Тьма надвигается - Тертлдав Гарри Норман - Страница 37

– А-а… – повторил Фернао и перешел на медлительное звучное фортвежское наречие. – И вы желаете вывезти его за пределы досягаемости конунговых слуг?

– Именно так, – ответил Шеломит на том же языке. – Имея в команде волшебника, мы скорей добьемся успеха. Имея в команде лагоанского волшебника, мы скорей избежим возмездия конунга Свеммеля.

– Судя по тому, что я слышал о конунге, предосторожность разумная, – заметил Фернао. – Следующий вопрос: почему вы решили, что я именно тот лагоанский чародей, который вам нужен?

– Вы плыли в Альгарве во время войны – почему бы не отправиться в Янину в дни мира? Вы чародей первой статьи, так что вам хватит сил наложить любое потребное нам заклятье. Вы, как только что показали, владеете фортвежским. Я бы соврал, сказав, что вы единственный чародей, к которому мы обратились, но именно вас я бы предпочел иметь в команде.

Скорей всего, то же самое соратники Шеломита говорили другим кандидатам. Стоит одному согласиться, и к остальным он потеряют всякий интерес. Фернао призадумался: не окажется ли он настолько опрометчив, чтобы сказать «да»? В Янине он никогда не бывал. Добраться туда будет нетрудно, если только за время плавания конунг Свеммель не захватит страну: зажатое между Альгарве и Ункерлантом крошечное королевство сохраняло покуда нервозный нейтралитет. Выбраться оттуда, особенно вместе с королем Пендой, будет куда сложнее.

Конечно, Шеломиту будет, в сущности, все равно, покинет ли Янину чародей Фернао, если только короля Пенду удастся вывезти из страны. Это может сделать жизнь волшебника интересной… но не очень приятной. Человек разумный забрал бы два полновесных дьёндьёшских золотых и отправился бы по своим делам.

– Когда отплываем? – спросил Фернао.

Маршал Ратарь перетерпел обыск, которому подвергли его телохранители конунга Свеммеля, с несколько меньшим безразличием, нежели обычно. Самомнение его не разрослось до такой степени, чтобы полагать персону первого маршала неприкосновенной, однако времени, потраченного впустую перед тем, как допустить Ратаря пред очи владыки, он жалел остро.

Так же остро он сожалел о времени, потраченном на то, чтобы протереть лбом ковровую дорожку перед троном. Церемонии хороши в свое время и на своем месте; они напоминают подданным о величии и мощи сюзерена. Ратарь, однако, прекрасно знал о способностях конунга. Поэтому тратить время по требованию этикета казалось ему неэффективным.

Конунг Свеммель считал иначе. Мнение конунга, как обычно в Ункерланте, считалось правильным.

– Да возрадуется ваше величество, – промолвил Ратарь, когда ему, наконец, дозволили встать, – я явился по вашему приказу.

– Наше величество не радо, – отозвался Свеммель тоненьким капризным голоском. – Со всех сторон мы окружены врагами! Ради вящей славы Ункерланта и нашей безопасности мы должны избавиться от них! По одному!

От избытка чувств он подпрыгнул на троне. В припадке подозрительности конунг вполне способен был решить вдруг, что Ратарь тоже враг, и отправить маршала на плаху. В годы Войны близнецов так погибло немало офицеров, порой весьма высокопоставленных. А с тех пор еще больше.

То, что конунг будет не прав, Ратарю уже не поможет. И выказывать страх тоже не стоило – иначе Свеммель может решить, будто маршалу есть чего бояться.

– Укажите мне ваших врагов, ваше величество, и я поражу их, – откликнулся маршал. – Я ваш беркут.

– У нас слишком много врагов, – пожаловался Свеммель. – Дьёндьёш на западных рубежах…

– Мы покуда не воюем с Дьёндьёшем, – заметил Ратарь.

– Альгарве… – продолжал Свеммель, будто не слыша.

– Ваше величество! – перебил Ратарь с явной тревогой. – Солдаты короля Мезенцио с великой осторожностью соблюдают границу между их державой и нашей, существовавшую до начала Шестилетней войны. Они не менее нас рады были стереть Фортвег с карты. Альгарвейцы не желают враждовать с нами; у них хватает трудностей на востоке.

Выражение на лице конунга Свеммеля маршал распознал не сразу. То была странная смесь жалости и насмешки – так сам Ратарь мог бы глядеть на своего десятилетнего сына перед тем, как объяснить наивному мальчику, как на самом деле устроен мир.

– Они нападут, – предрек Свеммель. – Рано или поздно, они непременно нападут – если мы им позволим.

Если конунг Свеммель желал начать войну с кем-нибудь из соседей помельче и послабее – это одно. Если конунг мечтает о войне с Альгарве – совсем другое.

– Ваше величество, – настойчиво проговорил Ратарь, – наши войска еще не готовы сразиться с армиями короля Мезенцио. Способ, коим альгарвейцы в Фортвеге применили драконов и бегемотов, чтобы расчистить дорогу пехоте, – это неслыханное новшество. Мы должны прежде научиться противостоять ему, если это возможно. Мы должны обучиться ему сами. Покуда это не сделано – а работа, по-моему, уже начата, – мы не можем вступать в бой с Альгарве.

Он уже ждал, что конунг Свеммель прикажет бросить ункерлантские полки на державу короля Мезенцио, невзирая на все сказанное. В этом случае Ратарь сделал бы все, что в его силах. Он ждал, что владыка осыплет его проклятиями за то, что маршал не выдумал новой манеры боя сам. Но ничего подобного Свеммель не сделал. Он только продолжил зачитывать список обид.

– Король Цавеллас оскорбляет наше достоинство, отказываясь выдать нам головою некоего Пенду, самозваного короля фортвежского.

Свеммель признавал Пенду законным повелителем Фортвега, покуда наступающие армии Альгарве и Ункерланта не заставили того бежать из гибнущей страны. Проблема, однако, заключалась не в этом.

– Вторгаясь в Янину, ваше величество, – промолвил Ратарь, – мы вновь сталкиваемся с Альгарве. Я бы предпочел использовать Янину как щит, чтобы Альгарве не столкнулось с нами.

– Мы никогда не прощаем обид, – провозгласил Свеммель. Ратарь понадеялся, что конунг говорит о Цавелласе. – И есть еще Зувейза, – продолжил монарх, помедлив. – Не может Ункерлант покорно сносить провокации голых дикарей.

Ратарь превосходно знал, что провокациями занимаются его подчиненные. Ему стало интересно, знает ли об этом Свеммель или вправду убедил себя, что является пострадавшей стороной. Со Свеммелем никогда нельзя было знать что-то заранее.

– Зувейзины и вправду стали излишне дерзки, – подтвердил маршал.

Если он сможет отговорить конунга от нападения на Янину, он это сделает.

И ему это удалось – чудо под стать тем, что творят первостатейные чародеи.

– Пришло время, – объявил конунг, – разделаться с Зувейзой, дабы коварный Шазли не мог более угрожать нам! – Подобно тому, как он отказал в королевском титуле Пенде, короны лишился и Шазли. – Готовь армию к выступлению против Зувейзы по моему приказу.

– Достаточно будет перебросить к границе войска, зверей и матчасть, ваше величество, – с облегчением пояснил Ратарь. – Мы уже давно планировали подобную кампанию и сможем бросить в бой солдат, как только ваше величество даст приказ – при условии, конечно, – торопливо добавил он, – что вы оставите нам время на развертывание.

– Сможете взять Зувейзу, оставив в возвращенных нам областях Фортвега достаточно войск, чтобы избежать возможного предательства альгарвейцев? – грозно спросил Свеммель.

– Сможем, – уверенно ответил Ратарь.

Ункерлантский генеральный штаб планировал войну против Зувейзы с того дня, как верные Свеммелю войска выбили Киота из столицы. Некоторые из этих планов предусматривали захват Зувейзы в условиях противостояния с Альгарве на восточной границе. Оставалось только вытащить из папки нужный пакет с приказами, подправить их согласно обстоятельствам и огласить.

– Скоро ли сможем мы покарать жителей пустыни? – спросил Свеммель.

Прежде чем ответить, Ратарь мысленно пробежался по планам, которые, скорей всего, будут воплощены в жизнь.

– К границам Зувейзы ведет меньше становых жил, чем нам хотелось бы, ваше величество, – ответил он. – А через пустыню к Бише – совсем немного. Если бы мы не заложили заранее запасы на складах, нам пришлось бы долго дожидаться, а так… я бы сказал, что мы будем готовы в течение трех недель.