Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы - Гэблдон Диана - Страница 131

Оставшись единственным обитателем крохотного островка, Джейми некоторое время сидел, ничего не соображая, а восстановив силы и мыслительные способности, начал методично обшаривать расщелины. Остров был невелик, но ему не сразу удалось найти щель в камне, которая вела в широкую полость, расположенную на фут ниже скальной поверхности. Она находилась в центре островка, и если затапливалась, то разве что в самые сильные шторма. Во всяком случае, песок, устилавший дно каверны, был сухим.

— Ну, не томи меня, — сказала я, ткнув его в живот, — там было французское золото?

— И было и не было, англичаночка, — ответил он. — Я ведь и вправду раскатал губу на золото Людовика, которого, по слухам, было на тридцать тысяч фунтов. Можешь себе представить, сколько места заняла бы такая уйма монет? Но нет, в этой каверне я нашел только шкатулку менее фута длиной да маленький кожаный кошель. Правда, в шкатулке действительно было золото и серебро тоже.

Да, самое настоящее. В деревянной шкатулке находилось двести пять монет, золотых и серебряных, некоторые в таком прекрасном состоянии, словно их только что отчеканили, другие же были затерты до невозможности разобрать изображение.

— Древние монеты, англичаночка.

— Древние? Что ты имеешь в виду? Очень старые?

— Греческие, саксонские и римские. Действительно очень старые.

Мы лежали молча, глядя друг на друга в сумрачном свете.

— Невероятно, — сказала я наконец. — Это, спору нет, сокровище, но не…

— Но явно не то, которое мог бы послать на содержание армии Людовик, — закончил за меня Джейми. — Нет, этот клад не имел отношения ни к королю Франции, ни к его министрам.

— А как насчет мешочка? — спросила я. — Что было в найденном тобой кошельке?

— Камни, англичаночка. Драгоценные камни. Бриллианты, жемчуга, изумруды и сапфиры. Немного, но прекрасно ограненные и довольно крупные.

Джейми улыбнулся несколько мрачновато. Итак, он сидел на камне под тусклым серым небом и вертел в руках монеты и драгоценные камни, пребывая в растерянности. Через некоторое время ему показалось, что за ним следят. Он поднял глаза и увидел, что окружен любопытными тюленями. Начался отлив, самки вернулись с рыбалки, и двадцать пар круглых черных глаз настороженно разглядывали его. Огромный черный самец, осмелевший в присутствии своего гарема, тоже вернулся. Он громко лаял, угрожающе мотал головой и наступал на Джейми. С каждым разом его скользившая на ластах по мокрым камням трехсотфунтовая туша оказывалась все ближе.

— Тогда я решил, что лучше всего мне убраться, — сказал Джейми. — В конце концов, я нашел то, за чем пришел, и что мне тут было еще делать? Шкатулку и кошель я положил туда, где они лежали: возможности отнести их на берег у меня не было, да хоть бы и была, что с того? Поэтому я положил их обратно и ползком спустился в воду, стуча зубами от холода.

Несколько гребков — и течение подхватило его и понесло к суше.

Как и большинство такого рода прибрежных водоворотов, оно было круговым и довольно скоро вынесло пловца к подножию утеса, где он выбрался на берег, оделся и заснул в гнезде из сухих водорослей.

Он умолк, и я увидела, что он смотрит сквозь меня.

— Я проснулся на рассвете, — тихо продолжил Джейми. — Поверь, англичаночка, я видел немало рассветов, но такой увидел впервые.

Я чувствовал вращение земли, а мое дыхание смешивалось с дыханием ветра. Казалось, что у меня не было ни кожи, ни костей: все заменил пребывавший прямо во мне свет восходящего солнца.

Его взгляд перестал блуждать в пространстве и вернулся ко мне.

— Потом солнце поднялось еще выше, — сказал он уже обыденным тоном, — и когда оно согрело меня достаточно, чтобы я мог встать, я поднялся и направился в глубь суши, в сторону дороги, чтобы встретиться с англичанами.

— Но почему ты вернулся? Ты был свободен! У тебя были деньги и…

— И на что бы я потратил эти деньги, англичаночка? — спросил он. — Зашел бы в пастушью хижину и предложил хозяину золотой динарий или маленький изумруд?

Видя мое негодование, Джейми улыбнулся и покачал головой.

— Нет, — сказал он мягко. — Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться обратно. Да, конечно, какое–то время я мог бы скрываться в вереске, пусть даже полуголый и умирающий с голоду, но они бы неустанно охотились за мной, англичаночка. Для них я был не просто беглым преступником, а человеком, который мог проникнуть в тайну французского золота. Да они перевернули бы вверх дном каждую хижину в окрестностях Ардсмура, думая, что я могу найти там прибежище. А уж если англичане выходят на охоту, то держись, — добавил он угрюмо. — Ты видела обшивку в передней?

Да, я заметила эту дубовую панель, покореженную и выщербленную тяжелыми ударами.

— Мы оставили ее такой на память, — сказал он. — Чтобы показывать детям и рассказывать им, каковы англичане.

Подавляемая ненависть в его голосе поразила меня до глубины души, но, по правде сказать, зная о «подвигах» английской армии в горной Шотландии, возразить было нечего. Поэтому я промолчала, а Джейми продолжил:

— Так вот, англичаночка, мне вовсе не хотелось привлекать к жителям окрестностей Ардсмура подобное внимание. — Его рука сжала мою, и едва заметная улыбка тронула губы. — К тому же, если бы меня не поймали, охота, скорее всего, снова добралась бы до Лаллиброха. И если я не хотел подвергать опасности жителей Ардсмура, то уж тем более должен был подумать о своих близких. Кроме того…

Джейми умолк, по–видимому пытаясь найти нужные слова.

— Я вынужден был вернуться в тюрьму, — произнес он медленно. — Ради людей, если не ради чего другого.

— Ради заключенных? — удивилась я. — Что, там сидел кто–то из Лаллиброха?

Он покачал головой. Маленькая вертикальная морщинка, которая появлялась между бровями, когда он задумывался, была видна даже при свете звезд.

— Нет. Там были люди со всей горной Шотландии, почти из всех кланов. Всего по несколько человек из каждого клана, зачастую всякая шушера. Но они тем более нуждались в вожде.

— И ты стал для них этим вождем? — спросила я, сдерживая желание разгладить эту морщинку пальцами.

— За неимением лучшего, — ответил Джейми с легкой улыбкой.

Он, привыкший мыслить себя одним целым с семьей и арендаторами, которые поддерживали его на протяжении семи лет, оказался оторванным от них, столкнулся вместо этого с одиночеством и безнадежностью, убивающими человека даже вернее, чем грязь, сырость и холод тюрьмы.

Но, оказавшись в такой ситуации, он не только не пал духом сам, но и сделался примером и опорой для других, превратил разномастный сброд уцелевших после Куллодена в сплоченную группу, какой этим людям нужно было стать, чтобы выжить в Ардсмуре. Где уговорами, а где, если требовалось, и силой он подвигнул их к тому, чтобы забыть клановые раздоры. Они объединились, и он стал их вождем.

— Они стали моим кланом, — тихо сказал Джейми. — И они помогли мне выжить.

Но потом их отправили на подневольные работы в заморские земли. И он не сумел спасти их.

— Ты сделал для них все, что мог. Но теперь это позади, — прошептала я.

Мы долго лежали в объятиях друг друга, прислушиваясь к негромким звукам дома. В отличие от вечной суеты борделя тихие скрипы и вздохи говорили о спокойствии, домашнем уюте и безопасности. В первый раз мы по–настоящему остались наедине, когда нам ничего не грозило и ничто не отвлекало нас друг от друга.

Теперь у нас было время. Время, чтобы рассказать остальную часть истории о золоте, узнать, что он с ним сделал, выяснить, что случилось с заключенными Ардсмура, поразмыслить о сожжении печатной мастерской, об одноглазом моряке юного Айена, о встрече с таможенниками его величества на берегу у Арброута и решить, что делать дальше. Но поскольку время было, не было никакой нужды говорить обо всем этом прямо сейчас.

Последний брикет торфа развалился в очаге на шипящие красные комья. Я придвинулась поближе к Джейми, уткнулась лицом в его шею. От него пахло травой, потом и чуть–чуть бренди.