Котов обижать не рекомендуется - Михалкова Елена Ивановна - Страница 21

И у девицы рост не подкачал. Капа даже уставилась ей на ноги: неужели на каблуках прицокала? Нет, в кроссовках. А ростом не намного ниже приятеля.

У этой черты были мягче. «Совсем не красавица», – удовлетворенно отметила Капа. Разве что лоб хорош: высокий, гладкий. И волосы цвета липового меда тоже ничего, хоть и торчат короткими лохмами. Когда подошла ближе, стало видно, что глаза серые, беззащитные, как у близоруких.

Капа порылась в памяти, вспоминая, на кого же похожа эта сероглазая. Память у Капы была подобна хорошему архиву, и карточек за всю ее долгую жизнь накопилось много. Так много, что лет с шестидесяти она не заводила новых, а лишь ставила мысленную пометку: копия Степана Сурякина. Или: вылитая Фая Зацепина.

Наконец она вспомнила. Вылитая младшая девчонка Симоновых! Две старших сестры ее были красавицы, в чернобровую мать, а младшая Варя – ни то ни се. Правда, голос мягкий, нежный, как первый снег. Начнет говорить – заслушаешься.

Удивительно, конечно, что из троих сестер именно Варька вышла замуж за того паренька… как же его звали? И не вспомнить уже. Каждое лето из Питера приезжал к бабке погостить, жил с ними по соседству. Недурной собой был хлопец, ничего не скажешь. В очередное лето приехал, как всегда, один, а уехал с Варварой. Сестры от злости локти себе искусали.

Капа тоже никак не могла взять в толк: что он нашел в Варьке? Сестры – кровь с молоком, огонь в глазах, не подходи – ух, обожгут! А Варька как веточка вербы: тоненькая, неброская.

И чем она соседа взяла? Загадка.

Тем временем приезжие подошли к ней. Оба очень вежливо поздоровались, и парень сказал:

– Мы козу встретили на краю деревни. Не ваша?

– А чьей же ей еще быть, гадине, – кокетливо ответила Капа, забирая у него веревку. И замахнулась на козу: – У, зараза!

Но не ударила. У нее было правило: при посторонних – никаких разбирательств.

– Спасибо, что привели. А вы что же – в гости приехали? Или дом присматриваете?

Парень вытер пот со лба, и тут Капа заметила, что оба измучены. Девица поглядывала на скамеечку у палисадника, но без спроса сесть не решалась. Вежливая! Это хорошо. И попросить не спешит. Соображает, значит, что к Капе нужно со всей осторожностью! Тоже хорошо.

– Нет, мы по другому поводу, – сказал парень.

– Это по какому же? – насторожилась старуха, мигом вспомнив, что последние шесть месяцев скручивала показания счетчика. Ох, чуяла душа, не нужно хитрить! По совести нужно жить, не обманывая!

– У вас тут беда случилась несколько дней назад. Человека убили.

Капа тут же успокоилась. Счетчик, значит, ни при чем. Ну и ладненько! Совестливым хорошо быть, когда богатый, а если бедный, тут уж не до совести. Можно и дальше показания подкручивать: государству все равно, а ей трат меньше.

– Олега! Упокой господи его душу. – Капа перекрестилась. – Полиция уже была, всех допросили.

– А мы не из полиции, – вступила девица. Говорила она тихо – то ли от усталости, то ли голос слабенький. – Нам поручили собрать материал для статьи.

– Журналисты! – осудила Капа.

– Практиканты, – потупился парень. Вскинул на нее голубые глаза и спросил: – Вы нам поможете? На вас вся надежда!

Тут Капа и растаяла.

Света наблюдала, как Дрозд очаровывает старушку, и понемногу приходила в себя.

Они провели в деревне не меньше полутора часов, обошли двенадцать дворов – и все безрезультатно. Рыбаков жил очень замкнуто, дружбы ни с кем не водил. Никто из жителей ничего о нем не знал.

Но удивило Свету не это. Она встречалась с Рыбаковым и понимала, что он построил вокруг себя прочную стену.

Ее поразило полное равнодушие деревенских к его смерти.

– Не понимаю! – говорила Света Дрозду после очередной неудачной попытки. – Произошло убийство! Люди должны его обсуждать, строить предположения, подозревать друг друга, наконец. А они ведут себя так, словно у них раз в неделю кого-нибудь закалывают и всем это уже приелось!

– Вот и я не пойму, в чем дело, – признался Дрозд. – Думал, что с нами охотно станут разговаривать. Выходит, ошибся. Ну и на фига такие ландыши?

Он негромко пропел:

– Ты однажды мне принес гидравлический насос… Ландыши, ландыши!

И засвистел хорошо знакомую Свете мелодию.

Они спрятались в тени раскидистой липы. Где-то вверху бурлили то ли осы, то ли пчелы. Казалось, сам ствол дрожит от их жужжания.

Дрозд задрал голову и прищурился.

– Мы с тобой сидим прямо под гнездом, – сообщил он. – Здоровое, собака.

– Плевать мне на гнездо. – Света утомленно прикрыла глаза. – Я отсюда никуда не пойду. Здесь тень…

– …и примерно две сотни ос.

– Скажи им «соль-вода-соль-вода-соль-вода». Тогда не укусят.

Крупная оса подлетела к Дрозду и покружилась над ним.

– Соль-вода, – неуверенно сказал Лешка. – Ай, черт!

Он вскочил.

– Это неправильные осы! – лениво сказала Света. – Они готовят…

Над ухом у нее пронзительно зазвенело на три голоса.

– Не знаю, что они готовят, но я точно присутствую в рецепте! – Дрозд быстро вышел из тени, отмахиваясь от насекомых.

Осы провожали его, пока он не оказался на достаточном расстоянии от дерева. И лишь тогда вернулись обратно.

Пришлось и Свете выползать из укрытия.

– Может, полиция запретила разглашать информацию об убийстве? – предположил Лешка.

Света покачала головой:

– Они не выглядят как люди, которым что-то запретили. Они выглядят так, как будто им все равно.

Впереди замаячило что-то белое. Подойдя ближе, Света увидела белую козу с пятном на боку.

– Балерина! – Она обрадовалась козе, будто старой знакомой. – Смотри-ка, двойным узлом привязали.

Дрозд внезапно ухмыльнулся и присел на корточки.

– А узелок-то слабенький. И рядом ни души. Как по заказу!

– Эй, ты чего? – испугалась Света. – Что ты задумал?

Дрозд поднял голову, подмигнул и спросил:

– Тебе раньше не приходилось воровать коз?

Старуха, которую звали Капитолиной, в дом их не пригласила. Но разрешила сесть на скамеечке возле палисадника и вынесла две кружки с холодным козьим молоком.

Света поднесла кружку к губам и сморщилась. Она с детства ненавидела козье молоко – не только вкус, но и запах.

Дрозд сделал страшные глаза. «Не могу!» – беззвучно взмолилась Света. «Надо, Федя, надо!» – так же беззвучно ответил Лешка.

Капитолина обернулась к ним, и Света пожалела, что не взяла с собой камеру. Старуха им попалась колоритная – тощая, мелкая и шустрая, как Шапокляк. На голове у нее красовалась ярко-желтая кепка с надписью, которую Света никак не могла разобрать.

– А что это вы молоко мое не пьете? – хмуро спросила хозяйка. – Брезгуете? Или микробов боитесь?

– Боимся! – пискнула Света, увидев единственный шанс избежать мучений.

– Не бойсь! Оно кипяченое!

Тут Свете совсем поплохело. Хуже козьего молока могло быть только кипяченое козье молоко.

Но деваться некуда. Обидишь хозяйку – потеряешь последний шанс выяснить хоть что-то об убийстве Рыбакова. Правда, шанс и без того был дохленький, призрачный: откуда ей знать то, чего не знают остальные жители! За пять минут разговора стало ясно, что старуха свирепа и несдержанна на язык. Такая точно не могла иметь никаких дел с Рыбаковым.

Под пристальным взглядом старухи Света задержала дыхание и быстрыми глотками стала проталкивать в себя белую жидкость.

К середине кружки она приостановилась и удивленно заглянула в чашку. Дрозд уже вытирал белые усы.

– А это точно козье молоко? – рискнула спросить Света.

– Нет, это я кота подоила, – рявкнула в ответ мигом рассердившаяся Капитолина. – Козье, конечно! От Заразы моей.

– Вкусно, – призналась Света. – Очень.

И уже не торопясь, с чувством допила остатки. Молоко было совсем не такое, как в детстве. Оно пахло орешками и чем-то сладким, похожим на пыльцу. Как будто коза питалась цветками флоксов.