заметил рослый старик на другом конце стола. — Если бы они не поддержали Линкольна и блокаду… Им следовало довериться Гладстону.

Мистер Фергюсон опять взял слово.

— Чтобы пойти на риск оставить свои семьи без куска хлеба, требуется незаурядное мужество. Такое мужество не присуще жалкому сброду. Эти люди думают о своем будущем. Они заслуживают хорошего обращения.

Двое или трое из гостей, которые собаку съели на производственных отношениях и гордились своими прогрессивными взглядами, пробурчали что-то в знак согласия. Но Джейкин Робинсон не унимался:

— Хорошего обращения! Интересно, а кто с ними плохо обращается? На моей фабрике заработная плата и условия не хуже, чем где бы то ни было. И если бы они не устраивали эти чертовы сборища… — Он запнулся. — Прошу прощения, миссис Фергюсон.

— Корделия, — обратился к ней мистер Фергюсон, — вы можете присоединиться к нам позднее.

— Пожалуйста, мистер Фергюсон, позвольте мне остаться. Все это так ново! И очень интересно!

Но они явно ждали, когда она уйдет. Не женского ума дело. Корделия поняла, что допустила ошибку, не уйдя вместе с тетей Летицией.

Брук придержал для нее дверь, и она вышла, поймав на лету реплику мистера Фергюсона:

— Можете курить, джентльмены.

Стояла холодная погода, и в холле развели большой огонь. Корделия грела руки и думала: что же делать? Она ощущала смутное недовольство и растущую тревогу.

Сзади послышался шорох; она обернулась и увидела пересекавшего холл дядю Прайди в комнатных туфлях. Заметив Корделию, он, подобно судну, застигнутому мощным порывом ветра, изменил курс.

— Ах, это вы, юная леди. Сегодня ожидаются заморозки. Распорядитесь, чтобы в доме всю ночь поддерживали огонь, а то к утру будет холодно, как в морге.

— Хорошо, дядя Прайди. Я позабочусь о том, чтобы вы не замерзли. — Она вдруг отдала себе отчет в том, что ей гораздо легче называть этого безобидного старика дядей, чем мистера Фергюсона — отцом.

— Боятся лишний раз пошевелить пальцем, — проворчал Прайди, энергично потирая перед камином руки. — В наше время все слуги на один манер. Этот лодырь Холлоуз. Они все еще там? — он мотнул головой в сторону гостиной.

— Да. А вы не хотите зайти?

— Когда эти пташки высиживают свои грандиозные проекты? Не хочу им мешать, а то еще спугну. Пускай себе сидят, посмотрим, что-то высидят. Угощайтесь.

— Спасибо. — Корделия заглянула в большой бумажный кулек и взяла конфету. На какое-то мгновение их головы оказались на одном уровне. С близкого расстояния лицо старика выглядело чуточку асимметричным.

Их взгляды встретились.

— Что, юная леди, нечем заняться? Вы когда-нибудь видели моих мышей? Это гораздо интереснее, чем выжившие из ума седобородые мужи, двадцать лет назад растерявшие свои естественные инстинкты.

Корделия боялась мышей, но ответила:

— Благодарю вас. Они не кусаются? В таком случае я с удовольствием взгляну на них.

Они поднялись в его апартаменты. Здесь сильно пахло животными.

— Сюда, — пригласил Прайди и ввел ее в комнату, которая замышлялась как гардеробная, но была сплошь заставлена полками и стеклянными аквариумами без воды — там мелькали глазки-бусинки и острые мордочки.

— Это и есть мои маленькие друзья. Более верные, чем двуногие. Идите сюда, милые крошки, — он почмокал губами, издавая звук, похожий на журчание воды. Затем открыл дверцу, и сразу же шесть или восемь мышек вскарабкались ему на руки и побежали вверх, чтобы рассесться на плечах и забраться за шиворот.

— Я как-то показал их Маргарет, — дядя Прайди покачал головой. — Она притворилась, будто они внушают ей омерзение. Что за чушь! Это здоровые, чистые зверушки, гораздо опрятнее многих мужчин и женщин. Взгляните вот на этого: какое у него мягонькое, белоснежное брюшко! А лапки! Смею вас заверить, он не нуждается в том, чтобы каждое утро принимать ванну. Откуда только взялся этот культ ванн, а, юная леди? Брат просто помешан на них. А по мне, так ванна — необходимое зло, не больше и не меньше. Один раз в неделю — или раз в две недели — приходится, так уж и быть, залезать туда, отскребать грязь и выскакивать обратно. Чем скорее, тем лучше. Ах, горячая вода! Мыло! Пар! Полотенце! Можно подумать, что кто-то от этого стал порядочнее. Люди считают приверженность гигиене прогрессом, а я говорю, что это возврат к старому. — Он замолчал, по-видимому, унесшись мыслями куда-то вдаль.

— Они очень миленькие, — храбро заявила Корделия, зорко следя за мышами, чтобы не разбежались, — Эстер любит мышей. Это моя сестра. Ей они нравятся больше, чем мне.

— Вы отважная маленькая женщина. Это видно невооруженным глазом. Ну, довольно, мои крошки. Леди устала. Отправляйтесь-ка по домам. — Он щелчком стряхнул с себя мышей, едва не повредив хрупкие позвоночники. Потом вытряхнул парочку из рукавов и запер клетку. Корделия с облегчением вздохнула.

— И почему только дамы боятся мышей? Тайна, покрытая мраком. Я искал разгадку на прозекторском столе, но так и не нашел. Это не поддается логическому объяснению. Хотя сейчас стараются объяснить все на свете. Требуют доказательств существования Бога, а также доказательств того, что Бога нет. Прежде, чем съесть пудинг, людям необходимо знать технику его приготовления. Прямо как дети. Я хохочу! Позвольте представить вам мистера Гладстона.

Он отпер дверцу стоявшей особняком клетки и, не отрывая от молодой женщины испытующего взгляда, вытащил громадную коричневую крысу. Корделия невольно сделала шаг назад, и дядя Прайди сморщил лицо в улыбке.

— С вами что-то творится, юная леди. Хотел бы я знать, что. Какое-то брожение. Не бойтесь, он совершенно безобиден — гораздо безобиднее, чем его тезка, уверяю вас. Этотмистер Гладстон не обязан постоянно забивать себе голову мыслями о том, как потратить семьдесят миллионов и что делать с налогами. Его волнуют куда более важные вещи: вкусная еда, друзья и как бы получше провести свободное время. А вас?

Он посадил крысу себе на плечо, и она уютно устроилась там, свесив длиннющий хвост. Злые, налитые кровью глаза животного буравили молодую женщину подозрительным взглядом.

— А где же мистер Дизраэли? — пошутила Корделия, посчитав его вопрос риторическим.