Морф - Клименко Анна - Страница 48

В общем, все бы ничего, но этот кусок дворика был нашим с Гверфином излюбленным местом для тренировок. Мой приятель, правда, не возражал, утверждая, что пусть лучше отец занимается строительством, чем бегает по шлюхам.

***

Ужин подавали в пять. Церемонно раскланиваясь и не переставая скалить довольно острые зубы, наши зомби расставляли на кипенно-белой скатерти фамильный фарфор Штойцев. Прибежал раскрасневшийся и запыхавшийся господин Шпарс, сообщил, что артишоки вот-вот доварятся, и уж тогда мы сможем приступить к ужину. Штойц спокойно выслушал его, отослал прочь истинно королевским жестом, а затем, сложив домиком ладони, уставился на Гверфина. Он частенько вот так на него таращился, но, видимо, это свойственно всем отцам: сморит на дитятю и налюбоваться не может. Я сидела и помалкивала. Да и что тут говорить? Ждем ужина, все тихо, мирно. Арнис перевел взгляд на мою скромную особу и как бы между прочим поинтересовался, не замечаю ли я загнивания тканей. Ну, где-нибудь. Я пожала плечами. Да нет же, все отлично. Швы держатся, протухшим мясом тоже не воняет — иначе Гверфин наверняка бы мне об этом сказал…

— Вот и замечательно, — мягко сказал некромант, — значит, я уеду со спокойным сердцем.

— Отец?

Арнис улыбнулся отпрыску.

— Сегодня принесли донесение, что под Фребином кладбище неспокойное. Сами понимаете, я должен выполнить свой долг некроманта и привести погост в надлежащий вид. Так что, детки, вы без меня не шалите и дверь никому не открывайте… — тут он сделал паузу и, поразмыслив, закончил, — никому, даже моему старинному приятелю Виаро. Ты, Гверфин, его видел однажды.

Гверфин поморщился.

— Извини, отец, что-то не припомню.

— Такой высокий и худой, вечно взъерошенный, — с улыбкой подсказал Штойц.

— А-а-а, понятно. Этот тот, которому я еще милостыню хотел подать?

Я невольно прыснула в кулак, представив себе эту сцену. Подаяние. Шерхему Айлану Виаро. Любопытно, милосердный Гверфин только испугом отделался? Мальчишка сверкнул на меня глазищами и погрозил кулаком, но так, чтобы отец не заметил. Вообще между нами установились весьма близкие, но очень приятельские отношения: он, не взирая на просыпающийся интерес к девицам, определенно не видел во мне существо противоположного пола. Ну, оно и понятно — все-таки умертвие, которое ходит и дышит исключительно благодаря зашитому в грудь талисману. Я, в свою очередь, тоже упорно не замечала в нем подрастающего мужчину.

— Именно, — елейным голосом подтвердил Арнис. — за ворота никого не пускать. Ни-ко-го. И если… ну… Все мы смертны, так ведь? Ты помнишь о тайнике?

— Да, отец, — Гверфин задумчиво опустил голову.

В этот миг в дверях наконец появился Шпарс, за ним — зомби с тяжеленным подносом, и разговор как-то сам собой утих. Так мы и поужинали в каком-то неприятном, напряженном молчании; неясная тень тревоги нависла над нами, покалывая игольчатыми лапками под сердцем. Арнис тоже был как не в своей тарелке, а Гверфин — тот глубоко о чем-то размышлял, меж бровей залегла глубокая складка.

Когда зомби начали убирать со стола, я догнала его. Гверфин, судя по всему, направлялся на крепостную стену, откуда можно было обозревать местность до самого горизонта. Это было его любимым местом во всем замке и, надо отдать должное, именно здесь закаты бывали по-особенному красивы. Холмы, черный ельник и сполохи розового огня на жемчужных облаках.

— Почему Арнис так обеспокоен? — я заглянула в напряженное лицо Гверфина, — мы же здесь в безопасности?

— Он не любит меня здесь оставлять одного, — ровно ответил тот. Уселся на прямоугольный зубец, похлопал по камню рядом с собой, — сядешь?

Я не стала отказываться. Гверфин был, конечно, худой как щепка, но все равно — очень теплый, по-человечески теплый. Ну, а меня в моем теперешнем состоянии это манило похлеще конфет.

— Мне не нравится, когда отец говорит о тайнике, — тихо выдохнул мой приятель, — в прошлый раз о тайнике говорила матушка перед смертью…

— Ты никогда мне не рассказывал о маме, — пробормотала я.

— А тебе интересно? — он вскинул на меня глаза, черные омуты, наполненные грустью.

— Ну… — я задумалась, — не то, чтобы из любопытства, но мне бы и правда хотелось послушать про твою матушку. От чего она умерла, Гверфин? Твой отец богат. Он мог бы нанять хороших лекарей. Тот же Шерхем Виаро, он ведь очень одаренный… в смысле, мне кажется, что он мог бы помочь.

И тут у меня возникло странное ощущение, что сидящий рядом худенький паренек куда взрослее и мудрее меня. А я рядом с ним как дитя малое, сижу и задаю глупые вопросы.

— Лекари не всесильны, — размеренно начал Гверфин, — у мамы было очень больное сердце. Очень. Оно какое-то у нее было… неправильное, не такое, как у всех людей, и потому срок ему был отпущен короткий. Лекарь может срастить порез. Или даже рубленую рану. Но он не может сделать новое сердце, понимаешь?

Я молча кивнула. Мне было стыдно оттого, что Гверфин указывает мне на вещи очевидные, а я об этом даже и не подумала. Помолчав, паренек провел пальцами по непослушным, торчащим в разные стороны волосам, и добавил:

— Отец очень любил маму. Пока она была жива, он ни на шаг от нее не отходил. А вот когда не стало, пошел… искать утешения. У всех юбок на свете. Скажи, разве это правильно?

— А ты бы предпочел, чтобы он горевал до самой смерти? — шепнула я осторожно, — разве ты бы хотел, чтобы это горе свело бы и его в могилу?

— Не знаю, — Гверфин медленно потер ладони, — честно говоря, даже не знаю…

— Так что за тайник? — я решила сменить тему разговора.

— А, тайник? В последний раз, когда я стоял перед постелью мамы, а она смотрела на меня и гладила по руке… представляешь, у нее уже не было сил, чтобы поднять руку и погладить меня по лицу, и она могла только пальцами касаться моей ладони… Она сказала, что когда я останусь совсем один… Когда и она, и отец покинут этот мир, то я должен буду вскрыть тайник и прочесть свиток, который там хранится. Мама сказала, что в тайнике есть нечто важное для меня.

— А ты не пробовал прочесть все это раньше?

По лицу Гверфина скользнула тень.

— Однажды мне хотелось это сделать, — честно сказал он, — где-то через полгода после ее смерти. Но я не хочу нарушать ее волю, Ирбис. Я дал ей обещание, что поступлю с тайником именно так, как она хочет.

— Угу. Понятно. — я помолчала, болтая ногами, — а у тебя есть ее портрет?

— Конечно, есть. Он висит в холле. Разве ты не видела там красивую даму в голубом платье?

Разумеется, я ее видела. Но меня изрядно смутило, что дама была белокурым ангелом, и Арнис Штойц был шатеном. Впрочем, что мне за дело до чужой семьи? Вон, у нас, в семье Валле, есть и платиновые блондины, а я вот брюнетка получилась…

— Не хочешь потренироваться? — я спрыгнула с каменного зубца, отряхнула ладони, — скоро темнеть начнет.

Гверфин неохотно поднялся.

— Хочу, наверное. Я уже сам не знаю, чего хочу. Да и отец этой своей беседкой перепортил наше место…

— Нам хватит, — я пожала ему руку, — так еще интереснее будет. Кто первый в яму свалится?

— Не хочу в яму, — тут Гверфин впервые за целый день улыбнулся, несмело и трогательно.

— Вот и посмотрим, кому оттуда выбираться придется, — я усмехнулась, — спорим, что тебе?

… И вот мы стали в позиции на краю глубокого котлована. В кровавом свете заходящего солнца Гверфин напоминали мне… Охр, я сама не могла понять, на кого так похож этот нескладный юноша, но определенно с кем-то похожим я уже встречалась. Лерий Аугустус? Что ж, может быть. Барон тоже был брюнетом, и лицо — красивое такое, породистое. Вздохнув, я крикнула:

— Ну, готовься! Сейчас будешь на дне, — небрежный кивок в сторону вырытой зомби ямы.

— Это еще кто там будет, — Гверфин самонадеянно усмехается.

Надо сказать, учила я его старательно. Пожалуй, даже слишком старательно. Он налетел на меня как ястреб, я отбила первые выпады — не скажу, что легко, но все же. Фыркнула: