Когда боги спали - Коул Аллан - Страница 49

Сафар фыркнул:

— Да, это я, Ханкер во плоти. И я вам всем покажу, греховным ублюдкам. Вот почему я целый день сижу на толчке и развожу там костер. Люблю запах горящего дерьма. А то вы, ленивые свиньи, и не поймете, какова она, настоящая работа мага.

У этого прислужника, по имени Эрсен, была репутация самого ленивого смутьяна во всем университете. Эрсен не вылезал из работ, назначенных ему в наказание. И его только потому не изгоняли из университета, что отец был государственным деятелем при дворе короля Дидима. Несмотря на свое благородное происхождение, Эрсен со всеми был запанибрата. Наказания воспринимал с добрым юмором и с сочувствием прислушивался к приятелям, попавшим в беду. Те надеялись, что сочувствие будет внушено отцу Эрсена и тот своим влиянием сможет хоть чем-то облегчить их участь.

Эрсен расхохотался — громким смехом, похожим на ослиный крик, от которого приходили в восторг студенты и кипели ненавистью жрецы — поскольку именно последние и были, как правило, причиной этого хохота.

— Хотел бы я посмотреть на это, Тимур, — сказал он, успокоившись. — Да я бы вообще отдал состояние моего отца в придачу с его старыми яйцами, чтобы только посмотреть, как Ханкер жжет дерьмо.

Сафар хмыкнул.

— А как насчет собственного прибора? — спросил он. — Тоже бы добавил?

Эрсен изобразил возмущение.

— Чтобы разочаровать всех шлюх Валарии? Тогда улицы наполнятся реками слез безутешных женщин, от которых вынужден будет отказаться их маленький Эрсен. Это моему отцу его аппарат уже ни к чему. Меня-то он уже сделал. И подобное историческое явление ему уже не улучшить.

Сафар встретил смехом такое заявление. Но тем не менее не забывал и о предупреждении Гундара. Неужели источником опасности является Эрсен? На первый взгляд такое предположение казалось смешным. Тот всегда был шутом, изобретателем всяких каверз, направленных против властей. И если где-то случалась заварушка, все знали, что причина ее — Эрсен. Неужели же он осведомитель? В этом не было никакого смысла. Но тут Сафару припомнилось видение кометы в созвездии Дома Шута, и он сообразил, что если бы Эрсен действительно являлся шпионом, то лучшей маскировки ему и не найти. В его обществе каждый не скрывал своих мыслей, поскольку не боялся того, кто постоянно попадал в переплет, высмеивая власти.

У Сафара от этой мысли внутри все похолодело. Именно в такие вот тонкие игры и любил играть Калазарис. Сафар новыми глазами посмотрел на Эрсена и увидел, как дергаются у того щеки, как нервно барабанят пальцы по ступеням, — выдавая истину, скрываемую за изображенным фасадом.

Сафар вздохнул и развел руками.

— Да, неплохо помечтать, что Ханкер вместо меня отбывает наказание, — сказал он. — Да что толку.

— А чем ты заслужил свою участь, Тимур? — спросил Эрсен. — Неужели поджег бороду Умурхану?

Сафар почесал в затылке.

— Да нет, — сказал он. — Последнее, что я помню, — напился в стельку в «Трясине для дураков». Ханкер и набросился на меня утром, как я только появился. Он чего-то такое вопил, как обычно, обзывался, а затем приказал мне заняться уборкой дерьма. Но я вот сейчас вспоминаю, да так и не могу припомнить, сказал ли он за что.

— Должно быть, ты действительно натворил нечто серьезное, Тимур, — сказал Эрсен. — До конца дня весь университет будет знать.

Сафар скривился.

— Расскажешь мне, если узнаешь, — сказал он. — Я же буду молить богов, чтобы поступок мой оказался действительно достойным того.

С этими словами он двинулся дальше, сопровождаемый ослиным хохотом Эрсена.

Отойдя на безопасное расстояние, Сафар шепнул Гундара:

— Это был он?

— А ты только сейчас понял? — ответил Фаворит. — Клянусь, когда боги создавали людей, они забыли положить мозги в твой череп.

В данный момент Сафар не мог не согласиться с этим утверждением, поэтому он продолжил путь в молчании, выбрав коридор, уводящий от кухонь. Нижний этаж университета представлял собой хитросплетение каких-то крысиных коридоров, в которых легко было заблудиться. Однако именно в этом коридоре особенно густо воняло нечистотами, так что пропустить его было невозможно. В конце концов туннель упирался в огромный зал, изрытый большими ямами. В эти ямы выходило несколько канализационных труб, и вонь тут стояла такая, что изголодавшаяся свинья изошла бы в конвульсиях.

Оказавшись в зале, Сафар заметил группу прислужников, трудившихся возле одной из ям в дальнем углу. В яму выливалось несколько кувшинов масла, затем туда опускался факел, и все собравшиеся отпрыгивали, когда вверх с воем устремлялись красные и желтые языки пламени. Вслед за тем поднимались клубы дыма от горящих нечистот, охватывая прислужников, ругающихся и кашляющих в загрязненном воздухе.

Наконец дым рассеялся, Сафар подошел ближе, и один из прислужников заметил его. Он прокричал что-то остальным и двинулся навстречу Сафару.

— Это Олари, — прошептал Сафар Гундара. — Тот самый, с кем я имел дело.

— Не скажу, что он безопасен для тебя, — ответил Гундара. — Тут только тебе судить. Но могу сказать определенно: он не шпион.

Сафар шепотом возблагодарил богов за этот ответ и торопливо взмолился, чтобы они помогли ему в осуществлении намеченного.

Олари был вторым сыном самого богатого человека Валарии. Поскольку не он должен был наследовать семейное состояние, ему нашли другое достойное применение. Его магический талант был не выше таланта Эрсена, так что, если бы он представлял собой обычного юношу, ему ни за что бы не попасть в школу магов. Все знали об этом, включая и отца Олари. Предполагалось, что Олари займется административной стороной этого дела, где хитрость и семейные связи могут оказаться куда важнее магических способностей. Но Сафар из-за этого не допускал недооценки юноши. Он понимал, что именно этим путем пришел к власти и Умурхан. Репутация Олари была столь же спорной, как и у Эрсена. Разве что, в отличие от двуличного Эрсена, Олари представлял собою мятежника.

Он являлся одним из студенческих вожаков, постоянно и вслух критиковавших существующее положение вещей в Валарии. Сафар не один вечер провел в «Трясине для дураков», слушая Олари и его сторонников, обсуждающих политические дела, подогревая себя спиртным. Они выступали против подавления простого человека, что, с точки зрения Сафара, представлялось смешным, поскольку единственными простыми людьми, которых знали Олари и его друзья, являлись слуги да торговцы, потакавшие их избалованным вкусам. Олари и иже с ним критиковали тяжелые налоги, увеличения которых требовал король Дидима, и коррупцию системы, где взятка являлась правилом, а не исключением. Они обзывали правящую верхушку города старцами, трусами, живоглотами, потерявшими всякую способность воспринимать новые идеи и великие реформы, предлагаемые их дальновидными чадами.

Олари и его сторонники пытались и Сафара перетянуть на свою сторону. Он пользовался большой популярностью среди студентов, и если бы присоединился к группе бунтовщиков, то проще было бы апеллировать к университетским интеллектуалам. Сафар же в вежливой форме постоянно отказывался, ссылаясь на то, что не является гражданином Валарии и к тому же собирается покинуть город, закончив образование. В Валарии его ничто не держит, и потому с его стороны было бы ошибкой принять чью-либо сторону. На самом же деле идеалы этих мятежников представлялись Сафару пустыми. За исключением Олари, протесты и игры в заговоры остальных он считал забавой капризных детей, не желающих слушаться старших. Олари же, по его мнению, таким образом просто замышлял побыстрее прорваться к власти. Но главной причиной отказа Сафара являлся тот факт, что все эти бунтари были людьми благородного происхождения. С ними нянчились в их семьях и справедливо полагали, что эти горячие головы вскоре перебесятся. Поэтому-то их громкоголосые мятежные высказывания вовсе не являлись признаком мужества.

Последовала новая вспышка огня и дыма, сопровождаемая странным дробным звуком, превращая все в драматическое действо. Сафар и Олари сделали еще несколько шагов, отделяющих друг от друга.