Красное небо - Козлов Вильям Федорович - Страница 8

Провожал Ратмира на вокзал Володька Грошев. Мать тоже стала было собираться, но Ратмир, не любивший этих всяких встреч-проводов, отговорил ее, сказав, что хватит с него Володьки и отца…

Обычно сдержанная, мать привлекла его к себе и чмокнула кудато в ухо, потому что Ратмир, не привыкший, как он называл, к телячьим нежностям, стал решительно уклоняться от материнских объятий.

— Ты теперь один у меня, — всхлипнула мать, доставая из кармашка фартука скомканный носовой платочек. — Как приедешь, напиши, сынок… И ради бога, не озорничай! С дядей лучше не спорь, не любит он этого… И сестер не обижай… Я ведь тебя знаю!

Когда он уже вышел с сумкой на крыльцо, мать выбежала прямо в фартуке и сунула ему в руки большой пакет со снедью.

— Тебе на дорожку, — сказала она. Глаза ее покраснели, губы дрожали.

— Будто я на Сахалин еду, — проворчал Ратмир, покосившись на Грошева, но пакет взял и положил в сумку, поверх книг.

Мать не уходила, все заглядывала сыну в лицо, говорила, что они с отцом постараются через месяц приехать, отцу обещали в июле отпуск… У матери было предчувствие, будто она чуть ли не навсегда прощается с сыном… Знала бы она, что ее предчувствие не обманет, ни за что не отпустила бы его в Красный Бор!..

— Не купайся в Черном озере, — говорила мать. — Я еще девчонкой была, помню, сразу трое там утонули…

Ратмир потянул носом и сказал:

— Горелым пахнет…

— Печенка! — воскликнула мать и, дотронувшись рукой до взлохмаченной головы сына, бросилась на кухню.

— Пошли, — кивнул приятелю Ратмир. — А то до самого отхода поезда будет учить меня, как жить надо…

— Мать есть мать, — солидно заметил тот.

Володька — его ровесник, они учатся в одной школе и даже сидят за одной партой у самой стены. За время учебного года их по нескольку раз разъединяют, но они рано или поздно всегда снова оказываются вместе. Хотя все в школе считают их закадычными друзьями, они все время ссорятся, даже, бывает, дерутся. Правда, высокому, худому Володьке не справиться с Ратмиром, но тем не менее, когда разозлится, первым налетает с кулаками… и получает решительный отпор. Надо сказать, что Володька Грошев — парень не злопамятный и долго дуться не умеет. И потом, Ратмир пристрастил его к чтению книг на уроках. Если раньше задняя парта вызывала у учителей больше всего нареканий, то в последний учебный год ни Ратмира, ни Володьку больше не ругали и не ставили им в дневники плохие от-метки за поведение. Они на пару взахлеб читали художественную литературу. Но и тут было различие: Ратмир читал классику, как, например, «Дон Кихота», «Робинзона Крузо», «Таинственный остров» Жюля Верна, сказки «Тысяча и одна ночь», а Володька — глотал книжки про войну: «Конармию», «Цусиму», «Как закалялась сталь». Любил он читать и про разбойников, сыщиков, беспризорников и всякую шпану. «Странников» Шишкова перечитал несколько раз, Ратмир с трудом отобрал у него эту книжку.

На вокзале они присели на длинную скамью из реек. Отца еще не было.

— Я, наверное, загремлю в пионерлагерь, — с грустью произнес Володька. — Батя мой едет на курорт, и мать с ним… В пионерлагере тоже жить можно, если попадутся хорошие пацаны. Я тебе рассказывал в прошлом году, что мы учудили? Вызвали деревенских мальчишек и устроили с ними на озере морской бой… Двое чуть не утонули, а старшая пионервожатая…

— Рассказывал, рассказывал, — перебил Ратмир — ему совсем не хотелось за двадцать минут до отхода поезда выслушивать уж который раз про детские проказы в пионерлагере.

— Чего это Тонька нынче такая злющая? — сказал Володька. — Я позвал ее на вокзал, так она дураком меня обозвала…

— Дурак ты и есть, — рассеянно ответил Ратмир — он смотрел вдоль перрона, где у ларька толпились люди, с той стороны должен был появиться отец.

На перрон вышел дежурный в красной фуражке, в руке — свернутый зеленый флажок. На груди поблескивала цепочка со свистком. За пакгаузом гукнул паровоз: на станцию прибывал пассажирский из Риги. Когда маслянистая черная громада локомотива вырвалась из-за складских помещений, над крышами взмыли галки. Дым из паровозной трубы накрыл их густым расползающимся белым облаком.

— Чего это я дурак? — обиделся Володька. Вытянутое книзу лицо его стало угрюмым.

— Что-то батя не идет, — заметил Ратмир. Ему было трудно объяснить, почему он обозвал приятеля дураком.

— Чего ты с Тонькой на чердаке делал? — помолчав, поинтересовался Володька.

— С Тонькой? — не глядя на него, сказал Ратмир. — Она дура.

— Один ты умный, — заметил Володька.

— Тоже дурак, — улыбнулся Ратмир — ему хотелось сгладить свою резкость.

Пассажирский остановился, потом снова дернулся и немного прополз вперед, теперь багажный вагон оказался как раз напротив горы белых ящиков. С лязгом раздвинулись двери на роликах, и грузчики стали швырять в черный проем вагона багаж. Слышно было, как ящики грохались на пол.

— Где этот Красный Бор? — спросил Володька. Он долго сердиться не умел, да и времени для этого не было.

Ратмир объяснил, заодно рассказал про двоюродных сестренок, про речку и Черное озеро.

— Счастливчик ты, Шайтан! А мне куковать в пионерлагере, — вздохнул Володька. — Чего доброго, целых две смены… С тоски подохнешь!

— У меня дядя тоже не сахар, — сказал Ратмир. В Красном Бору ему не дадут особенно прохлаждаться: дядя Ефим быстренько впряжет в домашнюю работу.

Володька поскреб пальцами затылок, волосы у него были пегие: спереди русые с желтизной, а к макушке темные. Подбородок острый, хоть орехи коли, щеки впалые, а светло-коричневые глаза глубоко запрятаны. Володька внешне выглядел старше своих лет, да и рост у него был приличный, почти на полголовы выше Ратмира.

— Что я тебе, Рат, скажу… — таинственно начал он и, оглянувшись, понизил голос до шепота. — Я в нашем сарае, в дровах, нашел рацию! Лампы там к ней и всякие запчасти.

— Да ну? — удивился Ратмир.

— Сорокин, гад, спрятал, их сарай рядом с нашим.

— На кой тебе рация? — взглянул на него Ратмир. — Отдай.

— Кому?

— Отнеси в милицию, — посоветовал Ратмир. — Это же серьезная улика.

— Я включил ее, пищит, огоньки мигают… Была бы у тебя тоже рация, я тебе бы в Красный Вор шифрограмму отстукал… А ты — мне.

— Нынче же отдай, — сказал Ратмир. — Ладно бы еще пистолет нашел…

— Я все дрова перекидал, больше ничего не было.

И тут показался отец со швейной машинкой в руках. Володька сразу умолк и даже отошел в сторонку…

— Ты там очень-то с дядей не конфликтуй, — сказал отец. — Я знаю, он большой зануда, но в гостях, ратоборец, не дома. Терпи, казак, — атаманом будешь!

— Он меня не любит, — ответил Ратмир.

— Он никого не любит, кроме Мани да своих дочек. И еще себя.

— Когда ты приедешь? — поинтересовался Ратмир.

— Может, через две недели, — сказал отец. — Мы на этой ветке начнем путь ремонтировать. — Ну, пойдем в вагон, Илья Муромец! — потрепал его по плечу отец. — Через три минуты отправление…

— Я сейчас… — Ратмир подошел к Володьке, протянул руку, потом толкнул кулаком в грудь. Все-таки Грошев — единственный в городе у него настоящий друг-приятель. И вот сейчас Ратмир почувствовал некоторую грусть, что расстается с ним.

Ни Володька, ни Ратмир, ни даже прозорливый отец еще не предполагали, что в скором времени грянут такие грозные события, которые в один миг превратят это безмятежное синее небо в железный ад. И много еще лет над их головами будет грохотать красное небо.

— Рацию отдай, Грош! Ты же поможешь диверсанта разоблачить!

— На кой она мне? — пожал плечами Володька.

Ратмир стоял у опущенного окна и смотрел, как все дальше отодвигается большое кирпичное здание вокзала, все быстрее уползает перрон со стоящими на нем высоким отцом в железнодорожной фуражке и худым как жердь Володькой Грошевым. Ни отец, ни Володька не подняли руку и не помахали ему. И он им не помахал. Тогда это у мужчин не было принято…

Уезжая теплым летним вечером в Красный Бор, Ратмир и подумать не мог, что больше он никогда не увидит древний, утопающий в зелени город Задвинск таким, каким он был в июне 1941 года.