По воле судьбы - Маккалоу Колин - Страница 21

В разгар одного из боев Пуллон и Ворен поспорили, кто из них отважней и сноровистей в воинском деле. Они потребовали, чтобы девятый стал в этом деле судьей. Одна из осадных башен нервиев так близко придвинулась к лагерю, что едва не касалась стены. Нервии собирались использовать ее как мост для прорыва внутрь осажденного укрепления. Но Пуллон взял в руки факел и, приподнявшись над бруствером, метнул его в сторону передвижной каланчи. Ворен тоже взял факел и точно послал его в цель, высунувшись из-за бруствера еще дальше. Так они кидали факелы до тех пор, пока осадная башня не запылала и нервии с горящими волосами не попрыгали с нее вниз. Тогда Пуллон схватил лук и колчан и принялся осыпать варваров стрелами с ловкостью, какую он перенял некогда у лучников Крита. Стрелял он поразительно точно, а Ворен также без промаха разил нервиев загодя заготовленными pila. Ни один из героев не получил ни царапины, и, когда атака захлебнулась, зрители покачали головами. Решение было — ничья.

— Наступил критический момент обороны. Мы сражаемся уже тридцатый день, — сказал Квинт Цицерон, когда наступила темнота и нервии в беспорядке отступили.

— Хочешь сказать, что мы победим? — удивленно спросил Пуллон.

— Я хочу сказать, что мы проиграем, Тит Пуллон. Они с каждым днем становятся все напористее, и у них наши орудия. — Тяжело вздохнув, Квинт Цицерон ударил себя кулаком по колену. — О боги, кто-то ведь должен пройти сквозь их ряды! — Он повернулся к Вертикону. — Я не могу снова и снова посылать людей на верную смерть. Здесь и сейчас мы должны найти способ, как сделать так, чтобы у человека, которого мы пошлем, ничего не смогли найти. Вертикон, ты — нервий, скажи.

— Я все обдумал, — ответил Вертикон на сносной латыни. — Прежде всего, это должен быть кто-то, кто может сойти за нервия-воина. Сейчас здесь присутствуют менапии и кондрусы, но необходимо достать накидку с нужным рисунком. Тогда наш человек мог бы сойти за одного из них. — Он помолчал, вздохнул. — Сколько продуктов уцелело после пожара?

— Хватит на семь-восемь дней, — ответил Ворен. — Впрочем, наши люди так ослабели, что едят очень мало. Может, протянем декаду.

Вертикон кивнул.

— Тогда так и поступим. Пошлем кого-нибудь, кто может прикинуться нервием. Я пошел бы сам, но меня сразу узнают. Зато у меня есть слуга. Очень умный парень, быстро соображает.

— Это здорово! — прогремел Пуллон. Лицо грязное, кольчуга разорвана от шеи до пояса. — В этом есть смысл. Но меня беспокоит другое. Последнее послание мы спрятали в прямой кишке нашего парня, но его отыскали и там. Юпитер! Может быть, твой человек, Вертикон, и хорош, но его могут заподозрить, а заподозрив, обыщут. И найдут записку, где бы она ни была.

— Смотрите, — сказал Вертикон, выдергивая из земли торчащее поблизости копье нервиев.

Это было не римское оружие, но сделанное искусно. Длинное деревянное древко с большим металлическим наконечником в форме листа. Так как длинноволосые галлы любили цвет и украшения, оно не было «голым». В том месте, где метатель держал копье, древко было покрыто вязаной сеткой цвета нервиев — зелень мха и грязно-оранжевый. А с сетки, прикрепленные петлями, свисали три гусиных пера, покрашенные в такие же цвета.

— Я понимаю, почему сообщение должно быть послано в письменном виде. Словам нервия Цезарь может и не поверить. Но напиши это письмо самыми мелкими буквами и на самой тонкой бумаге, Квинт Цицерон. А пока ты пишешь, мои женщины снимут с копья сетку. Потом мы обернем бумагу вокруг древка и вновь покроем его сеткой. — Вертикон пожал плечами. — Это лучшее, что я могу предложить. Они ищут везде, в каждом отверстии тела, в каждой складке одежды, в каждой пряди волос. Но если сетка в порядке, не думаю, что им придет в голову снять ее с древка.

Ворен и Пуллон согласно кивнули. Квинт Цицерон тоже кивнул и ушел в свой деревянный дом, по счастью не сгоревший. Там он сел и очень убористым почерком стал набрасывать сообщение на самом тонком листе бумаги, какой сумел найти.

Слуга Вертикона был мускулист и высок. Вылитый воин. Но слуги у нервиев практически приравнивались к рабам. Они занимались хозяйством, ходили за плугом, их разрешалось пытать. Несмотря на все это, малый стоял спокойно, не выказывая и тени испуга. «Да, — подумал Квинт Цицерон, — из него получился бы отменный воин. Дураки нервии, что не разрешают таким парням воевать. Но это хорошо для меня и для моего легиона. Этот пройдет».

— Замечательно, — сказал он. — Мы получили возможность доставить сообщение Цезарю. Но как получить ответ от него? Я должен знать, идет ли к нам помощь. И должен сказать это людям, иначе отчаяние поглотит остаток их мужества. Безусловно, Цезарю понадобится какое-то время, чтобы собрать нужные силы, но парни нуждаются в ободрении.

Вертикон улыбнулся.

— Получить ответ не труднее, чем отослать сообщение. Я велю слуге по возвращении снабдить свое копье дополнительным желтым пером.

— И оно будет торчать на виду, как собачьи яйца! — ахнул Пуллон.

— Что нам и нужно. Вряд ли кто-нибудь станет приглядываться к копью, летящему в лагерь. А мой человек пометит его лишь перед тем, как метнуть.

Цезарь получил копье через два дня после того, как слуга прошел через линию нервиев.

Поскольку лес к югу от лагеря был слишком густым, курьеру, чтобы не заблудиться, пришлось шагать в Самаробриву по дороге. Ее весьма тщательно охраняли, но первые три дозора ему удалось миновать. Четвертый дозор остановил его. Курьера раздели, полезли во все отверстия, прощупали волосы и одежду. Но сетка на копье была безупречна. Ее даже не тронули, а слуга Вертикона заранее разрезал себе лоб твердым куском коры, чтобы порез казался раной. Он шатался, что-то бормотал, закатывал глаза и все пытался поцеловать начальника патруля. Решив, что у раненого сильное сотрясение мозга, начальник со смехом его отпустил.

К вечеру совершенно обессиленный гонец прибыл в Самаробриву. Там тут же развернулась бурная деятельность. Один курьер галопом поскакал к Марку Крассу, стоявшему в двадцати пяти милях от крепости. Ему было приказано спешно вести восьмой легион в Самаробриву, чтобы охранять ее в отсутствие генерала. Второй курьер поскакал в порт Итий к Гаю Фабию, которому надлежало с седьмым легионом двинуться во владения атребатов и ждать Цезаря у реки Скальд. Третий курьер поскакал в лагерь Лабиена на Мозе известить его о развитии событий. Но Цезарь не приказал своему заместителю присоединиться к спасательной экспедиции. Он предоставил Лабиену право самому решать, опасаясь, что тот может оказаться в положении Квинта Цицерона.

На рассвете Самаробрива увидела вдалеке легион Марка Красса, и Цезарь с десятым незамедлительно покинул ее.

Два легиона, каждый в неполном составе. Это было все, что он мог привести в помощь девятому. Девять тысяч солдат, ветеранов. Больше никаких глупых просчетов. Сколько там нервиев? Несколько лет назад на поле боя их полегло пятьдесят тысяч, а что же сейчас? Возможно, их столько же, может, чуть меньше. И всем им нужен девятый. Неплохой легион. Неужели теперь там одни мертвецы?

Фабий быстро дошел до реки Скальд. Там он встретился с Цезарем. Можно было подумать, что они выполняют маневры на Марсовом поле. Ни один не ждал другого ни минуты, но им предстояло покрыть еще семьдесят миль. Сколько там нервиев? Сколько бы ни было, паре легионов в открытом поле против них, безусловно, не устоять.

Цезарь заранее отослал к осажденному лагерю слугу Вертикона. В двуколке, поскольку тот не умел ездить верхом. К сожалению, он был лишь слуга, а не воин. Он сделал, что мог, и попытался перебросить копье с желтым пером через бруствер, но оно застряло в бревнах и проторчало там незамеченным долгих два дня.