Король холопов - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 51

Ксендз Павел насупился.

– Нового закона не может быть, а также нет надобности в новых апостолах, – с кислой миной сказал он. – Всю правду и всю науку принес нам Христос. Но мы и части ее не восприняли и исполняем только то, что нам удобно.

Приор и ксендз Иренеуш молчанием подтвердили свое согласие.

– Где же они? Откуда они идут? Я буду искать этих святых кающихся! –воскликнула хозяйка дома, приблизившись к ксендзу Павлу.

Вдруг Иренеуш тихим голосом быстро проговорил:

– Осторожно, осторожно! Необходимо, чтобы церкви осмотрелись и убедились, что под этой набожностью не скрыта какая-нибудь ересь.

Бася остановилась в изумлении.

– Отец мой, – начала она, – какая же тут может быть ересь, и что может быть греховного в покаянии? Чем оно строже, тем милее Богу!

Ксендз Иренеуш руками перебирал по столу.

– Тут что-то темное, – произнес он, – и пока это не будет расследовано и выяснено, необходимо быть осторожным, а то вместо того, чтобы служить Богу, можно попасться в сети сатаны.

Он угрожающе поднял руку, и хозяйка замолчала; но видно было, что она сгорает от любопытства.

Ксендз Павел из Бжезия уселся при столе. Он, по-видимому, жалел женщину.

– Где она первоначально образовалась, эта кающаяся…

– Секта? – добавил ксендз Иренеуш.

– Секта или общество, Господь их знает, – продолжал ксендз Павел, –только известие о ней одновременно пришло с Рейна, из Венгрии и из Италии. Толпы их, проходя через соседние страны, проникли и к нам. Некоторые духовные лица открывают им костелы, другие же их подозревают.

– В чем? – спросила хозяйка.

– В том, о чем я говорил, – вмешался Иренеуш, – что это секта. Нашему ордену именно поручено расследование всякой ереси, этой опасной ржавчины, которая легко пристает к слабым, но горячим. Инквизиторы об этом выскажутся.

Уставший приор, до сих пор не проронивший ни одного слова, тихим, задыхающимся голосом проговорил:

– Да, да… Необходимо все тщательно обсудить. Дьявол не спит.

Хозяйка прислушивалась с большим вниманием.

– Простите мне, обиженной умом, – сказала она, – но какое заблуждение может быть в строгом покаянии?

Ксендз Иренеуш с улыбкой ответил:

– Многое можно было бы об этом сказать. Но я, душа моя, об одном только скажу. Там, где нет капеллана в качестве руководителя, там люди легко могут быть введены в заблуждение. Среди этих бичевников ничего не слышно о капелланах. Какие-то неизвестные, непосвященные, самозванцы являются им вождями и ведут эти толпы. Мужчины и женщины различного возраста странствуют, вместе живут… Гм! Гм! Мне кажется, что тут дело нечистое.

Хозяйка задумалась.

– Я великая грешница, – начала она, – я недостойна милости Бога. Я о многом не знаю, но мне это публичное покаяние, эта жизнь отданная Ему, эта кровь, орошающая проезжие дороги – все это мне кажется таким прекрасным! Таким красивым!

Приор насупился.

– О! О! – прервал он. – Ты сама готова с ними пойти!

Бася вскочила с сидения и воскликнула:

– А! Да… Пусть только они появятся! Я брошу все… Я не выдержу, я пойду!

Ксендзы переглянулись; ксендз Павел замолк и, желая переменить разговор, сказал, что носились слухи о том, что король вскоре уступит, отлучение будет снято, костелы раскрыты, и снова раздастся звон колоколов. Хозяйка слушала довольно равнодушно.

– Король? – произнесла она без всякого смущения, – я его хорошо знаю! Ведь дьявол меня отвел к нему или, вернее, наушник его, Кохан, этот убийца, погубивший столько невинных душ. Я их обоих знаю. Король, в сущности, добрый и сострадательный, он только равнодушен к религиозным делам. Его, быть может, удалось бы навести на путь истины, если бы он дал себя увлечь. Он относится к жизни и ко всему равнодушно.

– Потому что слишком злоупотребляет жизнью, – произнес ксендз Иренеуш.

– Все это произошло, потому что у него нет сына, – добавила хозяйка, – и нет надежды на наследника; это ему отравило жизнь и лишило всякого желания жить.

– Лишая его потомства, Господь именно этим и наказывает его, –произнес ксендз Павел, – за то, что он ведет постыдный образ жизни. Хозяйка с опущенной головой слушала эти слова; слабый румянец появился на ее увядшем лице, свидетельствовавший о вызванных в ней воспоминаниях.

– Да, он виновен, да, – сказал толстый приор, – но наушник виновен больше его. На того падает вся вина, тот причина всего зла.

Бася мысленно где-то была в другом месте и спросила:

– У нас уже где-нибудь находятся эти бичевники?

Иренеуш улыбнулся.

– Будь спокойна, душа моя, – произнес он немного насмешливо, – не минуют они Кракова.

– Дал бы Господь! – вздохнула Бася.

За время разговора кушанье остыло, и приор указал движением руки, что охотно приступил бы к еде. Хозяйка придвинула к нему блюдо с мясом и своими исхудавшими руками начала наливать кубки.

Ксендз Павел, переглянувшись с товарищами, перевел беседу на другую тему. Хозяйка слушала его с уважением, но видно было, что она думала о чем-то другом. Погруженная в свои мысли, рассеянная, она машинально прислуживала гостям, не вмешиваясь в разговор – все ее мысли были заняты бичевниками.

Тихий Краков, погруженный в глубокую печаль вследствие отлучения короля от церкви, в один прекрасный летний день вдруг необыкновенным образом оживился.

В разных частях города люди, неизвестно по какой причине, как будто вызываемые каким-то паролем, беспокойно выбегали из домов, выглядывали через ворота, как бы в ожидании чего-нибудь, и, встревоженные, прятались. Некоторые пальцами указывали вдаль, иные, пошептавшись с прохожими, возвращались домой и закрывали ворота. На лицах всех выражались любопытство и волнение.

Перед костелом отцов доминиканцев стоял ксендз-приор вместе с отцом Иренеушем. Оба они были в плащах, как бы для выхода, но они, казалось, колебались пойти ли им или остаться на месте.

– Нам не зачем торопиться и идти на встречу к ним, – сказал ксендз Иренеуш. – Это – грешное дело, от которого городу и стране необходимо, как можно скорее, избавиться. Хотя приписывают духовному лицу, отцу Райнеру, что он первый призвал к покаянию и образовал секту этих бичевников, но я не верю тому, чтобы воспитанник Томаша создал подобную ересь… Плохие люди взяли хорошую идею и изгадили ее.

Приор пробормотал что-то, беспокойно оглядываясь.

– Райнер или не Райнер, – проговорил он со вздохом, как будто вся эта история причинила ему большую неприятность, – все это вздор. Люди испугались чумы.

– Да, несомненно это наказание Божье, – возразил Иренеуш, – но и это наказание, если новая ересь появится. Хотят создать новую веру! Кто? Какие-то безумцы!.. Уже три года тому назад папа осудил их…

– Мы только что об этом узнали, но и епископ тоже знает, – произнес приор, – им не дадут здесь расположиться, и их прогонят.

– Они сами нигде дольше одного дня не остаются, – возразил ксендз Иренеуш.

– Пойдем же посмотрим на это зрелище, – сказал приор со вздохом, –вчера сообщено, что они направляются сюда…

Они должны были быть уже здесь… Они, по всей вероятности, остановятся на рынке.

– Пойдем, – прибавил Иренеуш, – но зайдем в какой-нибудь дом и лучше будем смотреть издали, а то опять скажут, что это дело рук доминиканцев, и что мы с ними заодно.

– Пойдем к Вержинеку, – произнес приор, – там нас примут, и для всех хватит окон.

С этими словами они медленными шагами направились к рынку, устремив любопытные взгляды в даль. Улицы были наполнены толпами любопытных, на лицах которых выражалось не только любопытство, но и тревога, беспокойство и то необыкновенное чувство, которое испытывают люди при виде чрезвычайных необъяснимых явлений.

В натуре человеческой есть что-то такое, что делает ее податливой влиянию проявления глубоких страстей и глубокого чувства. Они в полном смысле этого слова заразительны. Часто человек старается защитить себя от них насмешками, недоверием, но в конце концов какая-то непонятная для него сила преодолевает его сопротивление, и когда такой огонь охватывает толпу и увлекает ее, единичные личности должны подчиниться и поплыть вместе с течением. Предстоящее зрелище, о котором рассказывали те, которые его видели и которые о нем слышали, внушало опасение слабым натурам; они боялись, что увлекутся примером и, не сознавая того, что они делают, бросят свои дома и присоединятся к кающимся.