Легион Безголовый - Костин Сергей - Страница 40

— Я больше этого не вынесу. Почему он к тебе пристает с дурацким вопросом?

— К нам.

— Все равно, это выше моих сил. Лучше умереть сейчас, чем всю оставшуюся жизнь видеть перед глазами этого урода.

В доказательство серьезности своих намерений Машка достает из косметички веревку с мылом, дотягивается до крюка, где некогда болталась лампочка, и сооружает средневековую виселицу. Опробовать приспособление предлагает мне. Отказываюсь, вызывая тем самым приступ гнева. Машка на взводе. Набрасывается на меня, демонстрируя плохие нервы и мертвую хватку.

— Это все из-за тебя! Ты во всем виноват. По подземным переходам гулять вздумалось! Вот теперь и расхлебывай!

Объясняю, как могу, что моей вины в происходящем нет. Никто не заставлял Баобабову брить себе голову. Была бы как все нормальные прапорщики, с волосами, может, и беды не случилось. И не попали бы мы в глухомань, из которой никогда не выбраться. А еще говорю, что самое лучшее, что мы можем сделать, так это уснуть, увидеть сны и проснуться уже в нормальном, привычном для нас мире.

— Все будет удовлетворительно, — я даже сам верю в то, что говорю.

Машка всхлипывает, но соглашается.

За окнами комнаты наступает ночь. Это странно. В мире, где ничего нет, кроме коробки с двумя сотрудниками никому не нужного отдела, присутствие смены дня и ночи более чем удивительно. Потемки наступают так стремительно, что мы с Баобабовой на некоторое время теряем друг друга из виду. Приходится ориентироваться по голосу. Вдвоем в темном кабинете не так страшно. Забыты обиды, забыты претензии. Мы из одного отдела и одни в целом мире.

Мы ни о чем не говорим. Зачем слова, когда и так понятно — наше положение отвратительно. Хуже, чем тогда, в тайге, на секретном предприятии с исчезнувшим персоналом. Перспективы выбраться — никакой.

Засыпаю под сопение Баобабовой. Бронежилет не подушка, но хоть что-то. Снятся какие-то кошмары. Бегу, прячусь, дерусь. Все в вате, все в тревоге. Иногда слышу чей-то смех. Не разобрать, то ли Баобабова рядом с ума сходит, то ли во сне приходит Безголовый полюбоваться на дело рук своих.

Сон исчезает постепенно. Чувствую, как меня слегка покачивает. Из ватной тишины продирается стук железнодорожных колес. Тук-тук. Тук-тук. Тыг-дым, дым-дым. Мир и покой.

Открываю глаза, поворачиваюсь на бок.

Я в купе поезда. На верхней полке. В грязном окне проносятся деревья. Реже — маленькие домики станционных смотрителей. Унылые деревни с неторопливыми фигурками людей проплывают Ноевыми ковчегами. Утреннее солнце радостно пялится на мир, заливая золотистым светом все, что попадается на пути. Даже тучи пылинок, летающих в купе.

На соседней полке, смешно запрокинув голову, посапывает Машка. Маша! Маша Баобабова. Лучший напарник из всех напарников. Вчера хотела меня подвесить в петле, но вовремя одумалась. И правильно сделала. Иначе сидела бы до сих пор в пустом кабинете, а не дрыхла в уютном и безопасном купе под тремя одеялами.

Свешиваюсь с полки. Удивление еще не закончилось.

Под полкой Баобабовой, завернувшись в простыню, отвернулся к стенке капитан Угробов. Из-под простыни трогательно торчит серый носок с выглядывающим наружу большим пальцем. Молодец капитан. Сам замерзай, а подчиненных прапорщиков одеялами согревай.

— Проснулся, лейтенант?

Подо мной шевелюра Садовника. Склонился над столом и нарезает тоненькими ломтиками сало. По купе разлетается запах жареной курицы, соленых огурцов и печеной картошки.

—Вы?

— А кого бы ты хотел увидеть? Садовник смеется и смотрит на меня. Но свет старательно избегает его лица. Только размытое пятно, в котором невозможно ничего разобрать. Замечаю на столе, рядом с очищенными яйцами, букет живых ромашек.

— А вас Баобабова на месте пристрелить обещала. Не боитесь? — спрыгиваю с полки, осторожно, стараясь не потревожить сон капитана, пристраиваюсь напротив Садовника. Всматриваюсь, пытаясь все же различить черты лица. Нет, ничего не получается.

Садовник смеется. Тихо и беззлобно, продолжая шинковать сало.

— За что же меня пристреливать, лейтенант? За то, что я вас вытащил из весьма неприветливого места?

Дверь купе отъезжает в сторону. Просовывается лицо проводника. Он чем-то смахивает на нашего генерала. Такой же пожилой, но не желающий уходить на пенсию.

— Через час прибываем, товарищи. Поторопитесь с завтраками. И бельишко сдать не забудьте. Если нужны билетики, прошу ко мне в купе.

Звякает ложка в пустом стакане. Чувствую, как хочется пить. Но на столе нет ничего, что может утолить жажду молодого лейтенанта.

— Чайку можно?

Но проводник уже скрылся.

— В отделении напьетесь, — говорит Садовник, пододвигая газету с разложенными на ней куриными ножками.

Такая постановка вопроса меня не устраивает. Как-то сразу приходят воспоминания вчерашнего дня. Пустой кабинет отдела “Пи”, пустынная грязь за окном. Психи Баобабовой и телевизор “Витязь” из яблока.

— Ждете от меня объяснений? — Садовник аккуратно отряхивает руки, укладывает их перед собой и смотрит на меня. В смысле, мне только кажется, что смотрит. А может, и не смотрит. Я же не вижу его лица.

Запихиваю в рот яйцо. Целиком. После голодного дня только так можно почувствовать себя человеком. Соль можно прямо в рот. И кусочек сала. Почему ученые до сих пор не вывели свиноматок, несущих вкрутую соленые куриные яйца?

— Объяснения, это хорошо, — прожевав первую порцию, говорю я. — Куда это мы едем? А самое главное, откуда?

— Едем домой. — Садовник тщательно выбирает из букета ромашку. Долго прицеливается, прежде чем оторвать первый лепесток. — А вот откуда… Я тоже не прочь узнать ответ.

— Вы нас вытащили, вам и ответ держать. Мы вроде в своем кабинете на пашне были. До самого горизонта.

— Не знаю, не знаю. — Стопка лепестков растет. — Одно могу сказать точно. Едем мы из Владивостока.

— Чего? — давлюсь яйцом. Ну их к черту, свиноматок!

— Вы не ослышались, лейтенант. Именно из Владивостока.

— И чего мы там потеряли? — Глупые вопросы иногда свойственно задавать умным лейтенантам, ошарашенным неожиданной новостью.

За спиной ворочается капитан Угробов.

— А, Пономарев?! С возвращением. Как служилось?

Капитан ловко перекидывает через меня ноги, присаживается и обнимает меня за плечо.

— Он ничего еще не знает, — говорит Садовник, отрывая лепестки.

— Да ну? — удивляется капитан. — Совсем ни хрена не помнишь, Пономарев?

— Трансформация подсознания, — мудрено замечает Садовник. — Полное забытье со следами остаточной рефлексии.

На душе становится нехорошо.

С верхней полки свешивается голова разбуженной Баобабовой. Довольное и родное лицо.

— Не слушай их, Лесик. Они сейчас такого наговорят, что потом самому захочется в психушку лечь. Вместо Садовника.

— Прапорщик! — строго говорит человек без лица.

— А вы меня не пугайте! — Баобабова взрывается неожиданно и сильно. Спрыгивает вниз, нависает над притихшим Садовником: — Мы пуганые. Я таких, как вы, четыре года назад с одного выстрела утихомиривала.

Общими усилиями успокаиваем Баобабову. Капитан, знаток человеческих душ и Уголовного кодекса, сует Машке пистолет новейшей конструкции. Только так можно занять любопытного, но очень нервного прапорщика. Пока Машка изучает конструкцию пушки, стреляя в раскрытое окно по километровым столбам, капитан и Садовник в самых общих чертах объясняют ситуацию. А она, следует отметить, не совсем обычная.

По словам попутчиков выходит совсем странная история.

Два месяца назад сотрудники отдела “Подозрительной информации” старший лейтенант Пономарев и прапорщик Баобабова не вышли на работу. Вернее сказать, вышли, но никто их не видел. Не мог видеть. Лично капитан Угробов, не раз и не два посещавший отдел “Пи”, слышал в совершенно пустом кабинете странные голоса, которые эксперты, после многократного прослушивания записей, определили как голоса сотрудников отдела “Пи”. Также экспертами были отмечены многократные самопроизвольные передвижения различных предметов: столов, стульев, горшка с кактусом. Особо возмутило капитана Угробова передвижение кактуса. По его словам, он отдавал в надежные, как он думал, руки сотрудников обычное растение, а получил взамен абы что.