Эльфред. Юность короля - Ковальчук Вера - Страница 43

Ему ответили ликующим воплем почти все, кто еще мог кричать.

Этельред ждал брата близ Эсцедуна, чуть в стороне от поля, заваленного телами мертвых. Погода стояла холодная, хоть и солнечная, так что время, отпущенное победителям на то, чтоб распорядиться погребением представителей столь разных конфессий, пока терпело. Но держаться в стороне от тел погибших опытным солдатам подсказывали не только их суеверия, но и старый опыт – трупы нередко становились источником смертоносных болезней, уничтожающих целые народы. Хоронить их было необходимо, но пока сил не хватало даже на собственных соотечественников.

Король встретил Эльфреда со смесью радости и ревности. Он и теперь не мог позабыть того единодушия, с которым его воины, его подданные устремились за его же братом. Правителю не могла не прийти в голову мысль, что за ним-то они никогда так не кидались, и не приветствовали его столь страстно.

Но что же с этим можно поделать? Этельред чувствовал, как власть медленно утекает у него между пальцев. Ему припомнились и слова Вульфтрит, злые и угрожающие. «Если твой брат захочет, он может прямо сейчас легко получить твое королевство, с общего согласия твоих эрлов. И без войны. Он делает вид, будто не знает об этом, или что это его не интересует, строит из себя наивного мальчишку. Ты думаешь, это надолго? Он скоро сообразит, какая в его руках власть, и ты моргнуть не успеешь, как окажешься в монастыре или в кургане».

В тот раз Этельред накричал на жену и велел ей не соваться не в свое дело. Но легкий осадок остался.

Король был умным человеком – глупец не смог бы удержаться на троне, тем более в такие трудные годы, когда датчане яростно рвали страну на части – и прекрасно понимал, что его брат никогда ничего сознательно не делал, чтоб привлечь на свою сторону симпатии. Но то, что получалось безсознательно, достойно всяческого удивления.

Ошеломляющая мысль ослепила Этельреда своей простотой – солдаты любят его брата хотя бы потому, что младший сын покойного короля Этельвольфа смел и прямодушен. Он спит с ними у костра, ест из одного котла, перекидывается шуточками. Он для них свой, это приходится признать, и если мальчишка добился какого-то доверия, то надо сказать, он полностью оправдывает его.

Колеблясь, Этельред подумал, что, похоже, зря пренебрегал такого рода знаками собственной доблести. И, как ему ни претит скакать во главе оравы конников, среди которых немало простолюдинов, похоже, придется делать это.

Эльфред и не заметил холодноватого, натянутого приема, оказанного братом. Он настолько устал, что почти ничего не видел и не слышал. Но, прежде чем упасть на подходящий клочок чистой земли, он, как хороший предводитель, позаботился о своих людях. И лишь когда все его люди были устроены, он дурными глазами посмотрел на Эгберта, помогавшего ему распоряжаться, и спросил:

– Ты не знаешь, что с Алардом?

– Слышал, что он сейчас у лекарей. Пока, вроде, жив.

– Ну, и слава Богу, – вздохнул принц, и, поплотнее завернувшись в плащ, повалился на ближайшую охапку лапника.

И отключился от окружающего мира. Мимо него ходили люди, кто-то кричал кому-то: «Эй, тащи!», и прямо над Эльфредом, перешагнув через него, пронесли огромное бревно. Принц чувствовал, как его подняли за плащ и куда-то понесли. Сочная ругань, время от времени раздававшаяся у него над головой, нисколько не портила Эльфреду необычных ощущений. Он не знал, улыбается ли во сне, или ему просто хочется, но, когда его опустили на землю, он сделал над собой усилие и пробормотал:

– Спасибо, Кенред, – он и сам не знал, почему назвал именно это имя.

В ответ лишь смущенно хмыкнули.

– На здоровье, Эльфред. Только меня зовут Ротри, Ротрам.

Последней фразы принц уже не слышал. Он снова угодил в зыбкое и спокойное море небытия, которое уносило его все дальше и дальше от реальности.

Он пришел в себя ночью, как-то сразу, рывком. Подскочил, сел на плаще, который, как он обнаружил, слегка подмок от влажного лапника и, наверное, от прежнего лежания в луже, и огляделся. Вокруг горели костры, оттенявшие своим оранжевым сиянием бархатную густоту ночного мрака, на земле вповалку спали люди, а у каждого костерка обязательно сидел хоть один человек и время от времени, наверное, чтоб не заснуть, перекрикивался с собратьями по несчастью.

Принц встал, отжал мокрый плащ и, передернув плечами от холода и сырости, заспешил к ближайшему пятну жара и света. Присел на обрубок бревна.

– Иди, поспи, – сказал он дозорному. – Я подежурю.

Тот расплылся в улыбке.

– Спасибо, Эльфред, но я тоже недавно проснулся и пока больше не хочу.

– Ты из тех, кто участвовал в погоне?

– Да, принц. Ох, и порубили мы этих датчан! Никогда такого удовольствия не получал.

– Надеюсь, еще получишь, – младший брат короля широко зевнул.

– У меня тут осталась похлебка. Хочешь?

– Не откажусь.

Парень подвинул ему котел, и Эльфред жадно погрузил в него ложку. В похлебку, видно, покидали все, что было под рукой – куски вяленого мяса, стружки сала, крупу, муку и даже какие-то овощи. Голод вдруг вспыхнул в теле принца, будто пожар. Он не обращал внимания даже на то, что еда остыла, да и перестоялась, если уж говорить по чести. Это была еда – вот что самое главное. Дозорный посматривал на насыщающегося предводителя, будто заботливая мать.

– Может, еще и выпить? Есть немного эля.

Эльфред мог побиться об заклад, что в протянутой ему фляге были драгоценные остатки этого благословенного напитка, которые воин хранил для себя, на самый крайний случай. Он принял подарок с должной благодарностью и тут же опрокинул над собой, ловя ртом желтоватую струю, пахнущую солодом. Горло обжег живой огонь, и зрение сразу стало многоцветным. Принц и не заметил, как опорожнил флягу до дна, и вернул ее такой же сухой, каким казался себе сейчас.

Прежде чем еще раз схватиться с датчанами, надо было наполнить себя – силами, яростью, волей к победе. Сейчас он вымотан и никуда не годен, хотя и выспался, и наелся. Он помотал головой, потрогал плащ – все еще влажный – но, передернув плечами, накинул его на себя. Так было немного теплее. Ночью сгущался не только сумрак, но и холод, и теперь принцу уже казалось, что лес близ Эсцедуна пробирает настоящий трескучий мороз.

– Где лежат раненые? – спросил он дозорного.

Тот сдвинул брови, обдумывая.

– Кажется, вот в том теплом распадке, где горит около десятка костров. Раненых греют, но на таком холоде половина не доживет до следующего утра.

– А шатра не поставили?

– Король отдал свой шатер, но он маленький. А вообще я недавно проснулся.

– Но уже много знаешь, – усмехнулся Эльфред, поднимаясь.

– Эй, – окликнул его встревоженный сакс. – Возьми мой плащ. Твой мокрый.

– А ты тем временем замерзнешь?

– Я же у огня сижу. Прикрою спину – и все. Твой плащ быстро высохнет.

– Спасибо, – принц с явным облегчением завернулся в толстое, теплое, хоть и поношенное сукно. – Я скоро верну его тебе.

И ушел в темноту.

Раненых действительно устроили в распадке – здесь меньше дуло, кусты и костры защищали от холода и темноты. Раненые лежали на толстых охапках лапника, защищавшего их от грязи, были завернуты в одеяла и плащи, но даже в темноте Эльфред разобрал, как бледны лица большинства. Потеря крови лишает тело внутреннего тепла, и ничего нет проще, как замерзнуть в самые холодные часы раннего утра. Пробираясь между тел, он внимательно вглядывался в каждого, пока не наткнулся на свернувшегося под покрывалом Ассера.

Принц испугался, нагнулся и тут же убедился, что монах просто спит. Похоже, он устроился рядом с одним из раненых, чтоб греть его собой, но во сне, продрогнув, отодвинулся и плотнее завернулся в свое одеяло. Нагнувшись и приложив пальцы к щеке раненого, Эльфред понял, почему Ассер почувствовал себя неуютно рядом с ним. Раненый был мертв и холоден, как пригоршня снега.

Младший брат короля попытался растолкать монаха, но тот не обращал никакого внимания на усилия принца – похоже, он вымотался никак не меньше, чем воин. Не зная, что еще предпринять, Эльфред почесал в затылке, и тут слева прозвучал негромкий голос: