Красное небо - Козлов Вильям Федорович - Страница 7

Тонька Савельева бесцельно бродила по парку, иногда останавливалась у клена или дуба и, задрав вверх голову, что-то пристально разглядывала в густых ветвях. Голубые глаза ее от солнца щурились, толстогубый рот приоткрывался, и видны были белые влажные зубы.

Девчонка скучала и явно кого-то ждала в парке. Ратмир вытащил из щели между досками осколок зеркала, специально предназначенный для этой цели, и стал наводить солнечный зайчик на девчонку. Яркий блик соскользнул с разлапистых кленовых листьев Тоньке на голову, вспыхнули русые с желтизной волосы. Затем лучик ударил ей прямо в глаза. Девчонка зажмурилась и завертела головой, но Ратмир поспешно отвел зеркальце. По тому, как Тонька продолжала глазеть на дерево, он понял, что она не догадалась, откуда попал ей в лицо зайчик. Немного подождав, он снова направил луч ей в лицо. На этот раз девчонка не зажмурилась, тараща расширившиеся глаза, проследила за лучом и, глядя на чердачное окошко, негромко спросила:

— Рат, это ты?

Он засунул зеркальце в щель и отодвинулся от окошка, почувствовав затылком упругую паутину. Так и есть: порвал пауку-крестовику новенькую сеть!

— Я же знаю, что это ты, — донеслось до него снизу.

— Знаешь, а спрашиваешь, — пробурчал Ратмир.

— Что ты там делаешь? — заинтересованно спросила Тонька. — Голубиные гнезда разоряешь?

— Вот еще! — фыркнул тот. — Делать мне нечего!

— На речку сходить, что ли? — неуверенно произнесла девченка. И непонятно было, приглашает она его или просто рассуждает сама с собой вслух.

На речку, конечно, можно было бы сходить. До отъезда еще времени много. Ратмир собирался попозже зайти за Володькой Грошевым. Одному тащиться через весь город не хотелось. Приятель жил в соседнем доме, как две капли воды похожем на дом, в котором живет Ратмир.

— Вывелись птенцы? — спросила Тонька.

— Какие птенцы? — отвлекшись от своих мыслей, переспросил Ратмир.

— Взглянуть бы на них…

Вот оно что! Тоньке хочется сюда. Голубиные гнезда разбросаны по обеим сторонам чердака. Это даже не гнезда, а грязные площадки с наслоениями засохшего помета, на которых кое-как слеплены из сена и прутьев большие дырявые корзинки, в них-то голуби и выводят птенцов.

Он услышал, как девчонка пошла в их подъезд, но не двинулся с места: Тонька сама заберется сюда, ей не надо помогать, на деревья лазает как обезьяна.

Спустя некоторое время в коридоре послышалось шуршание, скрип, и в следующее мгновение Ратмир увидел в отверстиии люка Тонькину голову. Девчонка подтянулась на руках, коленками уперлась в доски и оказалась на чердаке. Со света она не сразу увидела мальчишку. Тонька все в том же коротком платье и босиком. Улыбнувшись Ратмиру, она быстро обследовала чердак. Вспугнутые голуби недовольно разбубнились, хлопая крыльями, стали нырять в щели под застрехами. В солнечном столбе еще быстрее заплясала искрящаяся пыль.

Проведя ладошкой по драной обивке дивана, девчонка уселась на него. Пружины голосисто запели, девчонка рассмеялась:

— Как музыкальная шкатулка.

Ратмир молча смотрел в окно. За парком блестела булыжником мостовая. Сразу от дороги вниз к речке спускались огороды. Отсюда видно купающихся ребятишек. На зеленом берегу разбросана их одежда. Что-то грустно нынче Ратмиру. Не оттого, что он уезжает из города, в Красном Бору тоже будет неплохо. И речка там есть, а за дальним сосновым бором — красивое лесное озеро. Оно глубокое, можно прямо с берега нырять и дна не достанешь. Только сейчас по-настоящему он понял, что жалко ему маленького Святополка. Как-то сразу пусто и тихо стало в квартире. Мать ходит с покрасневшими глазами, иногда присядет у плиты и задумается. Утром у нее подгорела картошка с салом. Ратмир хотел было сказать матери за завтраком, но отец взглянул на него и покачал головой: дескать, лучше помолчи! Так и сжевали подгоревшую хрустящую картошку, запив холодным кофе с молоком.

— Рат, послушай-ка, вот новость! — услышал он голос девчонки (совсем забыл про нее!). — Помнишь, у Сорокиных жил какой-то ихний родственник из деревни? Ну, такой тихий дядечка в косоворотке и сапогах? Так его нынче ночью забрали, оказался шпион!

— Шпион? — обалдело уставился на нее Ратмир.

— У него два нагана нашли и взрывчатку. Говорят, хотел железнодорожный мост взорвать.

— Зачем? — задал глупый вопрос Ратмир.

— Зачем шпионы все взрывают? Чтобы нам навредить, — бойко продолжала Тонька.

Надо же, в соседнем доме жил шпион, он, Ратмир, много раз видел его, но ему и в голову не пришло, что это враг! Незаметный такой гражданин в серой косоворотке. Даже в самую жару носил он сапоги, а на голове кепочку блином. Вежливый, всегда с ребятами здоровался… А машинист Сорокин-то, что же он, не знал?

Будто отвечая на его вопрос, Тонька сказала:

— И Сорокина забрали. Говорят, он тоже немецкий шпион. И дядечка этот никакой ему не родственник.

Ну и дела! Живешь себе, встречаешься, разговариваешь с людьми, а среди них скрывается шпион! И ничем-то он не отличается от других. Такой же, как и все.

— А тетя Маня? — спросил Ратмир. — Тоже шпионка?

— Она плачет-рыдает, — ответила Тонька. — Столько лет, говорит, прожила с мужем душа в душу и не знала, что он… шпион! Мол, политикой он сильно интересовался и даже как-то выпивши сказал ей, что скоро будет война с немцами и они победят Россию…

— Я шпионов, кроме как в кино, не видел, а тут сразу два жили под самым боком! — удивился Ратмир.

— Все ахают, — сказала Тонька.

Детей у Сорокиных не было, — кажется, один мальчик родился и сразу умер. Машинист был спокойный мужчина лет тридцати пяти, а жена его, тетя Маня, немного моложе. Жили они хорошо, никогда не ссорились. По крайней мере, скандалов у них никто не слышал. Ратмир много раз видел, как машинист в железнодорожной фуражке с деревянным сундучком в руке степенно проходил через парк к своему дому. Он водил товарные поезда, а тетя Маша работала в железнодорожной школе уборщицей. Дядечка в косоворотке появился у них сразу после майских праздников. Никто на него и внимания не обратил — мало ли к кому приезжают родственники из деревни?

— Иди-ка сюда, что я тебе покажу! — другим, незнакомым голосом позвала девчонка.

Ратмир подошел и остановился перед ней. Глядя на него снизу вверх раскосыми расширившимися глазами, Тонька приглушенно скомандовала:

— Сядь рядом!

Ратмир переступил босыми ногами по песку, отбросил со лба жесткую русую прядь — была у него такая привычка — и нехотя — он не привык, чтобы им командовали, — сел на диван, который издал еще более протяжный и жалобный писк.

Тонька, прижмурив глаза, прошептала:

— Поцелуй меня…

Ратмир ошеломленно отодвинулся, он почувствовал, как кровь прилила к щекам, стало горячо ушам. Он облизнул пересохшие губы и выдавил из себя:

— Кажись, мать зовет…

Никто его не звал, просто внизу, в коридоре, хлопнула дверь.

Их глаза встретились. Ему показалось, что острый черный зрачок девчонки пульсирует. Веснушки возле носа шевелились, будто живые.

— Дай руку! — потребовала она.

Он машинально протянул и — тут же отдернул, вскрикнув: девчонка резко нагнула голову и, хищно оскалившись, больно укусила в мякоть возле большого пальца. Откинувшись на спинку дивана, она беззвучно смеялась. Голубые с кошачьей прозеленью по ободку ее глаза возбужденно блестели.

Оборвав тихий смех, Тонька вскочила с дивана, быстро прошуршала к люку и, уже спустив вниз ноги, презрительно произнесла:

— Ты трус, Шайтан, трус!

Он слышал, как она осторожно спустилась в коридор, что-то негромко треснуло, — уж не зацепилась ли платьем за скобу? Чуть слышно стукнула дверь, и стало тихо. Перед самым его носом большой паук-крестовик неторопливо штопал порванную сеть. На кусок синего неба, видневшийся из круглого окна, медленно наползало облако, напоминающее голову жирафы. В ушах его звенел, набирая силу, Тонькин голос: «Трус, трус, трус!»