Время любить - Козлов Вильям Федорович - Страница 84

Они не поцеловались, как обычно делали при встречах раньше, долго смотрели в глаза друг другу. Как ни вытравлял последние месяцы из своего сердца эту женщину Вадим Федорович, боль осталась. В голову уже лезли капитулянтские мысли: мол, ладно, что было, то было, я тебя люблю, Виолетта, и готов все стерпеть, лишь бы ты была рядом со мной… хотя бы иногда, я готов делить тебя с другим или другими. Может, у нее уже появились новые любовники?.. С отвращением отогнав эти унизительные мысли, он коротко спросил:

– Что ты хотела мне сказать?

Он думал, она будет оправдываться – наверняка Виолетта сообразила, что он ее увидел в аэропорту с другим, – но она буквально огорошила его, сказав:

– Тут у нас все сходят с ума по «Фавориту» Пикуля. Не смог бы ты мне достать этот двухтомник?

Валентин Пикуль действительно пользовался огромным спросом у читателей, «Фаворита» Казаков прочел, и книга ему понравилась. Каждый роман этого писателя вызывал настоящий бум. Значит, сумел Пикуль дойти до сердца читателя. Пожалуй, не за одним захваленным прессой писателем так не гоняются повсюду, как за Пикулем. И Вадим Федорович испытывал искреннее уважение к романисту, который пользовался такой стойкой симпатией читателей, хотя нельзя сказать, чтобы о Валентине Пикуле критики много писали.

– Я и доставать не буду, у меня есть «Фаворит», – сказал Казаков. – Могу тебе подарить.

– Вадим, огромное спасибо! – заулыбалась Виолетта. – Я знала, что ты меня выручишь.

Он смотрел в ее глаза и ничего в них не видел, кроме довольного блеска. Будто и не было между ними серьезной размолвки, а точнее, полного разрыва. Свои волосы она все-таки укоротила, они золотыми колечками выбивались из-под синей шапочки, подкрашенные губы приоткрылись в улыбке, обнажив ровные зубы… И пахло от нее все теми же знакомыми французскими духами.

– И это все? – с горечью вырвалось у него. – Больше ты мне ничего не скажешь?

– Я тебе несколько раз звонила…

«Ты даже приезжала ко мне в Андреевку, когда я там один с температурой валялся в пустом холодном доме… – подумал он. – Вот тогда я было поверил, что ты меня действительно любишь…»

– Я ведь убежал от тебя, – признался он. – И даже не в Андреевку, а дальше, в «Медок».

– «Медок»? – наморщила она лоб.

– Мы с тобой две недели провели на этой турбазе…

– Да-да, там еще такая противная баба, ты ее прозвал «Оно», – вспомнила она.

– Ты вышла замуж? – спросил он, уже зная, что она ответит.

– Ты ведь куда-то так надолго пропал, – беспечно ответила она. – Даже не соизволил позвонить…

– Ты знаешь, почему я уехал… Ты вышла замуж за него… за мужчину в кожаном длинном пальто?

– У него много пальто и… кое-чего другого, – рассмеялась она. – Его зовут…

– Мне неинтересно, – перебил он.

– Ты был слишком умным для меня, Вадим, – со вздохом произнесла Виолетта. – Мне было трудно с тобой… Понимаешь, все время приходилось напрягаться, а я этого не люблю.

– А с ним… не надо напрягаться? – ядовито осведомился Казаков.

– С ним не надо, – сказала она.

– Тебя подвезти до дома?

– Он ждет меня в машине, – сказала она. – Когда ты дашь мне «Фаворита»?

Двухтомник он передал ей в тот же вечер. Муж Виолетты сидел в новенькой, цвета слоновой кости машине «Жигули» и даже не посмотрел в сторону Казакова, когда он вынес из дома книги и отдал вылезшей из машины Виолетте.

Потом Вадим Федорович долго размышлял о скрытности женщин… Ведь он даже не подозревал, что Виолетте было трудно с ним! Казалось, они понимали друг друга с полуслова. Поездку с ней на турбазу «Медок» и неделю, проведенную зимой в Андреевке, он вспоминал как праздник… Оказывается, стюардесса все время притворялась, что понимает его, что любит, и, наконец, притворялась, что ей хорошо с ним… Как же он, психолог, или, как говорят, инженер человеческих душ, не почувствовал этого? Он приписывал ей ум, тонкость, некую даже духовность, а на поверку вышло, что ничего в ней подобного не было. Были лишь любопытство и обычная женская игра в страстных любовников… И все-таки спасибо ей, что не согласилась выйти за него замуж. Каково бы было ему сейчас? В этом отношении Виолетта проявила порядочность.

Почему мы, мужчины, приписываем своим любимым женщинам несуществующие достоинства, вернее, наделяем их теми достоинствами, которые нам хотелось бы видеть в них? И если сначала женщине это льстит, то потом надоедает и раздражает. Вот почему Виолетта ушла от него – ей надоело играть, подстраиваться под него. Надоело быть не самой собой. Нужно ведь было соответствовать тому образу, который ей придумал Вадим Федорович. Ведь он донимал ее разговорами о литературе, делился своими сомнениями, спрашивал даже совета. И как нужно было ей, действительно, напрягаться, чтобы делать вид, что все это ее трогает, волнует, хотя на самом деле она всегда была далека от его проблем, потому что они ей были непонятны и неинтересны…

И вот появился некто в кожаном пальто, улыбающийся, восторгающийся ею, не требующий понимания… У них теперь все просто и ясно. Никаких сложностей. И Виолетта теперь совсем другая, непохожая на ту, которую он придумал… Ей понадобился «Фаворит», и она вспомнила, что Казаков писатель и наверняка для него не составит труда достать эту дефицитную книгу. И муж даже подвез ее на улицу Чайковского. Хорошо, что еще у Виолетты хватило такта не познакомить их…

– Я никогда не думал, что смогу убить человека, – вдруг заговорил Андрей. – Я ведь и бокс бросил потому, что мне претило делать сопернику больно. Помнится, когда я послал противника в нокаут, вместо радости испытал разочарование. И вот в Афганистане я убил нескольких человек. И двоих – руками… Я тебе рассказывал про Абдуллу и охранника, которые хотели меня, как свинью, зарезать на нарах. И знаешь, мне тогда не казалось все, что происходит, диким, чудовищным. Я просто защищался… Да и людьми этих выродков назвать нельзя. Этот гнусный Абдулла пинал меня носком сапога под колени, до сих пор остались желваки. Ненависть к душманам накапливалась во мне постепенно… Как-то мы везли продукты в кишлак, это неподалеку от Кабула. Впереди ехал мой приятель Петя Лисичкин. Вдруг вижу, его «КамАЗ» становится на дыбы, а потом валится в ущелье – мы ехали по горной узкой дороге. Как я ни жал на тормоза, передние колеса остановились на самом краю пропасти, куда свалился подорванный душманами грузовик. Обстреляли нас из автоматов, бросили сверху несколько гранат, а когда мы стали отстреливаться, тут же смылись… И вообще эти подонки нападали только из-за угла и когда явно было их преимущество. Видя, что могут получить отпор, трусливо отступали… В Кабуле поставлен памятник погибшим на горных дорогах советским шоферам. А вот Петю Лисичкина даже и похоронить не пришлось…

Вадим Федорович понимал, что сын многое там пережил, видел смерть лицом к лицу. Пребывание в Афганистане перевернуло все его былые представления о жизни. Помнится, нечто подобное испытал и Вадим Федорович, когда закончилась Великая Отечественная война. Трудно было заставить себя снова сесть за парту, втянуться в мирную послевоенную жизнь. Рано или поздно война отступает в сознании человека, иные заботы наполняют его жизнь, но есть люди, которые до конца дней своих постоянно несут в себе воспоминания о войне. Если не думать о ней днем, то ночью в сновидениях снова и снова встают перед ними яркие картины пережитого: фронт, гибель друзей, отвратительный визг бомб и снарядов, протяжные голоса командиров, поднимающих из окопов взводы и роты в атаку…

– Ты часто вспоминаешь все это? – спросил Вадим Федорович.

– Почти каждый день, – признался Андрей. – Особенно из головы не идет Найденов. Что побудило его вдруг поехать со мной? Не он – вряд ли я бы вырвался оттуда. Раскаяние или алкоголь ударили ему в голову? Правда, и на допросах я почувствовал, что с ним что-то происходит… Как бы это объяснить? Спрашивал про Андреевку, какую-то бабку Сову, про мать… Ему нравилось со мной разговаривать. Я даже заметил, что его больше интересует наша жизнь, а не военные тайны, которые старался выудить из меня Фрэд Николс.