Япония. В краю маяков и храмов - Шевцова Галина Викторовна - Страница 22

Если вам непонятно, поясняю — когда с японской мобилки отсылаешь сообщение, то в него можно вставлять картинки из имеющихся в картотеке. Всякие морды, значки, цветочки и прочее. Бывает удобно. Например, вместо того чтобы писать: «Еду домой на электричке», просто высылаешь рисунок поезда. И всем сразу все ясно. Правда, мне лично не очень удобно, что в этом стандартном наборе картинок нет ничего, что можно было бы истолковать как «храм». Я как-никак в храмах большую часть времени отираюсь, высылала бы своим такую картинку, и все бы сразу знали, где я. И не искали бы меня понапрасну. Потому что храмы тут иногда так затеряны — просто на краю мира. Даже если, как храм Кацуодзи, скажем, административно расположены на территории Осаки. В Осаке, да! Но высоко в диких горах. Автобус ползет по серпантину над бурной рекой. Просто «Кавказ подо мною». Кацуодзи очень понравился. В сувенирной лавке продают печенье со впаянным внутрь красным кленовым листом. Откусишь — и во рту вкус октября и запах палой листвы. Такой, когда она желто-красная и лапчатая, застилает дорожки парков и ты шуршишь в ней ногами… Горы, пагода, деревянные павильоны. Пруд с фонтаном. В фонтане постоянно прописалась радуга. Кусты адзисаев [37]заполнили все вокруг. Их белые, лиловые и синие цветочные гроздья величиной с большой арбуз. Больше всего белых цветов. И от этого кажется, что идет снег. И везде стоят дарумы. Дарума — это маленький толстенький монах, символ счастья и исполнения желаний. Люди покупают деревянных дарумов и ставят их где могут. Разные дарумы выглядывают из развилок деревьев, кучкуются под бордюрами, карабкаются по черепице. Красненькие или беленькие, разной степени изношенности — и новые, блестящие, и совсем облезлые и потресканные, уже безлицые. Один дарума почему-то захотел переселиться ко мне. Так и сказал — забери меня к себе. Но я не решилась. Он тутошний, да еще кем-то оставленный, с чьим-то желанием… Уговорила его остаться. Он вроде согласился. А даруму я себе нового купила. Забрала домой. Он оказался с «омикудзи» — предсказанием судьбы. Таким благоприятным, что просто лучше не бывает. Говорят, хорошие предсказания оставляют себе, а плохие вешают в храме. Судя по обилию подвешенных бумажек, плохие предсказания попадаются очень часто.

Еще там была площадка со старыми, немного неухоженными павильонами. Стена под черепичной кровлей развалилась, и под побелкой видна дранка из кизяка… А черепица старинная, с узором. Я заглянула под пол. Там сваи, труха и косые солнечные лучи. Встречный свет. Пылинки в луче. В детстве я любила заглядывать под сваи деревянного домика на базе отдыха «Кийлов», где мы с бабушкой жили каждый июнь. Ощущение было точно такое же. Знала ли я тогда, что лет эдак через двадцать пять буду заглядывать вот так же под пол храма Кацуодзи в Осака. И увижу то же самое — пылинки в луче. Мне кажется, знала…

Еще в Кацуодзи был потрясающий колокол. Японские колокола отличаются от наших разительно. Они висят в отдельных деревянных низких колокольнях. Огромные, темно-зеленые, с литыми узорами. Звук из них извлекают посредством удара сбоку деревянным бревном. Бревно подвешивают на цепях и раскачивают. Я покачала било и позвонила в колокол. Если сразу после удара стоять внутри под колоколом, то звука совсем не слышно. Но если потрогать стенки, то почувствуешь звук руками. Колокольные стенки дрожат и тяжело вибрируют. По ним течет осязаемый звук. Они одушевленные, эти японские колокола. Как, впрочем, и все другие большие колокола в мире.

Ближе к середине июля в Японии наступает время храмовых фестивалей-мацури. Мацури — это праздники храмов синто. Их устраивают для того, чтобы задобрить местные божества. В дни мацури божества спускаются на землю. Ненадолго. Чтобы поесть, выпить и поразвлечься. И развлекать их, понятно, должны люди. И есть, и пить с ними, соответственно. Но кроме собственно пиров устраивают еще представления, шествия и танцы. Самый известный мацури Японии — фестиваль храма Гион в Киото. «Увидеть Париж и умереть» — это неправда. А вот «увидеть Гион и умереть» — это, пожалуй, намного ближе к истине.

Гион-мацури проводится с 14 по 17 июля и отмечается танцами, песнями, ночными огнями и парадами. Парад — самое интересное. Потому что это парад колесниц. Специальных таких колесниц — большая колесница называется «Ся», а маленькая — «Яма». «Ся» очень высокая: двухэтажный ящик на колесищах, покрытый высокой шатровой крышей, в которую еще вдобавок воткнут длиннющий шест со всякими висюльками. Шест такой высокий, что когда «Ся» тащится по улице, он почти вровень с домами (а дома высотой этажей в 7–8). По бокам «Ся» завешена цветастыми коврами. Многие из них — европейские гобелены XVI–XVII веков, некогда откуда-то притащенные в Японию (как правило, подаренные местным вельможам приезжими европейскими парламентариями). Сверху «Ся», на открытой верандочке, сидят люди. Впереди, там, где обычно кучер, стоят на подножке два типа в кимоно и с веерами, они очень красиво эти веера разворачивают и переворачивают — дирижируют усилиями тягловой силы. А тягловая сила — на человеческом приводе. Человек сорок мужичков в кимоно и соломенных сандалиях тянут «Ся» за веревки. Колеса у «Ся» огромные, сплошные, деревянные. Поворачивать они не могут, поэтому под самой «Ся» в согнутом состоянии пятится некий смельчак и периодически, с риском быть задавленным, тыкает под колесо здоровенным толстым деревянным совком — направляет движение. Рулит, так сказать. На поворотах дороги — еще интереснее. Перед поворотом «Ся» останавливается, и «лошадки» вытаскивают из привешенной снизу между колесами сетки большие плоские полустволы бамбука. Они подстилают их перед передними колесами немного под углом поворота и натягивают на этот настил колесницу. И так несколько раз, пока не повернут совсем. Тогда едут дальше. Естественно, что каждая следующая повозка должна поступить аналогично, поэтому непрерывного шествия не получается — чуть проедут и останавливаются, ждут, пока следующая колесница повернет. В момент очередного «троганья с места» мужички с веерами радостно кричат и наклоняются вперед. Веера вытянуты в руках… Как только эти красавцы не падают с подножки, ведь там им почти не на чем держаться! Так эти колесницы и следуют одна за другой, постепенно уменьшаясь в узкой перспективе увешенной рекламой улицы: огромные «Ся» мелко дрожат и дребезжат до самой верхушки шеста. С боков свешиваются колокольчики, сидящие в повозках дергают их и получается знаменитый перезвон Гиона — «чик-чили-чили-чили-чик». А между «Ся» едут «Яма». Они поменьше, без шатров, седоков и шестов. Но их тоже тянут люди. А внутри — елки, большие куклы в костюмах, цветы и зонтики.

Самое козырное место — на крыше «Ся». На каждой сидят, поджав ноги, по двое молодых людей. Наверное, для регулировки шеста. Лица у них по-дурацки счастливые. То есть настолько счастливые, что такое счастье в обычных условиях, наверное, доступно только полному дураку. Один из сидящих — крупный европеец. Я внимательно пронаблюдала за его безумной физиономией и подумала, что при своей пронырливости и везучести, сто процентов, на следующий Гион я сидела бы там же. Если бы не одно мерзкое «но» — на колесницы пускают только мужчин. По этому поводу один мой знакомый даже вспомнил своего приятеля, который живет в Амстердаме и поклялся однажды поучаствовать в гей-параде. Думаю, этому экстравагантному приятелю все же будет легче осуществить свою идею фикс, чем мне.

Впрочем, на земле тоже происходит немало интересного — между колесницами идут рядами люди в потрясающих, удивительных костюмах. Каждая группа одета по-разному — это шествия от разных храмов. Серьезные, даже пожилые и седовласые мужички разодеты в безумные радужные одежды, их головы — в огромных, разной формы соломенных шляпах. Особенно мне понравился идущий в процессии негр в кимоно. На «поворотных» стоянках все эти типы неторопливо и как будто из ниоткуда достают раскладные стульчики, садятся на них и на глазах у осаждающей обочины толпы курят, базарят, щелкают фотоаппаратами и потрясают мобилками. Впереди каждой колесницы шествуют по два распорядителя — они опираются на тонкие металлические палочки: стукнув палкой о землю, они, не перемещая ее, проходят вперед насколько возможно, а после подтягивают палочку по асфальту, издавая при этом удивительный, тонкий и шершавый звук.