И придет большой дождь… - Коршунов Евгений Анатольевич - Страница 39

Томас Энебели шутливо нахмурился.

— Уж не хотите ли вы сказать, что я подбиваю вас к бунту? Кстати, почему здесь Аджайи?

Петр взглянул в сторону, куда кивнул Томас, и увидел Джеймса Аджайи с супругой, весело болтавших с начальником тюрьмы Кири-Кири.

«Ну и дела, — удивленно подумал Петр. — Что же это: всепрощение или вызов?»

— На моей свадьбе должен быть весь Луис! — вызывающе вскинул голову Сэм. — Мы, Нванкво, всегда славились широтой души! И пусть Джеймс Аджайи попытается это опровергнуть!

Услышав свое имя, Аджайи обернулся, приветственно поднял руку. Извинившись, он оставил свою супругу с начальником тюрьмы и направился к Сэму.

— Ого! Все заговорщики в сборе!

Он шутливо погрозил пальцем Сэму и поклонился Вере.

— Мадам… Я очень недоволен поведением вашего мужа! С тех пор как вы когда-то побывали у нас в гостях, он забыл даже номер моего телефона! Разве так поступают со старыми друзьями?

— Но ведь вы же стали таким большим человеком, мистер Аджайи, — парировала Вера.

— Джеймс… Только Джеймс. Никаких «мистеров Аджайи»! — Он ткнул пальцем в живот Томаса. — А ты, старик, все копишь жиры. И как ты можешь бороться за мир с таким брюхом? А помнишь, когда мы с тобою учились в Лондоне, какими мы были стройными, а? Фигуры у нас были не хуже, чем у майора Нначи!

Нначи с серьезным видом поклонился.

— Глава Военного правительства нашел, что мое здоровье требует поправки…

— Но не в буше, где скрывается от тягот военной службы майор Даджума, надеюсь…

Голос Аджайи был беспечен, но Петр заметил напряжение в его глазах.

— Оставь его в покое, Джеймс, — вмешался в разговор Томас. — Если уж наши с тобою пути разошлись, хотя у нас и есть еще о чем поговорить, Нначи и Даджума никогда не имели с нами ничего общего.

— И все же у всех нас есть нечто общее, — вдруг очень серьезно сказал Аджайи. — Мы все хотим служить своей стране…

— Неправда, Джеймс, ты-то всегда хотел, чтобы страна служила тебе, — вздохнул Томас. — И давай не портить настроения молодежи хоть сегодня.

Неожиданно из полумрака вынырнул Жак со стаканом в руке. Он был уже изрядно навеселе, без пиджака, узел галстука распущен, ворот белой рубахи распахнут.

— Ты знаком с Сэмом? — почему-то удивился Петр. — И, позволь, ты же был все это время на Севере!

— Каждый, кто прожил в Луисе больше трех дней, знает Сэма, — рассмеялся Жак. — Как я мог оставаться в саванне, когда барабаны уж с неделю зовут всех на свадьбу принца Нванкво? Шучу, конечно. Просто мне, видно уж написано на роду появляться всегда там, где пахнет жареным. Ваше здоровье!

Гремел джаз, свадьба продолжалась. Душная тропическая ночь давила. Оранжевые светильники, расставленные на лужайке перед домом, казались раскаленными кусками металла, вокруг которых, словно большие ночные бабочки, тяжело топтались темные фигуры гостей.

Петру казалось, что низкие звезды вот-вот опустятся прямо на лужайку, не удержавшись в вязкой черноте неба.

Они сидели за столиком втроем: Вера, Жак и он. Жак что-то рассказывал Вере о своей последней поездке на Север. Он был умелым рассказчиком и немало повидал за свою бурную бродячую жизнь. Сейчас он описывал далекую полупустыню где-то у озера Чад, по которой были разбросаны гигантские глиняные кувшины, а на сотни километров вокруг не было ни одного селения. Жак привез осколок кувшина и собирался отослать его в Париж — в Музей Человека.

Петр слушал, полузакрыв глаза. Пестрая толпа крутилась перед ним, как медленная карусель. И вдруг… Петр даже чуть подался вперед: плотный крепыш с побитым оспою лицом в распахнутой черной куртке из тонкой кожи прошел мимо, почти задев столик, и скрылся в толпе. Петр узнал его — это был тот, напавший на майора Нначи на пляже. А потом… Потом Петр видел его в Каруне, в отеле «Сентрал»…

Не отдавая себе отчета в дальнейшем, Петр вскочил. Вера удивленно подняла на него взгляд:

— Что с тобою?

— Ничего… Просто… здесь душно!

Петр вышел из-за стола и решительно вошел в толпу, вытягивая шею и вертя головою во все стороны. Вот он! Рябой уходил к дальнему краю поляны. Петр оглянулся туда, где оставил Веру. Жак что-то говорил ей, вставая из-за стола, и она слушала улыбаясь.

Парень в черной куртке был уже на краю светового круга, обведеннего развешанными на ветвях гирляндами. Вот он сделал еще один шаг — и растворился в темноте.

Петр знал, что дом Сэма на самом краю парка Дикойи. Дальше начинались густые кусты, буйно зеленеющие между дренажными канавами, разрезавшими на ровные квадраты большое болото, вернее — заболоченный берег гнилой лагуны. Искать там кого-нибудь в темноте бессмысленно.

И сейчас же Петр увидел Нначи. Какой-то молодой человек в национальной одежде что-то говорил майору, и тот внимательно его слушал, согласно кивая. Нначи пожал руку молодого человека, быстро оглянулся и решительным шагом направился в темноту, туда, где минуту назад скрылся рябой.

Петр кинулся следом, энергично пробиваясь локтями сквозь толпу гостей. На него удивленно оглядывались, но он не обращал на это внимания: только бы успеть, только бы задержать Нначи! Лишь эта мысль владела сейчас всем его существом.

Петр нырнул в узкий коридор, прорезающий чащу кустов, вплотную подступающую к поляне, прислушался. Шаги Нначи звучали впереди, совсем рядом. Петр рванулся, побежал.

— Господин майор, подождите! — крикнул он, задыхаясь.

— Мистер Николаев?

Голос Нначи прозвучал из темноты совсем рядом, Петр почти налетел на майора, толкнул его, и они оба повалились на землю, вытянув вперед руки.

— Извините ме… — начал было Петр, помогая Нначи подняться из жидкой болотной грязи, покрывающей тропинку. И не договорил: впереди что-то негромко ухнуло, вспыхнул оранжевый венчик пламени, и майор, охнув, схватился за левое плечо, одновременно прыгая в сторону, в кусты. Почти в то же мгновение ночь разорвал короткий свист, оборванный хриплым стоном. Впереди что-то шмякнулось в грязь.

Петр бросился в темноту: метрах в трех впереди, уткнувшись лицом в землю, лежал человек в черной кожаной куртке. Нначи, подбежавший следом, щелкнул зажигалкой.

— Посветите! — он передал зажигалку Петру, опустился на колено, перевернул убитого…

— Ему пришлось хуже, чем мне, — медленно сказал он, показывая на кусок железного стержня, торчащего в горле рябого. — Беднягу уложили наповал…

— Но вы…

Петр хотел спросить, куда попал рябой, — пистолет с навинченным на ствол глушителем валялся в грязи рядом с убитым.

— Все в ту же руку. Зато легче будет лечить… Нначи скрипнул зубами, стараясь не выдать боли.

— А его чем?

— Европейская штучка — трубка, стальная пружина и стрела. Немногие в нашей стране знакомы с этим оружием!

Нначи положил здоровую руку на плечо Петру.

— Вы опять спасли мне жизнь, мистер Николаев. И опять заработаете на этом неприятности. Я вас очень прошу — возвращайтесь скорее к Сэму. Но не говорите о случившемся даже ему. Он хороший парень, но язык его страшнее пожара в саванне.

— А вы?

Петр медлил. Он не думал сейчас о себе, ему было страшно за Нначи.

— Обо мне не беспокойтесь, — поняв это, мягко сказал майор. Он помолчал и медленно продолжал: — А ведь мне сказали, что меня ждет у болота майор Даджума…

Когда несколько минут спустя Петр вернулся к столику, за которым Жак продолжал любезничать с Верой, он вдруг заметил, что француз сидит, спрятав ноги под стул. На одной из ножек стула была грязь — такая же, как на обуви Петра.

«Неужели же он не шутил, когда сказал, что появляется везде, где пахнет жареным? — подумал Петр. — Да, он отличный стрелок, хорошо ориентируется в темноте… И сейчас он спасал жизнь… Кому? Нначи.. или ему, Петру?»

Он внимательно посмотрел на Жака и, ничего не сказав, подсел к столику.

Генерал Дунгас тяжело вздохнул и аккуратно подписал документ в папке с толстым кожаным переплетом. Затем закрыл папку и усталым движением отодвинул ее от себя.