Морф - Клименко Анна - Страница 54

— Сестра она ему, — негромко пояснил разбойник.

— Да ну, — Шерхем нахмурился. В той молодой женщине он не заметил ни капли орочьей крови. Только кожа белая, даже слишком для Малых коряг, таким лицом можно было и в Карьене щеголять.

— Сводная, говорят.

— Понятно.

Так, перебрасываясь короткими фразами, они добрались до крайнего сруба. А там их уже ждала и хозяйка, за подол которой цеплялся белобрысый мальчишка. Взгляд ее голубых глаз показался Шерхему острее бритвы.

— Что, привел? — прошипела Милаведа, — на кой ты мне его привел, а? Что мне, делать больше нечего? Только и осталось, как чужих мужиков ублажать?!!

Она стояла за плетнем, такая маленькая, что Айк по сравнению с ней казался медведем — и, тем не менее, подался под ее напором, покраснел — это было видно даже под бородой — и начал неразборчиво бубнить о том, что, мол, приказ Эрда. Милаведу это ничуть не смутило, она отодрала сына от юбки и, легонько шлепнув его по тощему заду, отправила в сад.

— Передай Эрду, что я ему не прислуга, — сварливо сказала женщина, уперев руки в бока, — ишь, нашел гостиницу!

— Милаведа, — у голосе Айка послышались умоляющие нотки, — ну, не позорь ты перед людьми, а? Не стыдно? Господин лекарь устал с дороги, отдохнуть хочет…

— Да? — голос Милаведы упал до шепота, — а куда мне его укладывать? Об этом Эрд не подумал? Кровать он мне принес? Или мне… вот его… сразу рядом с собой полагается?

Шерхем вздохнул и мысленно обратился к небесному лику Хайо, чтобы тот ниспослал ему толику терпения — хотя бы до тех пор, пока Айк умаслит Милаведу, и та согласится его пустить. Усталость, бесконечная усталость уже вцепилась когтями в плечи, заставляя сутулиться, гнуть спину. Хорошо бы закончить все это… даже не перепалку разбойника и сестрицы атамана, а вообще. Все это.

Милаведа вдруг умолкла, точно язык проглотила; она несколько бесконечно долгих мгновений пристально вглядывалась в лицо Шерхему, а затем резко дернула на себя калитку.

— А, ну тебя к Охру. Входи. Только смотри, если моего парня обидишь, живым отсюда уже не уйдешь, и плевала я на Эрда… И, слышь, Айк, кровать принесите мне. И еще…

Что там еще, Шерхем уже не слушал. Он осторожно, упаси Хайо задеть, протиснулся между распахнутой калиткой и Милаведой и побрел… не в дом, в сад. Затявкала рыженькая шавка, звеня цепью, где-то за спиной совсем по-мужски ругнулась хозяйка. Шерхем дошел до раскидистой яблони, сбросил ставший вдруг неподъемным мешок, и с размаху уселся в траву, откинулся на ствол. Хайо, как же мало надо человеку для счастья!

Он прищурился на нависшую над ним Милаведу.

— Ну, и что ты здесь расселся? В дом иди.

— Это необязательно, — прошептал он. Двигаться не хотелось, совсем. Вот так бы закрыть глаза и сидеть, не шевелясь… неделю, не меньше.

— Здрасьте, — Милаведа не сдавалась, — а что я скажу братцу дорогому? Что оставила гостя подыхать в саду?

— Да я же не собираюсь…

— А то по роже твоей не видно, да? — Шерхем вздрогнул, когда не по-женски сильные пальцы вцепились ему в руку, — давай, поднимайся, ну?

Лицо у Милаведы сделалось злым и некрасивым, а лекарь как-то отстраненно подумал о том, что — нет, она могла быть и не сводной сестрой полуорка. Просто… у кого-то темная кровь на виду, а у кого-то и внутри.

— Я к тебе в дом не напрашивался, — он вывернулся из железной хватки. — А ночевать и под деревом могу, привык уже.

— Ну, хорошо, хорошо, — Милаведа сдула со лба выбившуюся из прически льняную прядь, — иди хотя бы пообедай. В дом.

Шерхем усмехнулся.

— Подавай на стол, хозяйка. Сейчас буду.

Она ушла, шелестя по траве длинным подолом, а Шерхем снова откинулся спиной на ствол старой яблони и закрыл глаза. Шумели над головой листья, но не так, как в лесу — а особенно, по-домашнему. Неподалеку кудахтали куры, тявкала рыжая собачонка, гремела горшками сестрица атамана. Интересно, куда ее мальчонка убежал? Снова на вишню забрался? Ох уж это орочье отродье… Шерхем начинал проваливаться в воспоминания, как в трясину. Орки. Там, где они, всегда беда. А когда орочья кровь мешается с человеческой — еще хуже. Полукровка никогда не придет в согласие с самим собой, вроде как Милаведа — сперва разве что скалкой не гонит, а потом пускает, да еще пытается заботу проявлять. Охр, если бы не поганое чувство слежки, ни минуты бы здесь не задержался… Проклятые орки. Далеко они тогда зашли на земли Веранту, Снулле в окружение попал. Хайо, да за что ж мне все это, а? Старался не для себя. Если бы не три мага, Снулле с землей сравняли бы, непременно. И если бы не тот эльфик у костра…

***

…Эльф ушел, утонув в промозглой ночи как размокший бумажный кораблик в луже. Шерхем только головой покачал и вяло удивился тому, что у него не осталось даже сил на то, чтобы вскочить, погнаться за пресветлым, выяснить, наконец, каким образом ему удалось просочиться сквозь осаду. Он обхватил себя руками за плечи и уставился на багровые угли в сердце костра. На самом деле положение у отряда было не то что незавидное — оно было попросту безнадежным. Снулле — старый и плохо укрепленный замок на холме, помимо гарнизона сюда сбежались еще и жители окрестных деревушек, зря сбежались, потому что орки скоро сравняют с землей эти и без того рассыпающиеся сооружения, а уж что тогда говорить о людях? Но кроме того Снулле прикрывает широкий купеческий тракт, ведущий прямехонько к Карьену, и поэтому является важным стратегическим объектом в наступлении зеленокожих. Подкрепления ждать не приходится, орков слишком много — в темноте их костры горят тысячами разгневанных звезд. А еще их мертвые на следующее утро идут сражаться вместе с живыми, и остается только диву даваться, насколько велика мощь их шамана. Н-да. Как подвывал вчера молоденький рядовой, которому Шерхем был вынужден ампутировать то, что осталось от ноги, — все мы тут сдохнем, все. И никакой камень с шеи шамана не поможет, да и как его добыть? Жалко, что сын вырастет беззащитным сиротой и не будет помнить отца. Неизмеримо жаль, что Луиза останется одна. И от этих мыслей становится так больно, что хочется и самому завыть в темное небо — Хайо, куда ж ты смотришь, если допускаешь такое?!!

Хрустнула ветка под тяжелым сапогом. Шерхем, не шевелясь, покосился на прибывшего. Им оказался некромант, которого незадолго до осады прислали из Карьена, молодой, ровесник самого Шерхема. Он после выпуска предпочел остаться в стенах академии и дальше исследовать такой занятный феномен, как смерть, а вот Шерхем сразу отправился практикующим лекарем в Талью.

Арнис Штойц привычным жестом поправил когда-то щегольский, а нынче обратившийся в грязные лохмотья плащ, подбитый волчьим мехом. Уселся рядом на деревянный чурбачок, почесал заросший подбородок.

— Ну, что?

Шерхем пожал плечами и неохотно ответил:

— Да ничего. Ничего нового.

Не то, чтобы он недолюбливал Арниса. Просто не понимал, какого охра тот вообще приперся в Снулле как раз за пару дней до осады. Штойц сразу сказал, что его сюда отрядили из академии якобы для исследования магии зеленокожих, не верить ему не было причин. Понятно, что теперь, когда всем обитателям Снулле остались считанные деньки, сам Штойц был уже не в восторге от своего местонахождения, и потому сделался раздражительным и недовольным.

— А спать чего не идешь? — спросил некромант, — завтра тебе еще веселый денек предстоит.

— Успею выспаться, — Шерхем усмехнулся, — скоро все выспимся.

Они помолчали. Потом Шерхем тихо спросил:

— Уже и не рад, что тебя сюда прислали?

— А ты бы радовался на моем месте? — Штойц приподнял красиво очерченные аристократические брови. Даже сейчас, грязный и оборванный, он являл собой образец породистого мага из старой и всеми уважаемой семьи.

В голове у Шерхема всплыл образ эльфика. Камень на шее у шамана, как же… Но Штойц — он все-таки был некромантом, а поэтому должен был чувствовать, что происходит на самом деле.

— Шаман их… Арнис, он так легко водит в бой мертвых из-за того талисмана, что у него на шее?