Коронованная распутница - Арсеньева Елена - Страница 14

Видимо, офицер понял, что неприлично показывать генералу такое ободранное существо, поэтому сорвал с плеч мундир и набросил его на Марту. В этом мундире она и промаршировала в генеральскую палатку, потому что при одном взгляде на нее генерал Родион Христианович воспылал неудержимым желанием. А бедняга офицер, пострадавший из-за своей галантности и услужливости, полночи бродил вокруг этой палатки, откуда доносилось надсадное дыхание немолодого генерала, устрашающий скрип походной кровати и игривые вскрики веселой маркитантки, – бродил, то маясь от зависти, ибо тугая, полненькая, светловолосая Марта ему тоже нравилась, то тревожась о судьбе казенного добра, своего мундира, то просто трясся от холода, ибо ночи были неласковые…

Мундир ему удалось вернуть, однако Марту в том полку уже больше не видели: Боуэр, отбывая в ставку фельдмаршала Шереметева, увез очаровавшую его «малышку» с собой, чая, что отныне все ночи станет проводить так же весело и безунывно. Юбка, красная, красивая, с бахромой и прошивками, все же пропала… но скоро у Марты этих юбок сделалось аж три штуки! Боуэр был щедр, и ему доставляло удовольствие радовать пылкую красотку подарками.

Но увы! Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев при первом же взгляде на Марту ощутил, что ему тоже обрыдли одинокие ночи. И он счел, что перед ним – как раз то средство, которое поможет ему скрасить это одиночество. Боуэр страшно обиделся, но протестовать не мог, ибо чтил субординацию. К тому же к Шереметеву чрезвычайно благоволил сам император. Но очень скоро Боуэр услышал, что отомщен: ведь и Шереметев оказался лишен общества веселушки-хохотушки Марты Крузе! Она приглянулась всесильному Алексашке Меншикову, который без лишнего слова отнял ее у Шереметева…

Она словно кореньем их всех обводила, вот уж правда что! Завораживала своим телом. Переспав с нею хоть раз, мужчина начинал томиться по ней, как околдованный. Теперь вот пришел черед Алексашки.

И лишь только она прижилась в его шатре, вот тут-то появился перед ней невесть откуда взявшийся муж, Иоганн Крузе. К этому времени он, как и многие пленные, пожелал сражаться на стороне победителя, сменил форму, но с трубой не расстался. Из досужей болтовни сотоварищей-вояк он узнал о некоей пленной девке, которая из солдатской подстилки сделалась любовницей светлейшего князя. Описания девки ему кое-что напомнили. Украдкой прорвался к палатке Меншикова, увидал его сожительницу – да так и ахнул. Он не обольщался насчет любви Марты – да и что было для него в этой любви?! Украдкой подобравшись к палатке светлейшего, он подкинул малую записочку. Ох и изумилась Марта, ее прочитав! Иоганн начинал свою воинскую службу с того, что был писарем, и обладал удивительно красивым, каллиграфическим почерком. Может быть, с таким талантом далеко бы он пошел, да трубачом оказался еще более отменным, а бивачная жизнь влекла его куда больше, чем сидение в штабных палатках и писание приказов да реляций. Труба в его руках пела, как живая! Однако красиво писать он не разучился, и Катерина чуть в обморок не рухнула, прочтя написанное красивейшим почерком разнузданное требование денег – не то, грозился каллиграф Иоганн, заберу тебя, подстилка солдатская, от твоего полюбовника и плевать мне, кто он там, пусть даже и фельдмаршал и царев фаворит!

Очень может быть, что Иоганн выражал свои мысли и желания иначе, однако Алексашка в такие тонкости не вдавался. По его приказу Иоганна арестовали, прогнали сквозь строй, а потом закатали на каторгу – за нарушение воинской дисциплины, пособничество неприятелю и прочая, прочая, прочая. Очень запросто могли злополучного трубача и под расстрел отдать, да Марта ни с того ни с сего вспомнила алтарь, вокруг которого водил ее с Иоганном пастор Глюк, вспомнила майское дерево, украшенное в день их свадьбы… Вспомнила, расчувствовалась и вступилась за незадачливого муженька, вымолив ему помилование.

Пусть живет, лишь бы ей не мешал!

С тех пор Иоганн исчез… Она думала – бесследно. И вот те на!

– Боже мой! – пробормотала Катерина. – Боже мой, Иоганн! Что ты тут делаешь?!

– Нанимаю каморку от Татьянихи, живу с ней по соседству, вернее, влачу жалкое существование. Перебиваюсь с лука на квас, да и за это благодарю Господа, а то и с плесневелой корки на воду. Наш император не шибко-то жалует тех, кто проливал кровь во имя его побед, особенно если этот кто-то знал кое-кого в приснопамятные времена. Как же дорого я заплатил за то, что однажды задрал кое-кому юбку! Вынужден теперь под чужим именем таиться, а все из-за тебя!

Катерина резко качнула головой. Нашел время вспоминать обиды! Нашел время жаловаться на свою жизнь! Сейчас в опасности ее жизнь!

– Помоги мне выбраться отсюда, – властно сказала она. – Ты знаешь, кем я стала. Помоги мне, и, клянусь, тебе никогда больше не придется нуждаться.

– Да разве ты думаешь о том, что было в прошлом? Ты боялась меня, а теперь просишь о помощи?! Моя спина до сих пор помнит те шпицрутены, а ноги ломит от колодок… Ты едва узнала меня. Можно ли тебе верить?

– Иоганн, – всхлипнула Катерина, – я в опасности. Ну и кому будет лучше от того, что я погибну? Государь станет искать меня и найдет тех, кто меня погубил. О, разве ты не знаешь? Он не разбирает правого и виноватого. Ты можешь сколько угодно твердить ему, что не виноват. Он тебя не услышит. Зато если ты спасешь меня… Вспомни, если бы не я, ты уже сгинул бы где-нибудь на Камчатке. Я вымолила тебе жизнь – вымолю и богатство. Ты станешь богат и знатен. Ты станешь графом. Любое желание твое исполнится! Только выведи меня отсюда, защити меня!

– Пойдем, – решительно сказал Иоганн после минутного раздумья. – Я тебе помогу.

Катерина только всхлипнула, не в силах сказать ни слова. Да и никакие слова тут были не нужны.

Они крадучись вышли в сени. Кругом царила тишина.

– Надо подняться наверх, – прошептал Иоганн Крузе. – Вон там лестница. Идем туда. Я пойду первым, погляжу, что и как на дворе. Если все тихо, поднимешься ты.

Он сделал несколько шагов, но тут же замер на ступеньках и, отпрянув назад, схватил Катерину за руку:

– Тихо. Кто-то идет!

Они замерли, и Катерина отчетливо услышала наверху топот копыт. Потом прыжок, как будто человек соскочил с седла. Вслед за этим раздался легкий свист, как будто кто-то подавал условный знак, сообщая о своем прибытии.

Вот он, ее убийца, подумала Катерина, в свою очередь стискивая руку Иоганна, но не издавая ни звука.

Похоже, Иоганн тоже смекнул, что лучше помалкивать, потому что приложил палец другой руки к губам и потянул Катерину за собой. Бесшумно ступая, они свернули под лестницу, а потом Иоганн втолкнул Катерину в какой-то чуланчик – темный, как и изба Татьянихи, и так же освещаемый лишь отблесками пламени из маленькой печурки.

– Это мое жилье, – шепнул чуть слышно. – Тихо!

Призыв был излишним – Катерина перестала дышать.

Они затаились в самое время – тот человек, что приехал на лошади, начал спускаться по лестнице.

Он шел осторожной, но твердой поступью, и Катерина мельком подумала, что, наверное, ее убийца молод и силен. Может быть, он даже красив…

При этих словах – молод, силен, красив – Катерина внезапно вспомнила того, кого любила. Увидит ли она его еще когда-нибудь? Ощутит ли нежность его поцелуев и блаженную грубость его объятий? Почувствует ли это несказанное счастье – принадлежать ему, смешанное со смертельным страхом – быть застигнутыми, разоблаченными, а значит…

– Черт подери! – воскликнул в это время человек, который спускался по лестнице. – Хозяин, да где ты?!

Услышав этот голос, Катерина едва не лишилась сознания, потому что… потому что это был он! Тот, о ком она только что подумала!

Ее тайный любовник, ее тайная любовь…

История Виллима Монса

В том, что он – избранник Фортуны, Виллим уверился в самом раннем детстве. Ведь его сестра, красавица Анна, стала фавориткой русского императора! Сам-то Виллим, честно говоря, никакой особой красоты в Анхен не видел: так себе куколка, довольно бесцветная, сухопарая, с фарфоровыми голубыми глазками, которые иной раз, словно чашка чаем, наполнялись злобой и хитростью. Но Петр видел в них только небесный свет и влюбился в Анхен еще прежде, чем стал государем. Взойдя на престол, он не забыл первую любовь. Все на Кукуе, в Иноземной слободе, где жила семья Монс, знали: если бы государя не женили чуть не силком, мальчишкою, на какой-то там русской Дуньке, он взял бы в жены Анхен и сделал бы ее царицей! Но в начале правления Петра престол под ним то и дело покачивался, сотрясаемый то стрелецкими бунтами, то недовольством бояр, то народными волнениями, поэтому все, что он мог, – это сослать свою царицу Дуньку, Евдокию Лопухину, в монастырь. А к тому времени, как он окончательно прижал Россию к ногтю, выяснилось, что Анхен ему изменила. Вернее, изменяла довольно давно. Вскрылось дело случайно: ее любовник, саксонский посланник Кенигсек, умудрился свалиться в воду и утонуть там, где воробью было по колено. Ну утонул так утонул, таким кенигсекам, по мнению Виллима, в базарный день цена пятачок за пучок. Беда состояла в том, что при посланнике обнаружились любовные письма Анхен!