Тропами карибу - Крайслер Лоис - Страница 70

Олень упал, потом с трудом поднялся, выворачивая лопатки и натужно пригибая шею к земле, но задние ноги не слушались его. Тутч перехватила ему поджилки.

Он лег и лежал тихо, ничем не выдавая свою муку, обманчиво спокойный, словно отдыхал, в то время как вокруг творилось то чудовищное, от чего надо бежать и бежать: крики, свист, суетня мохнатых животных, пахнущих смертью и ужасом. Он опять сделал отчаянную попытку встать, но Тутч быстро, свирепо затрясла его раненую ногу, схватила за горло. Волки нерешительно сомкнули круг.

Это было жуткое, печальное зрелище. Мне кажется, оно навсегда бросило тень суровости на мое лицо.

Лишь на следующий день мы пошли к месту происшествия – выяснить, почему это был «медленный» олень. Но это было невозможно, так как тушу почти подчистую убрали дикие волки. Осталось лишь несколько кучек обглоданных костей, разбросанных по опушке ивовых зарослей; дички таскали туда мясо кусками и поедали в укрытии друг подле друга.

Мы рассматривали эти останки, как вдруг наши волки сорвались и бросились от нас со всех ног, явно учуяв какой-то запах. Мы поспешили за ними и пришли к тушам двух оленей, загнанных дикими волками. Туши были почти целы; вне сомнения, дикие волки рассчитывали вернуться к ним. Ведь убитое животное все равно что кладовка с мясом.

Один из оленей был самцом, и позже Крис «крал» с туши мясо, запасая его впрок для наших волков. Другой был детенышем. Он – то и раскрыл нам тайну «лошадей – качалок».

Мы видели «лошадей – качалок» с самого начала нашего пребывания в Арктике: очень мало – в мае, много – в июле. По всей вероятности, они не переживали зимы, если учесть, как трудно им разрывать снег в поисках пищи.

Поэтому, убивая «лошадь – качалку», волки убивали животное, которое, вероятно, все равно не пережило бы зиму.

Поначалу мы решили, что «лошади – качалки» – это олени с перебитыми ногами. Однако у олененка была распухшая, пораженная болезнью нога. Половина рогового покрова копыта сошла, оставшийся болтался на распухшей ноге, имевшей вид кровянистого мясистого обрубка или культяпки. Вся нога была покрыта длинными волосами – признак того, что животное почти не пользовалось ею. Перед нами было явное свидетельство распространенности среди оленей копытной болезни.

В следующие несколько дней мы нашли еще двух мертвых оленят. Вернее, не нашли, а были приведены к ним волками. Один из них был так искусно запрятан в ивняке на берегу заметенного снегом ручья – вероятно, песцом, – что мы никак не смогли бы отыскать его сами. От тушки уцелела лишь освежеванная грудная клетка, ног не было. Вполне вероятно, мы нашли бы на них признаки копытной болезни. У другого олененка, как у самого первого, была распухшая, пораженная болезнью, нога.

Трупы оленей попадались редко. По пятам миграции шла стая, насчитывавшая не более пяти волков, – так же, как и в прошлом году. Но за все то время, что мы ходили по маршруту миграции, прочесывая местность с помощью наших волков, мы нашли всего лишь эти четыре туши животных, убитых дикими золками, – трех оленят, два из которых явно были калеками, и одного самца. Едва ли приходится сомневаться, что этот самец, как и олень, загнанный Тутч, был «медленный». Волки просто не могут соревноваться в беге со здоровыми оленями.

За все время нашего пребывания в Арктике единственными здоровыми оленями, павшими жертвой волков на наших глазах, были оленята в гуще большого стада. Мы видели много случаев охоты волков на оленей. Как-то раз Серебряная грива загнала оленя за холмом. Мы не видели конца охоты, но знали, что волк будет с добычей. Уже через минуту после начала охоты можно сказать, каков будет ее исход. Олень – жертва – это олень, который не может быстро бежать. А бежать быстро он не может либо по причине копытной болезни, либо от того, что его легкие поражены ленточным червем, либо от того, что его ноздри забиты личинками носового овода. И если больной олень погибает, это не урон для стада, а для самого животного – избавление от мук.

С другой стороны, мы видели, как попавшие на первый взгляд в безнадежное положение олени уходили от волков. Например, беременные самки в мае, перед самым отелом. А также детеныши. Мы видели, как здоровый олененок, бегущий вместе со стадом, без труда поспевал за взрослыми. Он вроде даже и не бежал, а, как выразился Крис, «мерял землю шагами» – так далеко выбрасывал вперед ноги, что, казалось, несся по воздуху, и это получалось у него совершенно автоматически.

Даже «олененок – качалка», как нам случилось раз наблюдать, поспевал за стадом, убегая от Тутч.

Волки уничтожают оленей избирательно, отбирая не самых сильных, а самых слабых. Так же они поступали и с бизонами на нашем старом Западе. Вспомним меткое наблюдение, сделанное в 1804 году капитаном Кларком (экспедиция Льюиса и Кларка): «Повсюду возле больших стад бизонов я замечаю волков. Когда бизоны передвигаются, волки следуют за ними и пожирают тех, которые погибают случайно или слишком слабы и тощи, чтобы поспевать за стадом».

Но хорошо ли, что погибают и здоровые оленята? Убедительный ответ на это давали сами олени далеко к югу от Полярного круга, как раз в то время, когда мы бродили по путям оленьей миграции здесь, в холодной осенней тундра.

Там, на юге, в 1947 году была начата «борьба» с волками в целях защиты нельчинского стада оленей, численность которого составляла тогда 4000 голов.

Десять лет спустя она уже составляла 42 000 голов – невероятная цифра!

Правда, учет не всегда ведется одинаковыми методами, и, возможно, первая цифра грубо занижена, а вторая – завышена. Тем не менее скачок в увеличении поголовья несомненно был. Но вот беда: площадь зимних пастбищ оставалась неизменной. Как сообщают в своей книге «Дикие животные Аляски» доктор Старкер Леопольд и доктор Фрейзер Дарлинг, уже в 1953 году эти пастбища, по-видимому, были сильно истощены. К 1957 году лишайниковый покров на них был вытоптан, прорван, замят, но олени упорно паслись на одних и тех же местах и не хотели перебираться на хорошо сохранившиеся пастбища. В том же году служба охраны диких животных и рыбных богатств была вынуждена не только отказаться от истребления волков в районе Нельчина, но и объявить его своеобразным волчьим заповедником и запретить в нем отстрел волков. Другими словами, на нельчинских пастбищах волк был взят под защиту закона, тогда как прежде с ним велась беспощадная борьба.

Этот поворот на сто восемьдесят градусов был вызван опасением, что численность оленьего стада может превысить возможности его прокорма в зимних условиях. После многих лет борьбы с волками административные органы увидели в волке полезный, более того, необходимый регулятор процесса размножения оленей и отказались от программы его уничтожения. Это был колоссальный шаг вперед в общественном понимании того, где кончается действительная охрана диких животных и начинается безрассудное избиение козлов отпущенья.

Как-то ночью произошло жутковатое, как наважденье, событие: к нам на гору поднялся большой волк. Мы обнаружили его следы утром на свежевыпавшем снегу; они вели вверх по тропе к бараку и загону. Возможно ли, что вместе со стаей, рыскавшей по округе, бегал Курок и что он решил «заскочить домой», когда стая пробегала мимо? Однажды нам уже показалось, что он приходил ночью, но тогда не было снега и мы не обнаружили никаких следов.

7 октября мимо нас прошел последний олень. Для нас это была последняя из миграций, как удары пульса отмечавших время нашего пребывания в Арктике.

В одной стае с волками

Теперь, когда Тутч выходила с нами на прогулки, возникли новые трудности. Она побаивалась волков, стремилась командовать ими и страшно ревновала нас к ним. И вот однажды случилось то, чего мы больше всего боялись: она увела волков гулять и потеряла их.

Вернулась она до того довольная собой, что нам невольно пришла в голову мысль: уж не сделала ли она это нарочно?

Мы отправились искать их и разошлись в разные стороны. Пригорюнившись, сидела я на какой-то горной гряде, как вдруг волки окружили меня, мягко тычась носами мне в ноги и тихонько скуля – признак обеспокоенности случившимся.