Легион Безголовый - Костин Сергей - Страница 37

Угробов наконец отрывается от бессознательной Баобабовой, бросается ко мне. Долго трясет руку, обещая все возможные блага. Вижу, как за спиной взволнованного капитана потягивается Баобабова. Ее редко кто из жалости обнимает.

Неторопливо спускается в зал генерал. Присаживается рядом, на тринадцатое место. Хмурится, конечно, но оно и понятно. Чуть грех на душу не взял.

— Виноват я перед вами, сынки и дочки, — тяжело вздыхает он, щуря старческие глаза. — Не разглядел героев. Не поверил кристально чистым работникам, кровью и потом доказавшим свою преданность нашему делу. Простите меня, дурака старого. Впредь ни-ни.

Генерал тянет руку, чтобы неуставным рукопожатием искупить вину. Я смущен и взволнован. Не каждый день старшим лейтенантам доводится руки генеральские жать. Цепляюсь за протянутую ладонь и от всего сердца трясу генеральские пальцы. Внимание мое привлекает странный тихий звон. Опускаю глаза и вижу на запястье смущенного генерала обрубок баобабовского наручника с перерубленной цепочкой.

— Что-то не так, сынок?

С трудом отрываюсь от половинки наручников. Смотрю на генерала. И вздрагиваю. У него нет головы. На ее месте огрызок шеи, с красными волокнами мышц, с рваными краями кожи, с торчащим куском позвоночника. Кровь слабыми толчками вытекает из перерубленных вен, капает на колодку орденов и медалей.

Оглядываюсь на полковников. Почему они ничего не делают? Почему не стреляют? Неужели ничего не видят?

Вокруг меня стоят безголовые полковники. И за спинами их Баобабова. Грозит мне пальцем. Она такая же, как все. Безголовая.

— Сынок! Что с тобой?

У сердца звук несущегося по разбитой дождем и ветром проселочной дороге “Москвича”. Еще немного, и, кажется, выпрыгнет покашливающий мотор из груди, чтобы навеки успокоить старшего лейтенанта Пономарева Лесика.

— Простите, товарищ генерал. — Я весь в испарине. Нервы, нервы. Если человеку постоянно говорить о безголовых трупах, то рано или поздно он увидит их перед собой. Стоящий передо мной генерал вполне нормален. С генеральской головой, с седой генеральской шевелюрой. Полковники тоже, если не придуриваются, имеют голову на плечах. И даже Мария Баобабова, мой верный товарищ и напарник, вполне баобабовской внешности. Бритая под полный ноль голова, серебряные колечки. Только испуганный амур в памперсе на ее плече спрятал под крыло кучерявую голову. Но амурам положено под крыло прятаться.

— Не переживай, сынок. — Генерал похлопывает по плечу, приводя меня в нормальное состояние духа. — Привиделось небось чего? Бывает, сынок. Мне тоже часто басмачи снятся. Работа у нас такая.

— Да… — я уже не могу верить ни глазам, ни словам, ни ушам. Меня все настораживает, все вызывает подозрения. Тот безголовый всадник славно поработал. Галлюцинации наверняка результат того, что он меня по голове погладил. Подстричься, что ли?

Часть лица генерала, проходящая в анатомических энциклопедиях как челюсть человеческая нижняя, сваливается на уровень орденских планок.

Оборачиваюсь на сто восемьдесят градусов, чтобы посмотреть, что же могло так испугать седого генерала.

На задних креслах кинозала сидит человек. Он Слишком огромен для обычного зрителя. Два места без дополнительного билета. И я слишком медленно осознаю, кто перед нами. Человек поднимается, упирается ручищами в бока и гулко смеется. Только сейчас становится видно, что у него нет головы.

— Безголовый! — Горло совершенно сухое. Не крик, не хрип. Шепот.

Да. Это он. Маньяк из подземного перехода. Всадник с острой саблей. Преступник, которого нам не удалось схватить.

Мария Баобабова без раздумий выхватывает из кобуры рядом стоящего полковника пистолет. Красиво прыгает вперед и в полете, за три секунды, выпускает в Безголового всю обойму. Больно стукается подбородком о неубранное откидное сиденье.

Безголовый, откровенно издеваясь над присутствующими, стучит кулаками в непробитую пулями грудь, тычет в мою сторону указательный палец. Разевает рот:

— Кто?

После чего, перешагивая через кресла, пробирается к стене кинозала и протаранивает собственным телом кирпичную кладку. Стена разваливается. Безголовый оборачивается, кидает что-то в нашу сторону, снова кричит: “Кто?!” — и исчезает на улице.

Круглый тяжелый предмет скачет по красной дорожке.

— Вспышка слева! — Генерал, даром что на пенсию давно пора, вспоминает полевые учения и приказывает принять все меры к минимальному поражению подчиненных.

Полковники, не жалея мундиров, залегают за выступающими частями кресел.

Баобабова, по ходу дела сбив с ног самого генерала, который не знает, что делать по отданной самим собой команде, бросается грудью на подкатившийся круглый предмет.

Маша, Маша… Как же ты так… Не попрощавшись. Тебе бы жить да жить. Отделу нашему служить. Ловить преступников, распутывать таинственные клубки подозрительных дел. Кто же теперь самовар истопит? Кто меня от пули бандитской заслонит?

— Не-е-ет!

Был бы я сейчас с тобой, Маша Баобабова, если бы не стервец генерал. Ухватил он меня за лодыжку, прерывая бег сокола ясного. Лежал бы я с тобой, заслоняя лейтенантскими погонами мир от посягательств безголовых граждан. Чувствовал бы, как стучат в унисон наши сердца, отсчитывая последние мгновения нашего горячо любимого отдела “Пи”. Но не отпускает упертый генерал, тянет к себе ручищами загребущими. Прижимает к себе, успокаивая:

— Ничего, сынок. Все там будем. Напарница долг свой выполняет. За нас смерть принимает. А хочешь, расскажу, как в девятнадцатом я на динамитной шашке смерть ждал. Было это в далеком году, когда папа и мама твои, лейтенант, еще не знали, что родится у них такой смелый пацан. Мотался я по пескам за бандой басмача. Три полка загнал, трех горнистов загудел, трех барабанщиков забарабанил… Эй, полковник! Глянь-ка молодыми глазами, что там с прапорщиком? Не пора ли останки в пакеты собирать?

Вызванный принудительно полковник поднимается в полный рост, чтобы взглянуть на Баобабову, но встречает ураганный огонь. Машка никого не подпускает к опасному месту. Легко раненный в плечо полковник отползает за оркестровую яму, а успокоенный генерал продолжает повествование:

— Обложил я басмача, его, кстати, так же, как тебя, звали Махмудом…

— Меня Алексеем зовут, — поправляю невнимательного генерала. — Лесиком можно.

— Один хрен, — машет рукой генерал. Впрочем, не сильно машет. Баобабова для острастки продолжает стрелять над нашими головами. Она к делу всегда тщательно подходит. — Обложил в горном ауле. С трех сторон горы, с четвертой арык глубокий. Канал по-нашему, только без мостов и паромной переправы. Три месяца ждал, когда вода у бандита кончится. Надоело ждать. Ты меня, сынок, слушаешь?

— Слушаю. — Интересно, что сейчас Машка чувствует? Каково это, смерть через подрыв гранаты принять? — Товарищ генерал, а про динамит когда?

— Будет и про динамит. Эй, полковник! Поднимите белый платок и узнайте, какая взрывная конструкция заложена под прапорщика Баобабову.

Не успев подняться, белый платок сбивается точным выстрелом прапорщика.

— Вот же чертяка какая женского рода! — изумляется генерал. — Теперь я понимаю, сынок, зачем ты ее в клетке держал. Таких чертяк женского рода только в клетках держать и надо.

— Разрешите, я попробую к ней пробраться?

— Умереть торопишься, сынок? Я тебе еще про динамитную шашку не рассказал. Вот помню, в далеком девятнадцатом, гонялся я за басмачом. Его, так же как тебя, звали Махмудом.

— Спасибо за доверие, товарищ генерал, — козыряю я. — Выполню ваш приказ в точности. Узнаю все и доложу немедленно.

Пока генерал соображает, о каком приказе идет речь, отползаю подальше от девятнадцатого года. Стариков, конечно, надо уважать, но сейчас мне дороже Машкина жизнь.

Свистят над головой пули. Прапорщик стреляет на слух, поэтому стараюсь производить как можно меньше шума. Запутывая трассу, хлопаю сиденьями кресел, кидаюсь по сторонам подобранными конфетными фантиками. Но ближе трех метров не подползаю. Здесь уже зона прямого поражения.