Пересекающий время. Книга вторая: Адоня, посвященный герметик. - Крапп Раиса - Страница 10

– Но корабль уже слишком близко, поздно маневрировать.

– Пусть уходят в подпространство, переходят в форсированный режим, пусть минуют Землю!

– В такой близости от планеты это уже нельзя. Адоня, они уже здесь, в поле Земли.

– Значит, поздно, – пробормотала Адоня, закрыв глаза. – Уже случилось. Я ошиблась.

– Что случилось?

– Лиенте нельзя было сюда. Все негативные ощущения, они здесь возникли, моя тревога, ощущение враждебности – что это? Отклик на агрессию, которую я здесь подсознательно ощущаю? Понимаешь, Андрей? Не в том мире, а здесь! Значит тот – следствие, а причина – здесь? И Лиента идет сюда мне на помощь. Если зло сознательно, то непременно используют то, что Лиента пока еще безоружен. Он ничего не знает, не готов и не защищен. Боже, как я хочу ошибиться!!

– Предупредим их, они будут вдесятеро осторожней…

– "Граф!" – Андрей услышал тревожный вызов.

– "Линда?"

– "Лиента ушел".

– "Как ушел? Куда?"

– "Так же, как Адоня уходила".

– "Где вы?"

– "На орбите".

– Андрей, у тебя сообщение? Кто это? Что случилось?!

– Линда. Лиента "ушел".

Андрей выговорил это через силу с болезненным ожиданием растерянности, отчаяния, бесполезных и бессмысленных упреков себе… Но Адоня молчала. Лицо ее, по-прежнему бледное, неуловимо приобрело твердость и решительность, как будто вот сейчас случилось то, что окончательно определило ее выбор. В плотности сжатых губ, в потемневших глазах, в закаменелости лица Андрей увидел выражение хорошо ему знакомое. Он уже ни однажды видел подобные лица. Такое отрешенно-сосредоточенное состояние появляется у воинов перед тяжелым сражением.

Она медленно и тяжело подняла глаза – отрешенность пропала, вытесненная другим, нахлынувшим чувством. Дрогнул широкий разлет тонких бровей.

– Обними меня, – прошептала она.

Андрей прижал ее, желая всю укрыть от недоброго и неумолимого, прикрыть всю своими большими руками, такими бесполезными и бессильными сейчас. Он почувствовал, как вздрогнули ее плечи, но она переломила свою слабость, и только неровный голос выдавал чувства.

– Прости, что делаю тебе больно, любый мой… Теперь я должна… Верь в меня… Не держи…

С отчаянной безысходностью Андрей почувствовал, как тяжело обвисает тело Адони в его руках. Он стиснул зубы, не позвал ее. Вскинул на руки, прижал к себе хрупкое, легонькое тело, в котором Адони уже не было…

* * *

Она ощутила теплое, невесомое прикосновение к лицу и, не открывая глаз, подумала, что еще раннее утро, а солнце уже так пригревает – день опять будет жарким и ясным. Через мгновение захлестнуло осознание всего, что произошло и сердце откликнулось пронзительной болью. Но если бы кто-то сейчас наблюдал за ней, то не приметил бы ни малейшего изменения на безмятежном лице.

Сердце вскрикнуло болью и смирилось с неизбежным. Адоня не позволила себе горького отчаяния, ощущения обреченности, с которым она отрывалась от Андрея. Когда надвигается смертоносный, разрушительный ураган, бессмысленно сетовать на него и предаваться унынию. Куда разумнее спокойно и осмысленно приготовиться к удару, если не умеешь отвести его от себя.

Хранилище создавало особое энергетическое поле, в котором не было места суетному. Кроме того, поле это было разумно и благотворно – оно врачевало истомленную, страдающую душу. Здесь приходило интуитивное понимание, что существуют иные, надчеловеческие законы и далеко не всегда совпадают они с понятием справедливости в его житейском, людском понимании. Только здесь до конца поняла Адоня слова Андрея "все имеет смысл". Даже когда происходящее покажется безумным, бессмысленным, нелепым нагромождением случайностей, – все имеет смысл.

– Тебе ли, маленький человеческий разум судить разум Вселенной и пытаться постичь его? Постигни хотя бы то, что не всякая беда – беда; не каждую боль надо отталкивать – может она исцеляет, и ты бежишь от спасения; что порой смиренное ожидание куда действеннее бури гнева, негодования и непримиримости с "бессмысленным".

Сейчас оружием Адони должна стать выдержка. Лиента в этом мире, она это чувствовала каким-то "шестым" чувством, хотя ТИСС безмолвствовал. Лиента здесь. Если он по-прежнему друг, значит, они найдут друг друга. Если враг – тем более встречи не избежать. Надо подождать, не суетиться, впустить в себя этот мир, вслушаться в него, почувствовать и разобраться в своих ощущениях. Она владеет мощным оружием, но лишь слабый без нужды хватается за меч.

День Адоня провела в хранилище. Она то неподвижно сидела за столом, уронив на него руки, забыв о времени, то ходила вдоль стеллажей, благоговейно прикасалась кончиками пальцев к корешкам книг, к свиткам рукописей. Она обнаружила в себе новый дар, который поначалу удивлял: кончики пальцев сделались, как глаза – она дотрагивалась до книги и видела, или понимала, или вспоминала, о чем в ней говорится. Вспоминала, как читала ее вместе с Учителем, как он разъяснял непонятное, а другие книги она постигала уже сама, Учителя уже не было с ней – все это возникало в памяти.

Адоня больше не силилась понять – чью жизнь вспоминает, как свою. Теперь это не представлялось таким уж важным. Сама она едва ли ответит, а если придет пора узнать, так это случится вне зависимости, терзается она непониманием или нет.

Не было в душе Адони смятения, но не было и покоя. Разве могла она спокойно думать, на что обрекла Лиенту? Щемило сердце при мысли об Андрее… И все ее существо было проникнуто напряженным ожиданием чего-то.

Пришла ночь. Адоня не заснула – забылась чутким сном в полглаза, готовым отлететь каждое мгновение. На рассвете вскинулась как от толчка, но вокруг было тихо. Адоня вслушалась в эту черную могильную тишину и почувствовала, как сквозь нее тянет сквознячком тревоги. Нащупав эту ниточку неблагополучия, Адоня скользнула вдоль нее, к источнику и в ее сознание ворвался оглушающий, дикий человеческий страх.

Адоня бежала легко, перепрыгивала через валежины, не боясь в рассветном сумраке напороться на острый сучок или поранить босые ноги – лес давно признал ее первой среди равных и теперь стлался под ноги мягкой травой, ровной влажной почвой, и исчезали с ее пути сучки и коряги.

Сердце ее трепетало от смертельного ужаса, и хоть он был не Адонин – ей то ничто не грозило – она осталась в нем, в этом страхе, который гнался по пятам жертвы оголтелым лаем собак, целеустремленностью стрелков.

Мальчик бежал, не разбирая дороги, все равно куда. Он задыхался и бежал уже из последних сил. Они почти столкнулись, когда он чуть ни на четвереньках вскарабкался на взгорок, куда взбегал лес. Увидев Адоню, он судорожно всхлипнул и шарахнулся в сторону.

– Не бойся, – рассмеялась она. – Теперь ничего не бойся, я тебе помогу.

Ее спокойный голос и смех были так ни к месту посреди страха и отчаяния, что мальчик растерянно остановился.

– Да не бойся, – улыбнулась Адоня. – Иди сюда, и посмотрим на них, что будет.

– То и будет… – задыхаясь, едва выговорил мальчонка. – Прятаться надо…

– Нет, не надо, они и так нас не увидят.

Лай собак становился все громче. Вот уж видны стали серые и черные звери. Они стремительно неслись по следу, чувствуя запах близкой добычи. Неожиданно их размашистый бег нарушился, они сбились, закружились, хрипы и лай сменились растерянным, беспомощным визгом. Сбившись в стаю, псы скулили, тыкались в разные стороны в поисках пропавшего следа. Но меж деревьев замелькали люди, послышались сердитые оклики, ругань, и мальчик снова испуганно глянул на Адоню. Она сжала его руку, кивнула вниз – смотри!

Зловещие охотники подошли так близко, что различимы стали их лица. Неожиданно раздалось одновременно несколько возгласов – они увидели кого-то. Конечно их, кого же еще! Услыхав, как стрелки уськают собак, указывая им цель, паренек ринулся в сторону, выдергивая свою ладонь из руки сумасшедшей девчонки.