Ученик ученика - Корн Владимир Алексеевич - Страница 56

Я мельком взглянул на левый берег Сотры. Вдоль кромки воды толпились кирасиры и оставшаяся часть гвардии из охраны принца. Могу себе представить, что творилось у них в душе. Конечно, выражения их лиц я не разобрал, но мне это было и не нужно.

К счастью, на том берегу имелись лодки, и в них уже грузились. Конечно, можно было бы попросить лодки в Шертулье – ближайшей рыбацкой деревушке, чтобы вместить большую часть оставшихся, но времени на это совсем не было. Название деревни переводилось как Окунево. Кстати, имперские деревни мудреными именованиями не баловали: такие же Хомутовы, Баклановы и всевозможные Петушки. Во время пути я развлекался тем, что старался перевести названия деревень и сел. Если с ними это получалось легко, то названия городов, как правило, так просто не давались. Да и чему удивляться, ведь и у нас все примерно так обстоит.

Нападавшие не хуже нас понимали, что главное – это отрезать принца от парома. И этим занялись всадники, выскочившие из густой дубравы. Но на пути у них встала гвардия, четыре десятка ветеранов, успевших переправиться на тот берег. Напрасно я думал, что гвардия герцогства Эйсен – это последнее пристанище стариков, перед тем как покинуть армию и уйти на покой. Седоусые и седоголовые ветераны стояли насмерть. Узкий проход между берегом реки и кустарником не дал псевдоиндейцам развернуться в лаву, да и дистанции, чтобы набрать скорость, им не хватило. Но всадников было много больше, и именно на этом и строился весь их расчет.

Левее шла ожесточенная схватка кирасир с пешими воинами. Кирасир было вдвое меньше даже на беглый взгляд, и все их преимущество заключалось в том, что они были верхом.

После залпа, в результате которого кирасиры понесли чувствительные потери, пехота ощетинилась штыками, а на их длине в этом мире не экономили. Несмотря на это, кирасиры сумели вгрызться в левый фланг пехотного построения и сейчас пытались закрепить успех.

По парому продолжал метаться Горднер. По всей видимости, барона приводил в ярость тот факт, что принц со своим ближайшим окружением принял участие в битве вместе с гвардейцами, вместо того чтобы прорываться к парому. Ведь стоит только Жюстину оказаться на пароме и отойти от берега, как ситуация изменится коренным образом. Это не война, и напавшим на нас людям уже не нужно будет так яростно атаковать защитников наследника. Они получат возможность перестроить свои ряды таким образом, чтобы просто защищаться. Получат возможность для маневра, в конце концов.

Да и вряд ли напавшие на нас люди продолжат атаку, видя, что дело безнадежно провалено. И ненужное геройство со стороны Жюстина только повлечет за собой новые смерти.

Мы давно сидели на конях, когда паром наконец уткнулся в пристань. Конечно, мы не стали бы дожидаться этого момента, покинув паром гораздо раньше. Но слишком уж круто берег уходил под воду, не оставляя мели ни единого шанса.

Ситуация к тому времени стала совсем уж критической. Число гвардейцев таяло буквально на глазах.

И Горднер повел нас туда, где бился Жюстин в окружении последних своих людей. Нам удалось отбросить врагов назад, но ненадолго. И все это было зря.

Наследник, вместо того чтобы воспользоваться ситуацией и вернуться на паром, продолжал изображать из себя былинного героя, способного в одиночку разогнать несметные полчища врагов. Напрасно Горднер орал ему, позабыв о всякой почтительности, все было тщетно.

Затем под принцем рухнула лошадь. Рухнула как подкошенная. Жюстину удалось спрыгнуть с нее, но сделал он это крайне неудачно. Когда наследник вскочил на ноги, то сразу же упал рядом с мертвым конем, умудрившись при этом сломать свою шпагу.

Таким я и подхватил его, сжимающего разряженный пистолет и обломок шпаги с богато украшенной рукоятью, брыкающегося и что-то орущего на незнакомом мне языке.

И я не придумал ничего лучшего, как броситься в кусты. Потому что возле парома уже орудовало немало всадников, таких же лохматых и нелепо выглядевших, как и их лошади, коротконогие и с несоразмерно большими головами.

Я рванул с Жюстином вдоль речного берега, поросшего кустарником до самой воды, а слева от меня поднималась высокая каменная круча.

Затем я долго пробирался густым подлеском, обливаясь потом под тяжестью этого недоделанного героя, который все еще продолжал брыкаться. Было очень жарко, пот заливал лицо, грудь, тек по спине…

Наконец я упал на поросшую жесткой колючей травой землю, все еще прижимая к себе Жюстина, и некоторое время не мог пошевелить ни руками, ни ногами.

Глава 2

Палево

Затем мы долго прятались в какой-то промоине, полной жидкой грязи, куда я рухнул, оступившись на скользком склоне, и напряжено вслушивались в звуки леса. Погони не было слышно, вероятно, она сбились со следа и прошла стороной. Или еще не настигла нас. Или исчезновение принца прошло для них незамеченным событием. Или еще что.

Напряжение немного спало, и я услышал от Жюстина сожаление по поводу того, что у него на глазах погиб его лучший друг Корнелиус. И тут меня прорвало. Я забыл о том, что мы только что спаслись от верной гибели, что возможная погоня может находиться недалеко от нас и мой гневный рев будет слышен далеко в лесу. Я орал на наследного принца, как на какого-то несмышленыша, благодаря тупости которого кроме Корнелиуса погибло еще очень много хороших людей.

Наверняка мертв Солис, один из братьев-близнецов, тот, что задержался возле таверны, так, на всякий случай. С ним у меня наладились отличные отношения, и, возможно, в скором времени у меня появился бы друг, первый мой друг в этом мире. С полученной им раной не живут ни в одном из миров. Копье кронта, именно так назывались люди, принятые мной за индейцев, пробило ему живот насквозь.

Я видел, как слабеют удары Края, наносящего их левой рукой, потому что правую ему отрубили.

Еще раньше упал с лошади Тибор, сжимая горло, из которого торчала стрела с пестрым оперением.

Горднер, закусив ус, бился сразу с тремя противниками, и именно по его приказу я бросился к принцу, пытающемуся встать на ноги рядом со своей убитой лошадью. И для этого ему пришлось отвлечься на долю секунды, и последние слова приказа он прокричал, содрогнувшись всем телом от удара сзади…

Когда у меня кончились ругательства на общеимперском, я перешел на родной, и самыми ласковыми из них было: осел с набитой дерьмом головой. Сначала Жюстин смотрел на меня изумленно, затем изумление сменилось выражением гнева: кто это смеет на него орать! Но вскоре он поник головой, потому что все, что я ему сказал, было правдой.

Потом мой запал пропал, и на смену ему пришел стыд. По крайней мере, этот мальчишка пытался хоть что-то сделать, хотя гибель грозила в первую очередь именно ему. И пусть его действия были насквозь неправильными, и вряд ли ему удалось дотянуться до кого-то своей шпагой, но он хотя бы не струсил.

А что сделал я? Вероятно, Горднер, отдавая мне приказ, ожидал, что я помогу Жюстину встать на ноги и посажу его на свою лошадь. Я же сделал то, что мог лучше всего сделать в такой ситуации, – убежал. Пусть и не один.

Мы сидели, измазанные грязью с головы до ног. Жюстин все еще сжимал в руке шпагу с обломанным лезвием, а разряженный пистолет отбросил в сторону за бесполезностью. Назад нам дороги нет. Еще перед тем как соскочить с лошади, я успел заметить вдали отряд всадников, показавшийся на опушке леса. И больше всего эти всадники походили на кронтов. Значит, нужно валить отсюда как можно скорее. Лес густой, и чем дальше мы уйдем, тем больше у нас будет шансов выжить.

Я помог Жюстину, прыгающему на одной ноге, выбраться из промоины. Затем вынул у него из руки обломок шпаги, вставил его в ножны и всучил в руки свой клинкерт. Пусть будет так, если ему спокойнее с оружием в руках. Подумав, снова нырнул в промоину и подобрал пистолет. Нечего вещами разбрасываться, оружие такого качества стоит немало. Много места он не займет, и пусть у нас обоих нет ни пороха, ни пуль, но мало ли каким боком судьба повернется.