Я сказала правду - Гир Керстин - Страница 33

– Нуда, всегда есть кто-то, кому еще хуже, – сказала Чарли. – Ешь свои овощи, дети в странах третьего мира рады, если у них есть хоть какая-то еда. Не жалуйся на синяк на коленке, подумай о людях, у которых вообще нет ног. Не плачь из-за того, что умерла твоя кошка, бедная Катерина Лемуская потеряла в резне под Владивостоком своего мужа, сыновей и дочерей.

Да, давненько я уже газет не читала.

– А кто такая Катерина Лемуская и что там за резня была во Владивостоке?

Чарли вздохнула:

– Понятия не имею: я все это только что придумала. Я просто хотела сказать, что не существует меры несчастья. Несчастье – вещь относительная.

– Бедная Катерина Лемуская, – всхлипнула я и горько заплакала о тяжелой судьбе Катерины Лемуской, пусть ее и не существовало на свете. А потом у меня снова заболел зуб.

Не все люди сердились на меня за то, что я все еще была жива. Некоторые были рады. Так, по крайней мере, говорил Ульрих, который в эти выходные отвечал на большинство телефонных звонков. Позвонили мои сестры, Каролина и Берт, Марта и Мариус, тетя Алекса и кузен Гарри. Все хотели сказать мне, что очень рады, что я жива. Во всяком случае так утверждал Ульрих. Я не отваживалась подойти к телефону, только молча мотала головой, когда он протягивал мне трубку. Я просто не в состоянии была ни с кем разговаривать, потому что мне хотелось от стыда сквозь землю провалиться. И я была совершенно уверена, что тетя Алекса и кузен Гарри не собирались говорить мне ничего приятного, а, скорее, наоборот. Да и Лулу с Тиной, наверное, тоже.

– Герри перезвонит позже, – говорил Ульрих и делал записи, как примерная секретарша.

Время от времени он давал мне краткий отчет:

– Лулу спрашивает, сохранился ли у тебя адрес электронной почты того парня с ником otboyniymolotokЗ1 и означает ли тридцать один именно то, что она думает. Тина хочет знать, какие батарейки вставлять в mрЗ-плеер. Кузен Гарри сказал, что твоя очереди теперь не между Франциской и дядей Густавом, а сразу после некой Габи, которая недавно решила тоже прийти.

Все выходные я сидела или лежала на диване в комнате, в которой Чарли обычно репетировала – и которой предстояло в скором времени превратиться в детскую, – уставившись в стену или в потолок. Жалюзи были опущены, и я не видела, был ли на улице день или ночь. Хотя, в сущности, мне было все равно.

Я думала, такое просто невозможно, но теперь мне было даже хуже, чем до самоубийства. Ну, то есть я хочу сказать, до неудавшегося самоубийства. А ведь я все так хорошо спланировала! Нечего было воображать, что у меня есть талант организатора. Даже самый лучший план может разбиться вдребезги о непредвиденные обстоятельства, я должна была это понимать. По крайней мере, мне следовало разработать план Б.

Ну, хоть зубная боль снова прекратилась.

Я посмотрела на потолок. Пару лет назад мы устроили в комнате звукоизоляцию при помощи упаковок из-под яиц, чтобы соседей не беспокоило пение Чарли. Эти картонки, толстым слоем покрывающие потолок и стены, смотрелись довольно странно. Да еще Чарли зачем-то покрасила их в темно-лиловый и кремовый тона.

– Хотя подобная звукоизоляция в детской комнате – штука весьма практичная, я бы все- таки предложила подумать о новом дизайне – без картонок из-под яиц, – сказала я, когда Чарли в очередной раз зашла в комнату и растянулась рядом со мной на диване.

– Предлагаешь сделать светло-голубую детскую со всякими там облачками? – спросила подруга. – Да, я об этом уже думала. Теперь, когда петь я смогу только в ванной, времени у меня будет воз и маленькая тележка.

– Мне, правда жаль, Чарли. Я знаю, как тебе нравится петь. Не надо было мне все портить, – вздохнула я.

– Но мне доставляет удовольствие еще куча других вещей, – проговорила Чарли. – И, к сожалению, ты права: пою я даже не посредственно, а еще хуже. И я бы поняла это намного раньше, если бы мне кто-нибудь на это указал. Но таковы люди: по-настоящему важные вещи они друг другу не говорят. Думаю, ты подала очень хороший пример. Я даже позвонила отцу и сказала ему, чтобы он срочно принял какие-то меры против запаха изо рта.

– И он, конечно, этому совсем не обрадовался.

– Нет, но если он даст себе труд немного над этим поразмыслить, то будет рад, что я ему сказала. Все чувствуют запах, но никто не дает ему повода исправиться, это ведь несправедливо, не так ли? Всем нам следует иногда говорить правду, пусть и неприятную. Герри, ты не хочешь чем-нибудь перекусить?

Я отрицательно покачала головой.

– Я надеюсь, ты не думаешь все время о том, как бы сделать это еще раз? – спросила Чарли.

– Не все время, – ответила я. – В перерывах я пытаюсь вспомнить, кому и что я написала.

– Но ведь у тебя, наверное, должен сохраниться текст этих писем в компьютере. Или ты их стерла?

– Конечно, – кивнула я. – Я почти все стерла, выбросила и уничтожила. Я хотела, чтобы остались только настоящие вещи, понимаешь?

– Понимаю. Но в этом есть и кое-что положительное. Ты избавилась от ненужного балласта и можешь начать теперь жизнь с чистого листа.

– Без работы, без денег, без квартиры, – сказала я. – И когда все вокруг на меня обижены.

– Ну, обижена только твоя чокнутая семейка. А что касается работы, ты можешь подыскать себе что-нибудь еще. В другом издательстве. Знаешь, может, я и не умею петь, но ты точно умеешь писать.

– Я хочу писать только для «Авроры». Но после того, как я оскорбила своего главного редактора в трехстраничном памфлете, исчезла последняя крохотная возможность это делать. – Я закрыла лицо руками. – И это притом, что он показался мне очень даже ничего.

Ульрих открыл дверь и неуклюже просунул голову в комнату.

– Пришли Каро и Берт.

– Я никого не хочу видеть, – устало произнесла я.

Но Каролина уже протиснулась мимо Ульриха и театрально упала на одно колено возле дивана, чтобы меня обнять.

– Герри, о Господи, как же ты меня напугала, я так рада, что ты этого не сделала, я бы никогда себе не простила, что ничего не заметила, я всегда думала, что ты счастлива, ты такой веселый, светлый, замечательный человек, и все тебя так любят, особенно дети, как ты думаешь, почему мы именно тебя попросили стать крестной Фло, меня всегда так успокаивала мысль о том, что ты будешь о ней заботиться, если с нами что-нибудь случится, ах, Герри...

– Мне очень жаль, – пробормотала я.

– Вот твое кольцо, – сказала Каролина. – Это так здорово, так мило с твоей стороны, что ты решила оставить его Фло, но я бы хотела, чтобы оно перешло к ней как минимум лет через сорок...

Она надела мне кольцо с аквамарином на безымянный палец.

– А что с кроликом? – спросила я. – Через сорок лет для него будет уже, скорее всего, поздновато.

Каролина вздохнула:

– Ну, конечно, в конце концов, возиться с ним придется мне... но места у нас достаточно, и Флорин уже во вполне разумном возрасте... Да, думаю, она получит кролика.

– Ну, это уже что-то.

Берт облокотился о косяк двери.

– Ульрих сказал, ты потеряла работу. Почему ты ничего нам не говорила? У нас в фирме все время кто-нибудь требуется в офис. Там ты будешь зарабатывать не меньше, чем писательством.

– Это было бы... – начала я и закашлялась. – Спасибо.

– А что касается мужчин – слушай, Герри, такие красивые, умные и стильные женщины, как ты, рано замуж не выходят, – продолжал Берт.

– Точно, – согласился Ульрих.

– Ну, тебе я уже не нужна, – усмехнулась я.

– Нет, это я тебе уже не нужен, – возразил Ульрих.

– Да, потому что я не нужна тебе.

– Пока есть такая возможность, наслаждайся свободой, – посоветовал Берт. – Тащить на горбу семью и ипотеку не очень-то приятно. Иногда я готов отдать все что угодно, чтобы отоспаться в воскресенье, как раньше.

– Вот эгоист, – хмыкнула Каролина. – Типичная мужская позиция. Но, конечно, и в этом есть доля правды, Герри. Ты только посмотри, как может веселиться незамужняя женщина. Взять, к примеру, хоть Бриджит Джонс.