Слезы дракона - Кунц Дин Рей - Страница 3

Как и большинство полицейских, Конни обладала тонким чувством язвительного черного юмора. Это был своеобразный защитный механизм. Не будь его, многие из них сошли бы с ума или постоянно находились бы в подавленном состоянии, так как по работе им все время приходится сталкиваться с бесчисленными случаями проявления людской злобы и чудовищных пороков. Тем, кто черпает свои знания о жизни полицейских из скудоумных телевизионных передач, полицейский юмор может показаться грубым, а порой даже бесчувственным, но истинному полицейскому начхать, что о нем думает другой, если этот другой не такой же полицейский, как и он сам.

— А вот тебе еще примерчик, на этот раз из жизни Центра по предотвращению самоубийств в Сакраменто, — продолжила свою партию Конни, едва они остановились на красный свет. — Одному из его сотрудников до чертиков надоел престарелый клиент, постоянно названивавший ему, так он вместе с другом приехал к клиенту на дом, повалил его на пол, вскрыл ему вены на руках и заодно, на всякий пожарный случай, перерезал горло.

Иногда за фасадом самых мрачных из ее юморесок Гарри чувствовал горечь, явно несвойственную ей как истинному полицейскому. А может быть, это было нечто гораздо более глубокое, чем горечь. Отчаяние. Но замкнутость Конни и внешняя ее сдержанность не позволяли ему точно определить, что она переживала в действительности.

Сам Гарри, в отличие от Конни, был оптимистом. Но чтобы таковым оставаться постоянно, он счел необходимым не углубляться, как это делала она, в людские пороки и злобу.

Стремясь перевести разговор в другое русло, он спросил:

— Как насчет ленча? Тут недалеко есть одна отличная итальянская траттория-крохотулечка, столики покрыты клееночкой, вместо подсвечников бутылки из-под вина, готовят — пальчики оближешь: и нокки, и маникотти — выбирай что душе угодно.

Она недовольно скривила губы.

— Да ну ее. Давай лучше просто купим что-нибудь прямо с лотка и съедим по дороге.

Они сошлись на ресторанчике, где торговали гамбургерами и который располагался в непосредственной близости от прибрежного Тихоокеанского шоссе. Общее убранство ресторана было выдержано в юго-западном стиле; в зале за столиками сидело с дюжину посетителей. Верхние части окрашенных белой краской столиков были наглухо заклеены толстой акриловой пленкой. Стулья обиты пастельных тонов с искрой тканью. Повсюду кактусы в горшках. По стенам развешаны литографии. Судя по убранству, здесь 6ы торговать супами из черных бобов да вываренным в мескитских бобах мясом, а не гамбургерами и различными жареньями.

Когда Гарри и Конни, усевшись за небольшой столик у одной из стен, ели заказанные ими блюда: он — сэндвич с сухой, пережаренной курятиной, она — нарезанную тонкими ломтиками жареную рыбу и сэндвич с водянистым, расползавшимся в разные стороны сыром, в зал в яркой вспышке отразившегося от стеклянной двери солнечного блика вошел высокий мужчина. Остановившись неподалеку от кассы, он внимательно оглядел зал.

Несмотря на то, что внешне незнакомец выглядел вполне приличным и был одет тщательно и со вкусом: в светло-серые плисовые брюки, белую рубашку и темно-серую замшевую куртку, что-то в его облике насторожило Гарри.

Смутная улыбка, блуждавшая на его лице, и несколько рассеянный взгляд делали его удивительно похожим на профессора. Лицо его было рыхлым, со слабым подбородком и бледными губами. В целом выглядел он скорее робким, чем внушавшим опасение, но Гарри внутренне весь подобрался. Видимо, сработал инстинкт полицейского.

2

Сэмми Шамрой, в бытность свою служащим рекламного агентства в Лос-Анджелесе более известный как Сэмми Шарм, был наделен Богом удивительным творческим даром, а сатаной — пагубным пристрастием к наркотикам. С тех пор прошло три года. Целая вечность.

А нынче он на четвереньках выползал из своего импровизированного жилища, ящика для перевозки транзитных грузов, таща за собой какие-то обрывки тряпья и скомканные газеты, служившие ему подстилкой в ночное время.

Когда кончились свисавшие до земли ветви олеандрового куста, росшего на самом краю пустыря и закрывавшего собой большую часть ящика, он, безвольно опустив голову, застыл в неподвижности на четвереньках, тупо уставившись на тротуар.

Уже давно он вынужден был отказаться от первосортных наркотиков, сыгравших столь чудовищную роль в его жизни. А от дешевого вина у него теперь постоянно болела голова.

Сегодня же было такое ощущение, что, пока он спал, череп его раскололся надвое и невесть откуда взявшийся ветер уронил на оголенную поверхность мозга целую пригоршню острых камешков.

Неверно было бы утверждать, что он ничего не соображал. Так как солнечные лучи падали на долину прямо и тени лежали близко к зданиям, выходившим на дальнюю от него сторону пустыря задними стенками, Сэмми знал, что время было ближе к полудню. И, хотя вот уже третий год подряд у него не было часов и негде было посмотреть в календарь, он нигде не работал и ни с кем толком не общался, он точно знал, какое время года на дворе, какие месяц и день. Вторник. Он точно знал, где находится (Лагуна-Бич), как там оказался (каждая, даже мельчайшая ошибочка, каждый случай потворства своим низменным влечениям, каждый безрассудный поступок, разрушавший его как личность, хранился в его памяти в ярчайших подробностях), что его ожидает в будущем (позор, лишения, борьба за существование, тоска).

Самым страшным в его падении оставалось это упорное нежелание мозга все забыть и дать ему забыться, и даже огромное количество алкоголя только на короткие мгновение гасили эту чрезмерную яркость восприятия. Острые камешки головной боли с похмелья были ничтожной, временной помехой в сравнении с мучительными шипами памяти и осознания необратимости своего падения, постоянно будоражившими его мозг.

Невдалеке послышались чьи-то шаги. Тяжелая поступь. Чуть прихрамывающая: отчетливо слышно, как одна ноге слегка скребет по асфальту. Ему знакома была эта поступь. И мгновенно его охватила дрожь. Не поднимая головы, oн закрыл глаза, моля Бога, чтобы шаги не звучали так настойчиво громко, а лучше бы и вовсе удалились. Но шаги раздавались все громче и громче, все ближе и ближе… пока неостановились прямо перед ним.

— Так решил ты или еще не решил?

С недавнего времени этот грубый, густой бас стал звучать в страшных ночных сновидениях Сэмми. Но сейчас он звучал наяву. И перед ним стояло не чудовище из его кошмаров. Перед ним стоял тот, кто был главной причиной его ночных ужасов.

Сэмми нехотя приоткрыл свои воспаленные глаза и медленно поднял голову. Над ним, ухмыляясь, возвышался крысолов.

— Так как, решил или нет?

Огромного роста, плотный, с гривой густых, спутанных волос, с застрявшими в патлатой, запущенной бороде кусками и обрывками предметов непонятного происхождения, на которые невозможно было смотреть без отвращения, крысолов являл собой отвратительное зрелище. В тех местах лица, где борода не росла, оно было сплошь покрыто шрамами и язвами, словно его колотили добела раскаленным паяльником. Огромный нос был крив и крючковат, губы усеяны гноящимися ранками. Из черных, гнилых десен торчали неровные, словно пожелтевшие от времени могильные плиты, зубы.

Густой бас зазвучал громче.

— А может быть, ты и так уже мертв?

Единственным, что не выглядело необычным во внешнем облике крысолова, была его одежда: теннисные туфли, брюки цвета хаки из благотворительного фонда, хлопчатобумажная рубашка и повидавший виды черный плащ, весь сморщенный и сверху донизу заляпанный грязными пятнами. В такие одежды рядились почти все уличные бродяги, попавшие, частично по своей вине, частично по вине других, в щели половиц современного общества и провалившиеся в мрачный, кишащий гадами подпол.

Бас понизился до драматического шепота, когда крысолов нагнулся и приблизил свое лицо к Сэмми.

— Мертв и попал в ад? А? Может такое быть?

Из всего необычного и зловещего в облике крысолова больше всего внушали, ужас его глаза. Странно-зеленые, почти изумрудные, с черными, эллиптической формы, как у кошек или пресмыкающихся, зрачками, глаза эти наводили на мысль, что туловище крысолова было только обыкновенным маскировочным резиновым костюмом, из которого на мир глядело нечто, не поддающееся описанию обыкновенными словами, нечто, явно не принадлежащее земному миру, но всеми силами стремящееся непременно прибрать этот мир к своим рукам.