Дикое сердце - Андерсон Кэтрин - Страница 2

Пожалуй, он и не вспоминает о ней. А она всегда жила в своем, особом мире, далеком от этих людей, связанная воспоминаниями и обещаниями, которые давно уже унес вдаль ветер Техаса.

Эми швырнула газету в огонь. Бумага моментально вспыхнула. Ядовитый запах горящей типографской краски заполнил комнату. Она встала с качалки и подошла и камину. Дрожащими руками сняла со стены портрет Быстрой Антилопы. Глаза ее наполнились слезами, когда она нагнулась, чтобы сунуть рисунок в огонь.

Не удержавшись, она в последний раз взглянула на его лицо и вдруг явственно ощутила ароматы равнин Техаса весной, услышала звонкий молодой смех, почувствовала прикосновение его руки к своей.

— Всегда старайся смотреть за горизонт, золото мое. То, что лежит позади тебя, это уже прошлое. — Сколько раз находила она утешение в этих словах, вспоминая голос Быстрой Антилопы.

Она не должна прожить остаток своей жизни в тюрьме прошлого. Быстрая Антилопа, каким она его знала, первый высмеял бы ее за привязанность к тому, чего уже нет. И все-таки… С полной слез улыбкой она провела кончиками пальцев по бумаге, следуя за царственным изгибом его носа, линией его губ, похожих на натянутый лук.

Прерывисто вздохнув, она вернула рисунок на прежнее место над каминной доской, не в силах предать его огню. Быстрая Антилопа был ее другом, ее чистой любовью, ее целителем. Неужели это так плохо — свято хранить воспоминания? И не все ли равно, кем он теперь стал? Может, все было бы иначе, если бы она когда-нибудь снова увидела его.

Чувствуя себя невыразимо одинокой, Эми повернулась к портрету спиной и обошла кругом всю свою маленькую, тускло освещенную комнату, задержавшись у полки с безделушками. Она погладила пальцами маленькую деревянную фигурку медведя, вырезанную Джереми, одним из ее учеников. На полке, чуть ниже медведя, стояла вазочка с засохшими цветами, собранными для нее дочерью Хэмстеда. Разглядывая эти немудреные подарки, она несколько успокоилась. Ей нравилось учительствовать. Какой одинокой она, наверное, чувствовала бы себя, если бы жизнь не была заполнена людьми, которые любили ее, и не только ее учениками, но и Лореттой и ее семьей.

Хотя в доме уже было совсем темно, она направилась в свою спальню без лампы. С детства страдавшая куриной слепотой, она давно во всех подробностях изучила все закоулки дома и могла передвигаться по нему в полной темноте. Быстро раздевшись из-за промозглого холода, проникавшего, казалось, прямо через стены, она натянула на себя белую ночную сорочку и застегнула ее до самого подбородка. Вся дрожа, она сложила свое нижнее белье в аккуратную стопочку на бюро так, чтобы утром можно было дотянуться до него, не вставая с постели. Привычные действия вернули ей спокойствие, и она уселась у туалетного столика, расплела волосы, взяла в руки щетку и, как обычно, ровно сто раз провела по своим роскошным длинным локонам.

Она посмотрела в сторону постели и не смогла разглядеть даже ее очертаний. Следовало бы завернуть в полотенца несколько горячих кирпичей и положить их под простыни, но на это у нее уже не хватило сил. Ей казалось, что непроглядная тьма надвигается на нее и давит. Она отложила щетку и, притягиваемая неясным светом луны, подошла к окну, положив руки на оконный переплет. Через запотевшее стекло взглянула на главную улицу городка, освещенную только отблесками огней салуна Счастливчика Наггета.

Звезды спрятались за облаками. В марте на юге Орегона уже должна была установиться весенняя погода, но сегодня с неба частил дождь пополам со снегом. За крыши домов цеплялись клочья тумана. В бледном лунном свете, с трудом пробивающемся из-за туч, она едва рассмотрела залитые дождем тротуары. Завтра дороги превратятся в непролазное болото. В отличие от Джексонвилла, Селение Вульфа пока что еще не обзавелось мостовыми.

По ее спине опять пробежал холодок. Она поспешила нырнуть в постель, которая приняла ее неприветливо: простыни были просто ледяными. Прижавшись щекой к подушке, она смотрела, как на дереве за окном голые ветви раскачивало ветром.

Сегодня Эми почему-то больше, чем обычно, было страшно закрыть глаза. Газетная статья воскресила в ее памяти жуткое прошлое. Через несколько коротких часов уже начнется рассвет, но пока, в ночной мгле, ей мерещились ужасы, о которых лучше было не вспоминать. Да и как ей было заснуть, когда ее мысли беспрестанно крутились вокруг газетного сообщения о команчерос? Неужели одно из этих ужасных лиц на газетной фотографии могло принадлежать Быстрой Антилопе? Раньше, когда она предавалась своим мечтам, память о Быстрой Антилопе всегда согревала ее. А сейчас он скакал где-то в ночи вместе с людьми из ее кошмаров — ворами, убийцами и, что самое ужасное, насильниками.

Она представила себе рассвет в саваннах Техаса, когда восточная сторона неба окрашивается в розовый цвет, а все вокруг еще подернуто мглой. Встречает ли сейчас его Быстрая Антилопа? Обдувает ли его лицо северный ветер, несущий с собой запахи весенней травы и диких цветов? И, глядя на этот пламенеющий горизонт, вспоминает ли он хотя бы на секундочку то давно ушедшее лето?

Солнце вставало все выше, и Свифт — Быстрый Лопес чувствовал, как росло напряжение в людях, скачущих рядом с ним. Даже его гнедой жеребец Дьяболо, казалось, ощущал это, все время фыркая и норовя идти боком. Свифт знал, что скука действует на Чинка Габриеля и его людей, как слепень на лошадь: какой-нибудь мелочи было достаточно, чтобы они взбеленились. Уж слишком долго они ехали, не ввязываясь в драку. А это теплое утро с запахами пробуждающейся весны только усиливало напряжение. В это время года мужчины, как коты, становятся беспокойными. Но, в отличие от них, эти парни становились еще и опасными, особенно когда их загоняли в угол.

Опустив шляпу на глаза, Свифт откинулся в седле, поддаваясь равномерному убаюкивающему стуку копыт. В травах щебетали птицы, испуганно вспархивая, когда рядом с ними проходили лошади. На глаза ему попался кролик, прыгающий через кочки справа от него.

На мгновение ему захотелось, чтобы годы откатились назад и он ехал бы вот так же, конь в конь, со своими добрыми друзьями навстречу ветру, а где-то неподалеку было бы стойбище команчей. Это видение часто навещало Свифта и было таким чарующим, таким живым, что он почти ощущал запах мяса, жарящегося на кострах.

Откуда-то издали донесся звон церковного колокола, напоминая, какой сегодня день. Видно, впереди был городок. Он втянул в себя воздух. Судя по запаху, кто-то там и вправду жарил мясо на барбикью. Он провел рукой по заросшему щетиной подбородку. Ванна и хорошая порция виски явно не помешали бы.

Ехавший рядом с ним Чинк Габриель придержал свою чалую кобылу.

— Дьявол меня побери, если это не колокольный звон. Где-то там должен быть городок. Я уже так давно не чувствовал запах юбки, что стал как олень в период гона.

Сзади него Хосе Родригес выплюнул табачную жвачку и добавил:

— А я, когда в последний раз дорвался до девки, напился так, что утром не мог вспомнить, трахнул ее или нет. Так и уехал из города в сомнениях.

Бык Джеперсон, чье имя вполне соответствовало его массивной фигуре, с отвращением фыркнул:

— Ты доиграешься, когда-нибудь тебе придется расплачиваться за свою пьянку.

— Да что ты говоришь? И как ты себе это представляешь?

— Да просто нарвешься на какую-нибудь больную шлюху, вот и все дела. Проснешься поутру, а член у тебя отвалился.

— А что ты хочешь за пару долларов? — вмешался кто-то еще. — Последние сучки, что нам достались, были настолько грязны, что меня чуть не вырвало.

Родригес ухмыльнулся:

— Единственное чистое место у последней бабы, на которой я лежал, была ее левая титька, и то только потому, что Бык поднимался с ней наверх до меня.

— Эй, Бык! — крикнули сзади. — Как там у тебя с твоими делами? Мушка не сбилась? Что-то Хосе приходится за тобой подчищать!

Все вокруг заржали и начался обычный треп о женщинах. Свифт прислушивался к нему вполуха. Сам он заплатил женщине за ее услуги всего лишь раз, и то не потому, что она требовала с него денег, а потому, что ее платье превратилось в лохмотья. У команчей женщине никогда не нужно было торговать своим телом, чтобы найти средства к существованию. По разумению Свифта, содержание подобных домов было большей дикостью, чем все злодеяния, приписываемые команчам.