Наследство Валентины - Коултер Кэтрин - Страница 56

Позже он расскажет жене, что барон назвал ее вульгарной лишь потому, что она сумела спасти себя от неминуемой смерти.

– Твой тесть женат?

– Да, но его жена была не так близка с дочерью, как отец. Прошлой весной я видел ее в Татли. Она покупала ленты в шляпной лавке и, кажется, обрадовалась, увидев меня. Я всегда считал ее неплохой женщиной. Уверен, что она понятия не имела о его планах.

Он продолжал молоть чушь, зная, как необходимо во что бы то ни стало отвлечь ее, не дать заснуть.

– По-моему, лента была зеленой, под цвет моих глаз, по крайней мере именно так она утверждала.

– У тебя действительно чудесные глаза, Джеймс. Дачесс говорила, что у всех Уиндемов, кроме тебя, синие глаза. Однако она считает, что такое исключение из правил весьма необычно и привлекательно.

– Рад слышать. Всегда мечтал привлекать дам. Если позволишь, я до конца жизни буду счастлив служить предметом твоего внимания.

Это подозрительно напоминало клятву верности, хотя и шутливую, и Джесси решила подумать об этом позже.

– Как только миссис Кэтсдор впустила их, я сразу же поняла, что это не обычный визит вежливости. Мне очень жаль, Джеймс.

– Что? Глупости, Джесси, ты не сделала ничего плохого. Ну, как, по-твоему, хватит у тебя сил не заснуть? Не уверена? Хорошо, сейчас я расскажу тебе историю, которую мне поведал Ослоу.

– Возможно, я уже слышала ее.

– Значит, послушаешь еще раз. И не своди глаз с моего ангельского лица. Я приложу все усилия, чтобы в моем взгляде появилось неземное сияние. Внимательно наблюдай, сейчас я воспарю. Ну так вот, очевидно, первой породистой лошадью, переправленной из Англии в Америку, был Булл Рок. Тебе это известно?

– Ты что же, считаешь меня полной невеждой? Конечно, известно.

– Прекрасно, но знаешь ли ты, от кого произошел Булл Рок?

– О Господи, голова просто раскалывается. Я совершенно ничего не способна вспомнить, Джеймс.

Джеймс поцеловал ее в кончик носа.

– Знаю, дорогая, но головная боль – весьма неубедительный предлог, чтобы оправдать собственное невежество. Меня не одурачишь! Булл Рок родился в 1700 году не от кого иного, как от араба Дарли.

– Не верю! Ты просто сочиняешь!

– Нет! Видишь, как легко тебя провести? Нет, не закрывай глаза, Джесси, дай мне подумать. А знаешь ли ты, что Карл I задолго до того, как лишился головы, учредил впервые золотой кубок на скачках в Ньюмаркете? Джесси, черт возьми, не смей спать!

– Очень милый обычай. У меня призов больше, чем у тебя, Джеймс. То есть у отца, но это не важно.

– Ненамного больше, и вряд ли они из чистого золота. По-моему, все они латунные или в крайнем случае бронзовые. Среди моих нет ни одного золотого.

– Мать заставила отца расплавить золотой кубок несколько лет назад, когда с деньгами было совсем плохо.

– Вот как? – заинтересовался Джеймс. – И кто его плавил?

К несчастью, память снова подвела Джесси.

– Может, поэтому Нелда вышла за Карлайсла, – задумчиво протянула она, не отвечая на вопрос. – Боялась бедности, а он очень богат.

Доктор Рейвн прибыл как раз в тот миг, когда Джесси считала растопыренные пальцы Джеймса.

– Кажется, видит она достаточно отчетливо, – пояснил Джеймс. – Ее вырвало, и она успокоилась. Заговаривается немного, но уже не так сильно.

– Превосходно, – объявил Джордж и, жестом велев Джеймсу отодвинуться, занял его место. – Здравствуйте, миссис Уиндем, – вежливо приветствовал он и приподнял ее веки, а потом осторожно ощупал затылок. – Солидная шишка. Харлоу сказал, что вы ударились головой о каминную полку?

Джесси кивнула.

Закрыв глаза, Джордж, едва прикасаясь, обследовал опухоль кончиками пальцев.

– Понадобится время, чтобы она спала, миссис Уиндем.

– Пожалуйста, зовите меня Джесси. Никто, даже Энтони, не обращается ко мне иначе. Думаю, умей лошади говорить, и они последовали бы примеру людей.

– Прекрасно, – согласился доктор Рейвн, не прекращая осмотра. – Кстати, молодой человек только сегодня написал первые куплеты. Мать вне себя от восторга. Весьма остроумно, замечу. Насчет того, как отец произносит речь в палате лордов и все впадают в спячку от невыносимой скуки.

– Вероятно, Маркус в отличие от Дачесс не считает их такими уж блестящими, – заметил Джеймс.

– Трудно сказать. Во всяком случае, он сунул Энтони под мышку и пригрозил, что утопит его в озере. Ну а теперь послушайте, что нужно делать последующие три дня.

– Ужасно противно, Джеймс.

– Знаю. Пей.

Джесси залпом выпила коричневатую жидкость, приготовленную миссис Кэтсдор по одному из прославленных рецептов мистера Баджера, и бессильно упала на подушки, задыхаясь и отплевываясь.

– Господи, да это любого грешника заставит обратиться в истинную веру! Куда отвратительнее, чем то снадобье от похмелья, которое ты заставил меня проглотить.

– Мистер Баджер дает это его милости, когда тот несколько возбужден, – пояснила миссис Кэтсдор. – Он утверждает, что его милость становится кротким по крайней мере на час. Однако мистер Баджер умолчал, что при виде смирного, как овечка, хозяина, все трясутся от страха, даже судомойка на кухне. Ну а теперь съешьте немного чудесного легкого супчика, миссис Джеймс.

Джесси съела суп, широко зевнула и ровно в восемь часов заснула крепким сном. Через сорок пять минут Джеймс, лежа рядом с книгой в руках оцепенел, ощутив нежное прикосновение пальцев Джесси к своему животу. Он скосил глаза на жену. Веки опущены, длинные ресницы на щеках. Она казалась погруженной в сон. Однако шаловливые пальцы проложили дорогу к треугольнику волос, пока не замерли в самом низу. Джеймс с шумом выдохнул, только сейчас сообразив, что все это время не осмеливался дышать, и откинулся на подушку. Джесси осторожно касалась его, гладила, ласкала и наконец обхватила ладонью. Джеймс подумал, что еще немного, и он умрет от наслаждения. Она проделывает все это во сне? И к тому же в таком состоянии? Нет, Джесси, должно быть, лишилась рассудка от удара...

Пальцы чуть сжались, скользя то вверх, то вниз, и Джеймс понял, что не вынесет пытки.

– Джесси, немедленно прекрати. Я больше не выдержу. О Боже, как чудесно... не останавливайся...

– Не буду.

Джеймс чуть не подпрыгнул от неожиданности. Звуки этого спокойного голоса мгновенно отрезвили его, заставили очнуться от бредового нетерпения, которое подталкивало испытать безумный восторг освобождения.

– Джесси, негодяйка, опять ты меня дразнишь!

– Да, возможно. Я так долго хотела сделать это, Джеймс, но не решалась. Тебе хорошо?

– Но ты больна. Господи, лучше не бывает. Зачем ты сводишь меня с ума? Не останавливайся, Джесси, только не останавливайся, – простонал Джеймс.

– Ни за что. Мне нравится прикасаться к тебе, Джеймс... ласкать. Голова болит немного, но не настолько, чтобы лежать рядом с тобой и не сметь дотронуться. Ты не возражаешь, верно?

– Ужасно хорошо. Если ты не остановишься, я извергнусь сию же секунду. Впрочем, через несколько минут все начнется сначала, и тебе больше не придется ждать... это будет восхитительно.

– Согласна.

Он притянул ее к себе, рывком сдернул сорочку и прошептал:

– Садись на меня, Джесси. Вот так. Медленно-медленно.

Было почти девять, и всего несколько часов назад жена сильно ушиблась и вот теперь сидит на нем верхом и, не в силах сдерживаться, неумело поднимается и опускается, но, несомненно, получает от этого удовольствие. Он погладил ее грудь, сжал талию, провел по животу, пока не отыскал скрытое нежными складками местечко, где сосредоточилась раскаленная сердцевина наслаждения.

Джесси тяжело задышала и втянула его в себя еще глубже.

– Джесси, – едва выговорил он. – Пора.

– Именно сейчас?

– Да.

Джесси запрокинула голову, так что огненный поток заструился по плечам, и, полузакрыв глаза, тихо вскрикнула, убыстряя ритм, и Джеймс задрожал, отдаваясь нахлынувшим ощущениям.

Она распласталась на нем, щекоча его шею теплым дыханием, и Джеймс все еще был в ней.